Часть 10. Глава 49
Решение Катерины порвать их отношения больно ударило по военврачу Соболеву. За те две недели, которые Прошина ему не отвечала, а потом лишь коротко сообщила, что едет домой, Дмитрий через свои связи уже всё выяснил о том, какая беда с ней случилась. Но прямо сказать своей гражданской жене, как сильно переживает их общую потерю, не смог. Катерина ведь не захотела общаться, а как достучаться до того, кто не хочет тебя видеть и слышать, особенно если сам круглые сутки занят работой в прифронтовом госпитале, где каждая минута на счету, а личные переживания приходится запихивать в самый дальний уголок души. Он чувствовал себя запертым в этом бесконечном круговороте чужой боли, не имея возможности даже позаботиться о своей собственной.
В тот чёрный день Дмитрий поступил так, как в подобных обстоятельствах делает большинство мужчин: пошёл в местный магазинчик, купил там три бутылки коньяка, самого дешёвого, что был в наличии, и употребил в одиночку и практически без закуски, пытаясь заглушить невыносимую пустоту, образовавшуюся внутри.
Когда на следующее утро выяснилось, что на обходе отсутствует главное лицо – ВРИО начальника госпиталя, все переполошились. Напряжение в воздухе было почти осязаемым, каждый взгляд полон тревоги. Послышались даже предположения, уж не напала ли на них ночью вражеская разведывательно-диверсионная группа, хотя все понимали, что это скорее нервное преувеличение.
– Коллеги! – прерывая досужие домыслы, слово взял Денис Жигунов. – Уверен, что с нашим Дмитрием Михайловичем всё в порядке. Я сейчас проведаю его, всё выясню, потом… посмотрим. На правах его заместителя по хирургическому корпусу призываю вас возвращаться к работе.
Медики и обслуживающий персонал, переговариваясь, пошли по своим местам. Гардемарин поспешил в жилой модуль, прихватив с собой медсестру Зиночку. Сердцем Денис давно уже, буквально с того дня, как доктора Прошину срочно эвакуировали в тыл из-за проблем с сердцем, наблюдал, как печалится его лучший друг. Как худеет, дурнеет, забывает бриться по утрам, чего раньше за ним не наблюдалось даже в самые тяжёлые моменты, когда госпиталь захлёбывался от потока раненых. Его всегдашняя собранность и безупречный вид исчезли, уступив место измождённости. Но и в такие дни и ночи Соболев находил время, чтобы приводить себя в порядок, а теперь…
Стук в дверь не помог.
– Дмитрий Михайлович! – громко позвал Гардемарин, но снова никто не откликнулся. – Зиночка, оставайся тут. Я загляну через окно, – сказал он и вышел наружу. Вскоре вернулся с поджатыми губами и озабоченным лицом.
– Что такое? – встревожилась медсестра. – Он там?
– Там, просто… – Жигунов расстроенно махнул рукой. – Спит беспробудно. Рядом пустые бутылки. Полтора литра выкушал. Не проспался ещё. Значит, давай сделаем вот так, – и военврач продиктовал Зиночке всё, что необходимо принести для приведения Соболева в чувство. Медсестра кивнула и поспешила за капельницей, стойкой и препаратами. Жигунов остался один и задумался: внутрь-то как попасть? Выломать дверь? Но комната всё-таки ВРИО командира части, не с руки, слухи пойдут нехорошие.
«Была не была!» – махнул рукой Гардемарин, обошёл жилой модуль с тыльной стороны, а там уже просто открыл створку окна, благо она была приоткрыта и держалась на ограничителе, который пришлось только подтолкнуть снизу веткой. Затем военврач подтянулся на руках, и вскоре уже был внутри комнаты, где было душно, воздух был тяжёлым и сильно пахло перегаром. Коллега Соболев лежал на животе, одна рука свисала с кровати, притом был он в камуфляже, даже раздеваться перед сном не стал.
Жигунов подошёл к другу, наклонился, прислушиваясь. Дыхание глубокое, ровное. Пощупал пульс. Всё нормально, без тахикардии и аритмии. В этот момент в дверь постучали, Денис открыл и запустил внутрь Зиночку. Та, стоило лишь посмотреть на Соболева, сразу всё поняла. Жигунов не знал, откуда у нее такой опыт, но медсестра быстро всё приготовила. Оставалось только самого Дмитрия разбудить, чтобы от неожиданности не вырвал иглу.
