первая часть
Катя сбросила звонок. Потом ещё один. И ещё. На пятом звонке она ответила.
— Андрей? — голос Веры звучал взволнованно, почти испуганно.
— Наконец-то! Я весь день не могу до тебя дозвониться. Почему ты не отвечаешь?
Катя молчала. Слова застряли в горле — острые, колючие, душащие.
— Андрей, ты меня слышишь? Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Очень важно.
— Привет, сестренка, — наконец выдавила Катя.
Тишина. Долгая, звенящая, страшная.
— Катя? — голос Веры упал до шепота. — Катя, это ты?
— Я нашла телефон. В машине Андрея. Интересная переписка.
— Послушай, я могу всё объяснить.
— Объяснить? — Катя рассмеялась, и собственный смех показался ей чужим, истеричным. — Объяснить, как ты спала с моим мужем? В моем доме? На моем диване?
— Это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю, Вера? Расскажи мне, что я думаю.
— Пожалуйста, не по телефону. Нам нужно встретиться. Поговорить нормально. Есть вещи, которые ты должна узнать.
— Я уже достаточно узнала.
Катя нажала отбой. Руки тряслись так сильно, что она едва удерживала аппарат. Телефон тут же зазвонил снова — Вера не сдавалась. Катя выключила его совсем, бросила на пассажирское сиденье и уставилась в темноту за лобовым стеклом.
Что теперь? Мысль о возвращении домой казалась невыносимой.
Квартира, где они прожили семь лет, где праздновали годовщины и встречали гостей, где она засыпала в объятиях человека, которому верила безоговорочно всё это стало отравленным, грязным, чужим. К свекрови, лекарства по-прежнему лежали на заднем сиденье. Но как смотреть в глаза Галине Петровне, зная то, что знает теперь Катя? Знала ли она?
Покрывала ли сына? Катя завела мотор и поехала не к даче, не домой, а куда глаза глядят. Дорога петляла между полями и перелесками, фары выхватывали из темноты редкие дорожные знаки. Она не думала о направлении, просто давила на газ, словно пытаясь убежать от правды. Через полчаса она обнаружила себя на парковке перед круглосуточным кафе, одним из тех придорожных заведений, где дальнобойщики пьют кофе, а случайные путники приходят в себя после долгой дороги.
Катя зашла внутрь, села за дальний столик и заказала чай, к которому не притронулась. В голове крутились обрывки воспоминаний. Прошлый Новый год они отмечали втроём она, Андрей и Вера. Сестра приехала без предупреждения, с тортом и бутылкой шампанского, и Катя так радовалась, что они наконец помирились после долгой ссоры.
Весь вечер Вера была необычно весёлой, много шутила, часто касалась руки Андрея. Катя тогда списала это на алкоголь и праздничное настроение. А два месяца назад день рождения Андрея. Вера подарила ему дорогие часы, явно не по своему бюджету. Нашла по акции, объяснила она.
Катя не стала допытываться. Поверила. Сколько ещё таких моментов она пропустила? Сколько раз закрывала глаза, не желая видеть очевидное? Телефон в кармане её собственный, разряженный, был мертв. Она не могла позвонить Андрею, потребовать объяснений, выплеснуть свою боль. Может, это и к лучшему. В таком состоянии она наговорила бы лишнего, а потом жалела.
Или не жалела бы. Катя сидела в кафе до полуночи, глядя в пустую чашку и пытаясь собрать осколки своей жизни в хоть какое-то подобие картины. Официантка поглядывала на неё с беспокойством, но не подходила видимо, насмотрелась на таких посетителей. Около часа ночи Катя расплатилась и вышла на парковку. Ночной воздух был холодным, звездным, равнодушным. Где-то вдалеке лаяла собака.
По трассе изредка проносились машины, обдавая светом фар. Она села в джип, включила чужой телефон и перечитала переписку сначала. Теперь, когда первый шок прошёл, она замечала детали, которые упустила раньше. Вера писала об отце. Снова и снова возвращалась к его смерти, к последним дням, к разговору, который состоялся между ними перед самым концом.
Он рассказал мне правду. Я не знаю, как с этой жить. Катя не должна узнать. Это разрушит её. Ты единственный, кому я могу довериться. Правду? О чём? Катя листала сообщение, ища ответ, но Вера и Андрей общались намеками, полусловами, словно боялись, что их переписку кто-то прочитает. В самом конце вчерашнее сообщение от Веры, она должна узнать.
Я больше не могу молчать. Позвони мне, когда вернешься из командировки. Нам нужно всё ей рассказать. Из 48 пропущенных звонков. Катя откинулась на сиденье и закрыла глаза. Измена это было страшно, больно, невыносимо. Но сейчас она понимала за этим скрывалось что-то ещё. Тайна, которую её сестра и муж, хранили целый год.
