первая часть
Катя дочитала письмо и осталась сидеть неподвижно, глядя в пустоту. Слёзы высохли — их просто не осталось. Внутри образовалась звенящая пустота, как будто из неё вынули все органы и оставили только оболочку.
Вера — не её сестра. Не по крови.
Тридцать лет они жили бок о бок, ссорились и мирились, делили комнату и секреты. И всё это время между ними стояла стена, существование которой Катя даже не подозревала.
— Теперь ты понимаешь? — тихо спросила Галина Петровна.
Катя подняла на неё пустой взгляд.
— Андрей узнал об этом от Веры, — продолжала свекровь. — Она позвонила ему сразу после похорон твоего отца. Была в истерике, не знала, как жить дальше, как смотреть тебе в глаза.
Андрей помогал ей справиться. Поддерживал, выслушивал, успокаивал. Он хотел защитить тебя от этой правды. Или хотя бы отсрочить момент, когда тебе придётся её узнать.
— Целый год, — прошептала Катя.
- Они скрывали это целый год. Искали правильный момент. Правильные слова.
- Вера несколько раз порывалась всё рассказать, но каждый раз отступала. Боялась потерять тебя.
- А фотография? Где они обнимаются?
Галина Петровна вздохнула.
- Это было прошлой осенью. Вера нашла Григория. Своего биологического отца. Написала ему письмо. Он ответил. Не так, как она надеялась. Отказался встречаться. Сказал, что у него своя семья, своя жизнь, и он не хочет ничего менять.
Вера была раздавлена. Приехала к вам домой, когда тебя не было, и рыдала несколько часов подряд. Андрей просто держал её, пока она не успокоилась. Вот и всё.
Катя закрыла глаза. Картинка, которую она выстроила в своём воображении, муж и сестра, предающие её в собственной постели, рассыпалась, но облегчения не было. Вместо острой боли пришла тупая, ноющая, растекающаяся по всему телу.
Они не изменяли ей. Но они лгали. Все Андрей, Вера, Свекровь, даже мертвый отец. Строили вокруг неё стену из молчания и полуправды, решая за неё, что ей можно знать, а что нельзя.
- Почему он не рассказал мне? Спросила она, имея в виду Андрея.
- Почему решил за меня?
- Он любит тебя. Хотел уберечь.
- От чего? От правды о моей собственной семье. От боли, от чувства, что вся твоя жизнь была ложью.
Катя горько усмехнулась.
- И как, получилось? Мне сейчас совсем не больно.
Галина Петровна промолчала. Она встала, собрала осколки разбитой чашки, Катя даже не заметила, когда успела её уронить и принялась вытирать пролитый чай.
Обычные бытовые движения, которые странным образом успокаивали.
- Что мне теперь делать? — спросила Катя. — Поговорить с сестрой.
- Она мне не сестра.
Она росла с тобой. Любила тебя. Защищала тебя, когда вы были детьми. Кровь — это просто биология. А сестринство — это годы, проведённые вместе.
Катя молча смотрела на письмо отца, лежащее перед ней на столе. Пожелтевшая бумага, выцветшие чернила — слова, которые перевернули её мир. Она думала о Вере, о маленькой Вере, которая приходила к ней в кровать во время грозы. О подростке Вере, которая копировала её прическу и манеру одеваться. О взрослой Вере, которая три года назад узнала страшную правду и несла эту тяжесть в одиночестве.
Нет, не в одиночестве. С Андреем. Это было больнее всего не сама тайна, а то, что Катя оказалась исключена из круга доверия. Её муж и её сестра объединились, чтобы защитить её, и в процессе построили собственный маленький мир, куда ей не было входа.
- Мне нужно побыть одной, - сказала она.
Галина Петровна кивнула.
- Ляг в гостевой комнате. Поспи. Утро вечера мудренее.
Но Катя знала, что не уснёт. Слишком много мыслей роилось в голове, слишком много вопросов требовали ответов. Она поднялась в маленькую комнату под крышей, легла на узкую кровать и уставилась в потолок. За окном светало. Начинался новый день, первый день её новой жизни. Жизни, в которой отец оказался лжецом, сестра чужой, а муж заговорщиком.
И где-то в этом раздражение ей нужно было найти себя. Сон всё-таки пришёл тяжёлый, вязкий, без сновидений. Катя провалилась в него, как в чёрную воду, и вынырнула только к полудню, разбитая и опустошённая. Солнечный свет бил в окно. Где-то за стеной громыхала посуда, Галина Петровна хозяйничала на кухне.
