- А я жду, жду, думаю, придет или нет? Все-таки к отцу пошла... Проходи, ужинать будешь?
Матрена засуетилась, полезла за посудой.
- Нет, бабушка, не буду – меня там накормили. Я пойду на лавочку посижу – устала сегодня.
- Да где ж не устать-то? Такие дела – все-таки отец нашелся! Иди, иди, подыши свежим воздухом! Только платок вот возьми, прохладно уже становится.
Полина вышла к лавочке, села, накинув на плечи платок Матрёны. В селе стояла тишина, только не такая, когда нет ни звука – где-то лаяли собаки, мычали коровы, с ближних полей доносился звук работавших тракторов, редко проезжавших грузовиков. Но все эти звуки не нарушали той тишины, которая бывает в природе в конце лета, когда будто усталость опускается на поля, сады, огороды, когда август подводит итоги лета, собирая сено в стога, урожай в закрома, птиц в стаи...
Полина все еще не могла поверить, что все, что произошло за последние два дня – это случилось с ней. Ей понравилась Пелагея – она очень боялась, что случится наоборот. Такая молодая, красивая, дети красивые, а самый младший такой милый, жаль, что не папин... Но получалось, что он женился на ней, когда она была беременной. Интересно, чей ребенок у нее?
... Настроение Николая было испорчено вконец. Мало того что эта девчонка перед всеми его унизила, так еще и эта дура явилась! Совсем обнаглела! Явилась на танцы, понимаешь! Но ничего, придется наконец поучить ее, как уважать мужа, а не позорить его при его друзьях! Он выпил с другими мужиками за углом клуба и пошел домой.
Выйдя на улицу, он остановился в раздумье. Что если пойти сейчас к бабе Матрёне, потребовать, чтобы эта учительша вышла, и сказать ей, как нужно вести себя? Нет, не сегодня. Сегодня он выпил больше, чем нужно для этого, поэтому пойдет домой. Он уверенно направился к дому, оступаясь на кочках и пару раз свалившись в канаву вдоль дороги.
В доме горел свет. Николай поднялся на ступеньки, постучал. Почти сразу услышал шаги Веры, затем дверь открылась, и на пороге оказался узел каких-то вещей, связанный старой скатертью. Следом появились резиновые, кирзовые сапоги, и дверь закрылась. Николай стоял, не понимая ничего. Его затуманенное самогоном сознание не могло понять, что происходит: неужели это та самая Верка, что заглядывала ему в глаза, готова была на все, только бы он пришел к ней? Он резко и сильно постучал в дверь. Ответа не было. Он снова постучал, уже кулаком. Дверь открылась, в проеме стояла Верка, сложив руки под грудью.
- Ты не охренела? – рявкнул он, делая шаг к ней.
- Только тронь! – вдруг сказала Верка голосом, который остановил его. – Убирайся из моего дома! И чтоб духу твоего не было!
- Не пожалеешь? – усмехнулся Николай, сплевывая в сторону. – Кому нужна будешь?
Верка молча закрыла дверь, Николай услышал, как задвинулся засов. Он стоял во дворе, соображая, что делать дальше. Хотелось бросить камень в окно, а лучше – в два! Он повернулся и пошел к калитке, но, вспомнив, вернулся за узлом, лежавшим на крыльце. Выйдя за калитку, он огляделся: не видит ли кто. Не хватало еще, чтоб кто-то видел, как его выпроваживают! Он пошел не по дороге, а вдоль заборов, раздражая собак во дворах.
Войдя в дом, он бросил узел на лавку, сел рядом. Из спальни вышла мать.
- А я думаю, кто это по хате ходит, - сказала она, увидев сына. – Вроде двери закрывала на крючок.
- Не закрыла, - буркнул Николай.
- А ты чего не дома? - спросила Ульяна, еще не замечая узла с вещами.
- А где ж я?
Николай встал, напился из ведра, стоявшего, как обычно, у двери.
Ульяна увидела вещи, всплеснула руками:
- Ушел от Верки?
Николай усмехнулся:
- Ушел... Выперла она меня! Вот так взяла и выгнала, как собаку!
- Верка? Тебя?
Ульяна села на табуретку, закачалась, приложив ладонь к губам.
- Вот стерва! Как хотела быть с тобой, готова была на все, в постель легла без свадьбы. Ох, ну я ей устрою! Она у меня попляшет! Сынок, - засуетилась она, - я сейчас постель тебе приготовлю. А я думаю, что теперь вот я одна в хате, ну вот и буду спать в спальне. Я быстро, сынок!
- А пожрать ничего нет? – спросил Николай.
Хмель из головы уже почти выветрился, захотелось есть. Верка всегда готовила ему еду, когда бы он ни приходил.
- Так я ж себе не готовлю почти, сынок. Хочешь яишенки тебе пожарю? Молоко есть, сметанка.
- Давай все, - угрюмо ответил Николай, и стал раздеваться.
Через несколько минут мать принесла ему сковородку, на которой еще шкварчала яичница с салом. Она поставила на стол глиняный кувшин с молоком, тарелку с хлебом. Николай сел на стул, наклонился над столом и быстро все съел. Из головы не выходил то, как с ним поступила Верка. Он был совершенно уверен в том, что она будет терпеть все его выходки, а она вот как! Но тут пришла другая мысль: он будет всем говорить, что он сам ушел от нее, что скоро разведется и будет свободным человеком. И та учительница не будет хлестать его по глазам тем, что он женат!
Вспомнив о Полине, он даже воспрянул духом: теперь можно без препятствий клеиться к ней. Правда, она молодая совсем, ей лет двадцать - не больше, а ему уже тридцать миновало, скоро тридцать один стукнет. Ну и что? Молодую легче держать будет.
Он отодвинул сковородку, кружку, откинулся на спинку стула. Что за жизнь у него! У других мужиков семьи, дети, жены как жены, а у него... Хотя, наверное, и у него могло быть так. Женился бы на Пелагее, сын уже был бы у него. А теперь сын не его вовсе. Он вспомнил Пелагею, но в душе было так темно, что и она виделась ему стервой, променявшей его на этого инженера.
- Сынок, иди, я постель постелила, - вышла из спальни Ульяна.
Он встал, не сказав ни слова, вошел в спальню, упал в приготовленную постель. Голова закружилась, и скоро он уже храпел, забыв обо всем.
А Вера не спала. Она лежала в кровати, глядя в потолок, думая, что теперь ей делать. Утром она пойдет в сельсовет, скажет, что разводится с Николаем. Конечно, это будет непросто: сколько любопытных глаз, сколько сплетен пойдет по селу! Ну и пусть! И так болтают, что она тряпка, что он гуляет, как хочет, а она терпит. Так вот она теперь первая заявит о разводе, и не будут судачить, что Николай ее бросил.