Анна Васильевна брела по коридору первого этажа, не разбирая дороги. В висках стучало: «недееспособность», «опека», «аферист». Слова дочери, острые и холодные, как медицинские скальпели, искромсали её уютный мир в лоскуты. Ей казалось, что на лбу у неё теперь горит клеймо: «Выжившая из ума».
Ей нужно было глотнуть воздуха. Или хотя бы воды.
Она свернула в холл, где стоял кулер. Руки дрожали так сильно, что тремор не позволил попасть пластиковым стаканчиком в струю. Вода плеснула на рукав кофты, холодная, отрезвляющая.
— Твою ж мать... — раздалось за её спиной грубое, сиплое бурчание. — И тут ни души. Хоть бы одна медсестра, чтоб её...
Анна вздрогнула и выронила стаканчик. Обернулась.
Перед ней стоял неопрятный мужчина в намокшей темной куртке. Капюшон он сбросил, обнажив лысеющую голову с нездоровым, сальным блеском. От него пахло дождем, дешевым табаком и перегаром — запахом беды, который Анна, как жена интеллигентного, но всё же пьющего соседа в молодости, ни с чем не спутала бы.
— Извините... — прошептала она, пытаясь обойти его бочком. Инстинкт самосохранения кричал: «Беги».
Мужчина загородил ей путь. Он окинул её мутным, прищуренным взглядом с ног до головы. Задержался на очках, на аккуратном воротничке.
— Стоять, — сказал он, ухмыльнувшись щербатым ртом. — А ты, часом, не Анна? Из третьего корпуса? Училка?
Анна замерла, прижавшись спиной к прохладному корпусу кулера.
— Я... Анна Васильевна. А вы кто? Как вы здесь оказались? Охрана...
— А мне плевать на охрану, — перебил он, шагнув к ней вплотную. Вонь перегара ударила в нос. — Я сын. Поняла? Сын того мужика, которому ты голову задурила.
У Анны подкосились ноги. Гена. Тот самый сын-алкоголик, которым пугала Нина.
— Что вам нужно? — голос предательски сорвался на писк.
— Мне? — Гена наклонился над ней, нависая, как глыба. Его лицо перекосило от злобы и классовой ненависти. — Мне нужно, чтоб ты, карга старая, от отца моего отстала. Что, пенсия военная покоя не дает? Решили с доченькой своей квартирку под шумок отжать? «Любовь» у вас, да? А ну говори, что он тебе обещал?! Деньги давал? Подписывал что?!
Он схватил её за локоть. Грубо, больно сжимая пальцы на тонкой старческой руке.
— Мне ничего не нужно... Пустите... Больно! — вскрикнула Анна, пытаясь вырваться.
— Больно тебе? А мне не больно?! — заорал Гена, брызгая слюной. Его окончательно понесло. Страх потерять наследство превратил его в животное. — Ты, моль библиотечная, у меня последнее забрать хочешь?! Да я тебя...
В конце коридора послышался быстрый топот, совсем не шаркающий.
— Отставить! — этот рык раскатился по холлу, отражаясь от кафеля, как пушечный выстрел.
Гена не успел обернуться. Кто-то схватил его за воротник мокрой куртки с такой силой, что ткань затрещала, и резко дернул назад. Гена, не ожидавший нападения (старики же немощные!), потерял равновесие и отлетел к противоположной стене, ударившись плечом о пожарный щит.
Между ним и дрожащей, сползающей по стене Анной выросла фигура Григория Афанасьевича.
Обычно сгорбленный, иногда с палочкой, сейчас он стоял неестественно прямо. Палка валялась на полу. Руки были сжаты в кулаки, поднятые на уровень груди — старая боксерская стойка, которую тело помнило спустя полвека. Лицо было бледным, но в глазах горело белое бешенство.
— Руки, — прохрипел Григорий. Дыхание его сбилось, сердце колотилось где-то в горле, но голос был стальным. — Еще раз тронешь её — убью. Сяду, но убью. Понял, щенок?!
Гена ошарашенно потер ушибленное плечо. Он смотрел на отца и не узнавал его. Это был не тот ворчливый дед, который давал деньги на пиво. Это был офицер, который когда-то гонял солдат на плацу. И это пугало.
— Батя, ты чего? — заскулил Гена, переходя с хамства на трусливое оправдание. — Она ж аферистка! Я ради тебя стараюсь! Я ж её на чистую воду...
— Вон! — рявкнул Григорий, делая шаг к сыну. — Чтобы духу твоего здесь не было! Охрана!!