– Соболев, поднимайся, пора, – мягко сказал Жигунов.
Никакой реакции.
– Ладно, сам напросился, – проворчал он и вылил на голову товарища графин с водой, стоявший возле единственного в помещении цветка – большой фиалки, столь любимой доктором Прошиной. После того, как на него вылетели полтора литра воды, Соболев замычал, зашевелил губами, потом проворчал нечто непечатное, затем молча сел и, покачиваясь, уставился на Жигунова.
– Денис… – сказал хрипло. – Какого чёрта? – его мутный взгляд скользнул в сторону Зиночки. – И ты здесь? Что вам надо?
– Пришли вас в чувство приводить, товарищ командир, – с иронией ответил Жигунов. – Вы по какому поводу, осмелюсь спросить, вчера так накушались?
Соболев, плохо соображая, осмотрелся вокруг. Заметил пустые бутылки, опрокинутый стакан, поморщился. Затем прокашлялся и ответил:
– Не твоё собачье дело.
– Ты бы поаккуратнее при даме, – заметил Гардемарин.
– Зиночка, прости, – выговорил Дмитрий.
– Ничего, ничего, с кем не бывает, – сказала она. – Если разрешишь, Дима, давай мы тебя полечим? Дел в госпитале много, а решать без тебя никто не берётся. К тому же утром следователь Багрицкий из районного центра вернулся. Нехорошо, если увидит тебя в таком состоянии. Ты же его знаешь: сразу побежит докладывать куда следует.
– Вот же чёрт его принёс, – пробурчал Соболев с тяжёлым вздохом. – Ладно, я весь в вашем распоряжении, коллеги.
Медики быстро поставили ему капельницу, затем Жигунов сходил в кабинет начальника госпиталя и сказал помощнику сержанту Свиридову, чтобы тот два часа не тревожил майора Соболева: у того на почве переутомления случился гипертонический криз. Эту же информацию в скором времени Гардемарин донёс до всех военнослужащих и гражданских специалистов, а потом собирался приступить к работе, но был остановлен Климом Андреевичем.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал он с ехидцей, заложив руки за спину и окинув Жигунова оценивающим взглядом. – Есть минутка? Нужно поговорить с глазу на глаз, без лишних ушей и свидетелей.
– Простите, товарищ подполковник, – холодно ответил Гардемарин. – Но у меня нет времени на досужие беседы. Пациенты ждут.
– Отчего же досужие? – делано улыбнулся следователь. – Разговор пойдёт вполне предметный. О девочке восьми лет отроду. А зовут её Нина Максимовна Стрыга. Известна вам такая?
– Нет, в первый раз слышу, – ответил Жигунов, стараясь, чтобы голос звучал ровно и без малейшей дрожи, хотя внутри всё дрогнуло от внезапного и точного удара.
– Ай-ай, товарищ капитан. Нехорошо вводить в заблуждение органы следствия, – продолжил Багрицкий Ваньку валять. – У меня есть информация, притом подтверждённая документально, с печатями и подписями, которые не вызывают сомнений, что вы прекрасно осведомлены о том, кто такая Нина Максимовна и почему она с некоторых пор стала Ниной Денисовной. Мы ведь оба понимаем, о чём идёт речь, не так ли?
– Что вы хотите от меня? – спросил Жигунов, предчувствуя беду.
– Просто поговорить, не под протокол, разумеется, – ответил Багрицкий. – Можем прямо сейчас, а если хотите, то в обеденный перерыв.
– У меня обед если и бывает, то редко и не знаю, когда время для него выпадет, – сухо ответил Жигунов.
– Товарищ капитан, – Клим Андреевич поцокал языком. – Давайте не будем всё усложнять. Я же с вами, как видите, по-хорошему. Без протокола, понятых, повесток и прочего. Посидим, поговорим, и больше ничего. Что я вас, словно девицу красную, уговариваю? – в глазах следователя сверкнула сталь, холодная и бескомпромиссная.