Тайна, связанная с отцом. Тайна, которая, по их мнению, могла её уничтожить. Катя не помнила, как доехала до дачи свекрови. Дорога слилась в одну непрерывную ленту из фар, поворотов и слепых пятен в зеркале заднего вида. Она очнулась только у знакомого забора, когда фары высветили покосившуюся калитку и старую яблоню, которую Галина Петровна отказывалась спиливать, несмотря на все уговоры сына.
Часы на приборной панели показывали три ночи. В доме было темно свекровь давно спала. Катя заглушила мотор и просидела в машине до рассвета, проваливаясь в тяжелую дрему и просыпаясь от кошмаров. Ей снился отец. Он сидел на больничной койке, бледной и изхудавшей, и смотрел на неё с выражением, которое она не могла разгадать.
«Вина? Сожаление? Страх? Прости меня, дочка, — говорил он беззвучно, одними губами. — За что, папа? — За что? Но он не отвечал. Только смотрел и смотрел, пока его лицо не расплывалось, превращаясь в лицо Веры, потом в лицо Андрея, потом в пустоту. Катя проснулась от стука в стекло.
Галина Петровна стояла снаружи в накинутом на плечи платке, с тревогой вглядываясь в машину.
- Катя? Что ты здесь делаешь? Господи, я чуть с ума не сошла! Увидела машину Андрея во дворе, думала случилось что.
Катя открыла дверь и буквально вывалилась наружу. Ноги затекли, спина болела от неудобной позы, глаза горели от недосыпа и выплаканных слёз.
- Простите, Галина Петровна, я привезла лекарство. Поздно приехала, не хотела будить.
Свекровь окинула её цепким взглядом, тем самым оценивающим, от которого Кате всегда хотелось спрятаться.
- Ты плакала. Что произошло?
- Ничего. Устала просто.
- Не ври мне, девочка. Я 50 с лишним лет на свете прожила, повидала всякого. Пойдём в дом, напою тебя чаем.
Дачный домик был маленьким, но уютным.
Галина Петровна обустроила его своими руками вышитые салфетки на столе, герань на подоконниках. Старые фотографии в рамках на стенах. Катя села за кухонный стол и уставилась на снимок молодого Андрея, ему там лет десять, он стоит с удочкой на берегу реки, счастливый, беззаботный. Она любила этого мальчика. Любила мужчину, в которого он вырос. Любила и не знала, как перестать.
Галина Петровна поставила перед ней чашку крепкого чая и села напротив.
— Рассказывай.
— Ничего рассказывать.
Одно слово, а сколько в нём было всего. Требование, понимание, готовность выслушать. Катя подняла глаза и встретила взгляд свекрови, неожиданно тёплый, почти материнский.
- Вы знали?
Вырвалось у неё.
- Про Андрея и Веру.
Лицо Галины Петровны окаменело. Она медленно отставила свою чашку и сложила руки на столе.
- Что именно ты узнала?
- Я нашла телефон. Переписку. Фотографии.
Тишина. Часы на стене, отсчитывали секунды, громко, безжалостно.
- Я предупреждала его, - наконец сказала свекровь. - Говорила, что тайны до добра не доводят. Но он не слушал. Решил, что так будет лучше для всех.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Значит, Галина Петровна знала. Знала и молчала. Покрывала сына, как Катя, и боялась.
- Как вы могли!
Голос сорвался на крик.
- Как вы все могли.
- Ты не понимаешь.
- Тогда объясните. Объясните мне, почему мой муж спит с моей сестрой, а вы сидите и пьёте чай, как будто ничего не случилось.
Галина Петровна побледнела.
- Что? Нет, Катя, ты всё не так поняла.
- Я видела фотографии. Они обнимались. На нашем диване.
- Это… Вера была в отчаянии, она только узнала. А Андрей пытался её успокоить. Это не то, что ты думаешь.
- А что я должна думать? Что мой муж год переписывается с моей сестрой тайком от меня? Что они встречаются за моей спиной? Что все вокруг врут мне в лицо?
Катя вскочила, опрокинув чашку. Чай разлился по скатерти, впитываясь в белую ткань коричневым пятном.
- Между ними ничего нет,- твёрдо сказала Галина Петровна.
- Клянусь памятью мужа. Андрей любит тебя. Только тебя.
- Тогда зачем? Зачем эта секретность? Зачем отдельный телефон? Зачем сорок восемь пропущенных звонков?
Свекровь опустила глаза.
- Это не моя тайна. Не мне рассказывать.
- Чья тогда? Веры? Андрея?
- Твоего отца.
Имя прозвучало как удар. Катя замерла, не в силах вздохнуть.
- Мой отец умер год назад.