Катя лежала, глядя в потолок, и пыталась собрать себя по кусочкам. Вчерашний день казался дурным сном, галлюцинацией, бредом воспалённого сознания. Но письмо отца лежало на тумбочке рядом с кроватью, реальная, осязаемая, неопровержимая. Она взяла его в руки, перечитала ещё раз. Слова не изменились. Правда осталась правдой.
На тумбочке завибрировал телефон свой, который она наконец поставила на зарядку. Катя потянулась к нему и увидела шквал уведомлений, 12 пропущенных от Андрея, 6 от Веры, 3 от коллеги с работы. Сообщения от Андрея становились всё тревожнее с каждым часом. "Доехал нормально. Как ты? Почему не отвечаешь? Все в порядке. Катя, я волнуюсь. Позвони, пожалуйста. Мама сказала, ты у нее. Что случилось?"
И последнее, отправленное полчаса назад, "я знаю, что ты нашла телефон. Мы должны поговорить. Я люблю тебя". Катя смотрела на эти три слова, я люблю тебя, и не чувствовала ничего. Пустота внутри не отзывалась ни болью, ни теплом. Просто констатация факта — муж любит жену. Жена должна что-то ответить. Но что? Она набрала его номер. Гудки показались бесконечными.
— Катя! — голос Андрея был хриплым от бессонницы. — Слава Богу! Я с ума схожу. — Почему ты не отвечала?
- Телефон разрядился, - ответила она ровно.- А потом мне было не до звонков.
Он ждал обвинений, упрёков, истерики. Но Катя была слишком опустошена для всего этого.
- Ты прочитала переписку?
- Да.
- И письмо отца?
- Да.
- Катюша, послушай…
- Не называй меня так.
Снова пауза. Катя слышала его дыхание тяжёлое, прерывистое.
- Я хотел тебе рассказать,- заговорил Андрей. - Много раз собирался. Но Вера просила подождать. Она боялась, что ты возненавидишь её.
- И ты послушал её? Мою сестру, а не, меня, свою жену.
- Это было ради тебя. Ради твоего спокойствия.
- Моего спокойствия?
Катя невесело рассмеялась.
- Ты хоть представляешь, что я пережила вчера? Когда увидела эти фотографии? Когда решила, что вы? Что ты и она?
Голос сорвался. Андрей молчал.
- Я думала, ты мне изменяешь, - прошептала Катя.- С моей сестрой? Целый год. За моей спиной?
- Господи. Катя, нет. Между нами ничего не было. Никогда. Клянусь тебе.
- Я знаю. Твоя мама объяснила.
- Тогда почему?
- Почему что? Почему я расстроена? Почему мне больно?
Она повысила голос.
- Может быть, потому что мой муж целый год врал мне? Может быть, потому что все вокруг решали за меня, что мне знать, а что нет? Может быть, потому что я узнала правду о своей семье из чужого телефона в бардачке машины.
- Прости меня.
Два слова. Такие простые, такие недостаточные.
- Ты возвращаешься? — спросила Катя.
- Я могу быть дома завтра утром. Объясню начальству семейные обстоятельства.
- Нет.
- Что?
- Не приезжай. Мне нужно время.
- Катя, пожалуйста.
- Андрей, я не знаю, что чувствую. Не знаю, что думаю. Мне нужно разобраться в себе, прежде чем разговаривать с тобой. Пожалуйста, дай мне это время.
Он молчал так долго, что она решила, связь прервалась. Но потом услышала тихий вздох.
- Хорошо. Сколько тебе нужно?
- Не знаю. Я напишу, когда буду готова.
- Ты вернешься домой?
- Домой.
Слово прозвучало странно, чуждо.
Квартира, которую они вместе обставляли, вместе превращали в гнездо, была ли она все ещё её домом.
- Не знаю, — повторила Катя и нажала отбой. Она сидела на краю кровати, сжимая телефон в руке и смотрела на солнечные блики на полу. Нужно было встать, умыться, спуститься к свекрови, съесть завтрак. Обычные человеческие действия. Но тело отказывалось подчиняться.
В дверь постучали.
— Катя! — голос Галины Петровны звучал осторожно. — Спустишься? — Обед готов.
- Сейчас.
Она заставила себя подняться, привести в порядок волосы, ополоснуть лицо холодной водой. В маленьком зеркале над умывальником отражалось незнакомое лицо, бледное, осунувшееся, с красными припухшими глазами.
продолжение