– Хорошо, товарищ подполковник. Я приду к вам ровно в три часа пополудни. Вас устроит?
– Вполне, – улыбнулся Багрицкий и пошёл к себе.
Растерянный, сбитый с толку и даже немного напуганный, что за всю жизнь с ним случалось очень редко, с ощущением липкого страха на загривке, Жигунов поспешил к единственному человеку, который мог посоветовать что-то разумное, даже в таком разобранном состоянии, – к Соболеву. Примчался и с порога сообщил о встрече с Багрицким. Дмитрий, морщась от головной боли и прикрывая глаза ладонью от тусклого света, не вставая с постели, молча выслушал друга и сказал однозначно:
– Не ходи.
– Что значит «не ходи», Дима? Он же не девушка, а я не на свидание собрался. Следователь по особым делам, между прочим. Мне, наверное, всё-таки стоит с ним поговорить.
– Всё, что ты скажешь, он запишет, а потом против тебя использует. Ты что, уже забыл, кто такой Багрицкий?
– Я помню, – нахмурился Жигунов. – Но просто взять и проигнорировать его приглашение тоже не могу. А вот если не пойду, тогда наверняка проблемы начнутся.
– Они у тебя, судя по всему, уже начались. Насколько я понимаю, этот хитрец докопался до правды. Наверняка и ту сотрудницу ЗАГСа, с которой ты договаривался, уже нашёл и обработал. Она дала против тебя показания. Мне другое интересно: зачем ему всё это? Ведь не ради же такой мелочи, как этот подлог, Багрицкий сюда пожаловал. Нет, на этой ерунде карьеру не построишь. Он замыслил нечто более крупное, – рассудил Соболев.
– Ну вот, меня спрашивал, помню ли я, кто такой Клим Андреевич, а сам?
– Что сам?
– Да по твою душеньку он тут, неужели непонятно? – прямо спросил Жигунов.
– Точно… вот же чтоб ему пусто было… Он еще прошлый случай, помнишь, с тем полковником, у которого спина была больная, мне не простил. Значит, теперь решил старые дела не ворошить, а новыми заняться. Погоди. Ну хорошо. Положим, ты – преступник…
– Я бы попросил.
– Да ладно, Денис. Все свои. Сам знаешь, что закон нарушил.
– Ну хорошо, согласен, но я же ради ребёнка…
– Знаю, не мороси. Слушай дальше, – остановил его Соболев. – Выходит, Багрицкий хочет на тебя надавить, чтобы ты… что сделал? Не пойму.
– Нарыл на тебя компромат, ясное дело. Сколько «трёхсотых» ты «двухсотыми» сделал, какие при этом ошибки допускал и так далее, – ответил Гардемарин.
– Нет, это слишком трудно. Нужны эксперты, целая комиссия, которая будет копаться в историях болезней неделями, глубокое погружение в медицинские материалы, а Багрицкий в этом разбирается, как свинья в апельсинах. Он не станет тратить столько ресурсов и времени. Нет, тут что-то другое, и мне кажется… Да, я знаю. Вернее, догадываюсь.
– О чём?
– Помнишь, одно время ходили слухи, что в нашем госпитале есть некий врач, который может помочь получить страховку побольше? Мы тогда так и не выяснили, кто это конкретно. Потом эти разговоры вдруг затихли, а недавно снова пошли, но уже на другую тему. Ты про липовых самострелов слышал?
– Это те, кто друг другу помогает ранения устраивать? Стреляют во всякие неопасные места, чтобы получить лёгкое ранение и отправиться в тыл, а потом выдают за вражеские попадания, так что ли? И всё это ради отпуска и выплат. – спросил Жигунов.
– Именно! Вот мне кажется, эти два эпизода как-то связаны между собой, – заметил Соболев.
– Наверняка, и я даже знаю, на кого теперь думает Багрицкий.
– На меня.
– Точно!
– И что делать?
Дмитрий вдруг хитро улыбнулся.
– Есть одна идея. Подойди поближе, садись. Сейчас обмозгуем.
Жигунов проверил, закрыта ли дверь, дёрнув ручку для надёжности, взял табурет и расположился около друга, готовый слушать самый безумный план.