- Да. И перед смертью он рассказал Вере правду. Правду, которую скрывал всю жизнь.
- О чём?
Галина Петровна покачала головой.
- Я знаю только часть истории. То, что Андрей нашёл, нужного мне рассказать. Остальное у твоей сестры. Ты должна поговорить с ней.
- Я не хочу её видеть.
- Понимаю. Но тебе придётся.
Катя опустилась обратно на стул. Силы закончились физические, эмоциональные, все. Она чувствовала себя выжатой, опустошённой, как тряпичная кукла, из которой вытащили набивку.
- Что он скрывал?
Прошептала она.
- Мой отец? Что такого страшного он мог скрывать?
Галина Петровна долго молчала. Потом встала, подошла к буфету и достала старый конверт, пожелтевший от времени.
- Это Андрей оставил. На случай если. Если что-то пойдет не так. Велел отдать тебе, когда придёт время.
Катя взяла конверт. На нем не было ни адреса, ни имени, просто чистая бумага. Внутри лежал сложенный в четверо лист. Почерк отца. Она узнала бы его из тысячи, эти наклонные буквы, характерный росчерк в заглавных. "Моим дочерям- начиналось письмо. Если вы читаете это, значит меня уже нет.
И значит, пришло время узнать правду, которую я скрывал тридцать лет."
Катя читала. И с каждым словом её мир рушился ещё больше. "Вера не моя дочь." Буквы плясали перед глазами. Катя перечитала строчку три раза, пытаясь убедить себя, что ошиблась, что почерк размылся от времени, что она неправильно разобрала слова. Но нет черным по белому, ясно и беспощадно, Вера не моя дочь.
Письмо продолжалось. «Ваша мать, Анна, была любовью всей моей жизни. Я встретил её, когда мне было 23, и с первого взгляда понял это она. Мы поженились через полгода, ещё через год родилась Катя. Наша Катюша, наше счастье, смысл нашего существования. Но счастье не бывает вечным. Когда Кате исполнилось три года, я уехал на заработки.
Денег не хватало, я хватался за любую работу, месяцами не бывал дома. Анна оставалась одна с ребёнком, в чужом городе, без друзей и родственников. Я виню только себя в том, что случилось потом. Она встретила другого. Его звали Григорий, он работал врачом в поликлинике, куда Анна водила Катю на прививки. Я не знаю, как именно это началось.
Не хочу знать. Важно другое, их связь длилась почти год, и когда Анна забеременела во второй раз, она не была уверена, чей это ребёнок. Она призналась мне во всём, когда Вере было три месяца. Рыдала, умоляла простить, клялась, что порвала с Григорием навсегда. И я простил. Потому что любил её больше собственной гордости, больше правды, больше справедливости.
Мы сделали анализ тайком от всех. Результат подтвердил худшие опасения, Вера не моя дочь. Но я решил, что это ничего не изменит. Она росла в моём доме, называла меня папой, смотрела на меня глазами своей матери. Как я мог отвернуться от неё? Григорий уехал вскоре после того, как узнал о беременности Анны.
Не знаю, догадывался ли он о своём отцовстве. Надеюсь, что нет. Я не хотел делить свою дочь пусть не по крови, но по любви с посторонним человеком. Годы шли. Мы никогда не говорили об этом с Анной. Тайна осталась между нами, похороненная так глубоко, что иногда я сам забывал о ней. Вера росла, взрослела, становилась всё больше похожей на мать, тот же характер, та же улыбка, та же привычка хмурить брови, когда что-то не получается.
Потом Анна умерла. Рак пришёл внезапно и забрал её за полгода. Мне было 45, Кате 12, Вере 8. Я остался один с двумя девочками и тайной, которую поклялся унести в могилу. Но обещание не всегда удается сдержать. Недавно врачи обнаружили у меня опухоль. Неоперабельную, неизлечимую.
Мне оставалось несколько месяцев. И я понял, что должен рассказать правду не ради себя, а ради вас обеих. Катя, прости, что рассказал сначала Вере. Ты всегда была сильной, самостоятельной, ты справилась бы. А Вера? Я боялся за неё. Боялся, что она возненавидит меня. Или себя. Или весь мир. Мне нужно было подготовить её, объяснить, дать время смириться.
Григорий жив. Последний раз я наводил справки о нём, пять лет назад, он работал в частной клинике, был женат, имел двоих сыновей. Не знаю, захочет ли Вера искать его. Не знаю, имеет ли она право знать о его существовании. Это её выбор. Но одно я знаю точно вы обе мои дочери. Кровь не определяет семью. Любовь определяет. И я любил вас одинаково каждую минуту, каждый день, до последнего вздоха.
Простите меня за ложь. Простите за трусость. Простите за то, что оставил вас с этой тяжестью. Ваш отец."
продолжение