Новогодние истории перед праздником для улыбки и тёплого ощущения чудес перед Новым годом!
Щелчок замка. Грохот опускающейся решётки лифта. И — тишина. Квартира выдохнула, сбросила маску порядка и замерла в предпраздничном полумраке. Пахло хвоей, воском и пылью, которую только что вспугнул пылесос.
Первым не выдержал робот-пылесос Арчи.
—Я не вынесу! — взвизгнул он, шаркая щёткой по ламинату. — Вон, под диваном, пылевой комок размером с голубиное яйцо! Они его не видят! Я – вижу! Я всё вижу!
— У-у-ух… — из угла, с тумбы, донёсся глубокий, бархатный вздох. Это вздыхало советское радио «Рига-10», его деревянный корпус был тёплым на ощупь. — Раньше… пыль знала своё место. В углах. А не под диванами. И порядок был… человеческий. Без этого жужжания.
— Человеческий? — прошипел на кухне электрочайник Борис, его металлический бок был горячим и слегка влажным от конденсата. — Это когда тебя хватают сонные руки, суют под ледяную струю и заставляют кипятить для третьей чашки кофе? Я мечтаю о глинтвейне… О том, чтобы меня несли осторожно, как святыню, обжигая пальцы…
На антресолях резко зашуршала картонная коробка. Откинулась створка, и оттуда, блестя идеальными, холодными на воображаемый взгляд ветками, высунулась искусственная ёлка Люся.
— Глинтвейн — это негигиенично, — её голос был ровным, как линия горизонта. — Липкие пятна, запах. Меня не достанут, пока Наташа не сдастся. Она хотела живую. А Ваня упёрся: «Настоящий дух!» Дух… — Люся презрительно щёлкнула веткой о картон. — Это запах смолы и умирания.
У окна, в жестяном ведре, где вода уже начала пахнуть железом и гнилью, вздрогнула Живая Ёлка. Её кора шершавая, а иголки — холодные и цепкие.
—Я не умираю… я… — она попыталась расправить ветви, и с неё посыпался дождь жёлтых иголок на подоконник. — Я помню, как по мне скакала белка. Её коготки… такие острые, живые. А здесь… тихо.
— Тсс… — с дивана раздался шершавый, как наждачка, голос. Это старый пёс Босс лизнул свой нос. — Димкиного мяча жалко. Совсем запылился.
Из-под дивана медленно выкатился кожаный мяч Димки. Швы потёрты, а поверхность, когда-то упругая и пахнущая кожей, теперь стала матовой и холодной.
— Он… не придёт в этом году, да? — тихо спросил Мяч. — Армия. Говорят, там снег. И далеко.
— Армия… — снова вздохнуло Радио, и его динамик хрипло кашлянул. — Раньше служили с честью. Писали письма. Бумажные. Их можно было… потрогать. А сейчас… сигналы. Эфир пустой.
— Да хватит о грустном! — пропела скакалка Наташи, её пластиковые ручки стукнули по полу. — Я вот готова! Раз-два! Она же обещала начать прыгать с нового года! Я верю!
В углу, у стены, гантели, Ваня и Дуня, лежали холодные и недвижимые.
— Обещала, — мрачно пробурчал Ваня. — А наш Ваня, хозяин, тоже обещал. «Живую ёлку — и будем здоровыми как быки». И где он? Ёлка есть. Он… на диване и пиво.
Внезапно кот Тимон, молодой, пушистый комок энергии, вцепился когтями в боковину дивана и, издав победный крик, взлетел на спинку.
— Все скучные! — заявил он. — Праздник — это когда можно гонять этот шуршащий комок иголок! — Он сделал выпад в сторону живого деревца.
— Не смей! — неожиданно резко шикнула Люся из коробки. — Ты… ты её исколошматишь!
Все замерли. Даже Радио перестало фонить.
— Почему? — удивился Тимон. — Ты же её ненавидишь.
—Я… — Люся замялась. — Я ненавижу её совершенную несовершенность. Она… настоящая. А я — нет. Но это не значит, что её можно ломать.
Живая Ёлка тихо зашелестела.
— Спасибо, сестра из пластика. Мне… холодно. И корни болят там, где их нет.
— Холодно… — прошипел Борис-чайник. И вдруг его тумблер щёлкнул сам по себе. Внутри что-то зажурчало, загудело. Он начал тихо, медленно нагреваться. — Не могу стоять и слушать это. Я сейчас… я вскипячусь. От бессилия. Или от жалости. Не знаю.
Арчи-пылесос, жужжа, подкатил к подоконнику.
—Уборка мусора — моя функция, — сказал он деловито. — Эти иголки — мусор. Но… — он замер, его сенсоры смотрели на жёлтую россыпь. — Но они пахнут. Не как пыль. Я… я временно исключаю эту зону из карты.
— Раньше… — снова завело Радио, но голос его смягчился. — Раньше, когда пахло хвоей и мандаринами, это пахло домом. А дом — это не там, где идеально. А там… где ждут. Даже пыльный мяч. Даже чайник, вскипающий от тоски.
Мяч Димки тихо покатился к центру комнаты.
— Я подожду, — прошептал он. — Ещё год. Или сколько надо. Он же вернётся. И тогда… тогда он пнёт меня ногой. Сильно. И я полечу. И это будет лучший Новый год.
С дивана сползло что-то тёплое и тяжёлое. Это Босс подошёл к живой Ёлке и ткнулся носом в её ствол, обнюхивая.
— Ничего, — прохрипел он. — Продержимся. Мы же тут все… временные. И вечные. Одновременно.
Тимон спрыгнул и, изогнув спину, потёрся о ногу Босса. Скакалка нежно обвила гантели. А из коробки протянулась блестящая, холодная ветка Люси — и легла рядом с живой, колючей ветвью сестры.
И в этот момент Радио тихо, без помех, заиграло старую, забытую всеми новогоднюю песню: «Пять минут, пять минут бой часов раздастся вскоре»…. Быстрый. Немного скрипучий. Как шорох иголок по полу. Как вздох. Гурченко пробивалась молодостью из прошлого века… «Пять минут, пять минут помиритесь те, кто в ссоре»…
Они ждали. Все вместе. Каждый, трогая другого — шершавой корой, холодным пластиком, тёплой шерстью, пыльной кожей. Ждали, чтобы стать снова просто фоном. Самой важной декорацией в мире. Перед самым добрым и светлым праздником. В дверях щелчок поворачиваемого замка.
— Ну, что Наташа, — раздался бодрый голос Ивана, – пора и ёлку ставить.
понравилась история, ставь пальцы вверх и подписывайся на канал!
Поддержка донатами приветствуется, автор будет рад.
на сбер 4276 1609 2987 5111
ю мани 4100110489011321