На шум уже сбегались люди. Прибежала запыхавшаяся Фаина, за ней охранник с дубинкой. Анна Васильевна плакала, сидя на полу, и закрыв лицо руками. Григорий повернулся к ней, забыв про сына, опустился на колени — прямо на холодный пол, кряхтя от боли, — и обнял её за плечи.
— Ну всё, всё... Я здесь. Прости меня, Нюрочка. Прости, недоглядел...
— Он... Он сказал, я воровка... — всхлипывала она.
— Дурак он. Пьяный дурак. Не слушай.
Гену тем временем скрутил охранник.
— Да я сам уйду! Руки убери, начальник! — огрызался Гена, пока его тащили к выходу. — Вы еще пожалеете! Все пожалеете!
*****
На улице лил дождь. Гена вывалился из стеклянных дверей корпуса, едва не упав на мокрый асфальт. Его вышвырнули, как нашкодившего кота.
— Негодяи... Воры... Прохиндеи… — бормотал он, отряхиваясь и дрожа от холода. Злость клокотала внутри, но теперь к ней примешивалось чувство унижения. Родной отец готов был ударить его ради какой-то бабы непонятной!
Он поплелся к парковке, где виднелась дыра в заборе. Настроение было паршивое: денег нет, отношения с отцом испорчены окончательно, еще и плечо дико ноет.
Вдруг его внимание привлекла женщина, стоявшая у капота дорогого черного внедорожника «Range Rover».
Она нервно курила тонкую сигарету, плечом придерживая трость большого зонта, а свободной рукой яростно тыкала в телефон. Стильный тренч, высокие каблуки, хищный профиль.
Гена замедлил шаг. Это была та самая. Нина. Адвокатша. Он мельком увидел её фото у бати в комнате.
В голове у Гены щелкнул калькулятор.
— Эй, дамочка! — крикнул он, сплевывая на асфальт.
Нина брезгливо обернулась. Она только что получила сообщение от директора, что её маму пытался напугать какой-то маргинал, и собиралась вернуться, чтобы устроить разнос охране. И тут этот «маргинал» нарисовался перед ней лично.
— Отойдите от моей машины, — холодно произнесла она, сканируя его взглядом. — Я сейчас вызову полицию.
— А че сразу ментов? — Гена подошел ближе, ухмыляясь. — Я Гена. Сын Григория. Того самого, с которым твоя мамаша сейчас в обнимку сидит. И охмурить хочет, зуб даю.
Нина замерла. Сигарета тлела в её пальцах. Она внимательно посмотрела на этого помятого, вонючего мужика. Классический неудачник. Бытовой инвалид и тихий пьяница. Но в его глазах светилась та же ненависть к ситуации, что и у неё.
— И что? — спросила она равнодушно, хотя внутри всё напряглось. — Хотите попросить милостыню по случаю новоиспеченного семейного родства?
— Не, — Гена мотнул головой, шмыгнув носом. — Хочу сказать, что батя мой с катушек слетел. Чуть не пришиб меня сейчас за твою мамашу. Говорит — женюсь. Говорит — планы у него. Квартира, пенсия... Всё на алтарь любви, чтоб его. А я, значит, побоку. И ты, кстати, тоже побоку.
Нина медленно затянулась, не сводя с него глаз. Дым растворился в сыром воздухе. Она была прагматиком. Враг моего врага — мой друг, даже если этот друг пахнет перегаром и носит штаны с пузырями на коленях.
— Значит, вы тоже против этого... союза? — спросила она.
— А то! Мне бабки нужны, а не мачеха. Я хочу их развести. По углам развести, чтоб не видели друг друга. Только меня туда теперь не пустят, охрана...
— Меня пустят, — задумчиво произнесла Нина. — И у меня есть ресурсы. Но мне нужны там... глаза и уши. А также руки. Такие, которых не жалко испачкать.
Она полезла в сумочку, достала визитку и тысячную купюру.
— На такси, — она протянула деньги двумя пальцами, стараясь не касаться его ладони. — И мой номер. Позвоните мне завтра в десять утра, когда протрезвеете. Кажется, Геннадий, у нас есть общая цель.
Гена схватил купюру с жадностью голодного пса.
— Позвоню. Обязательно позвоню, Нина... как вас по отчеству?
— Нина Викторовна.
Она села в машину, хлопнула дверью. Внедорожник мягко тронулся, обдав Гену брызгами из лужи, но он даже не выругался. Он сжимал в руке хрустящую бумажку и кусок картона с золотым тиснением.
— Ну всё, папаша, — прошептал он в темноту. — Повоевали, и хватит. Теперь мы будем воевать по-взрослому.
Продолжение
📚Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить выход новых глав книги. Ваша Алина Вайсберг 💖