— Ну что, подруга, опять ты в этом свитере? Сколько можно? Выкинь ты его уже, он же молью поеденный!
— Не поеденный, а винтажный… И вообще, он тёплый. Пашкой пахнет…
— Вот именно! Пашкой он пахнет. А Пашки твоего уже полгода как след простыл. Ты когда последний раз на себя в зеркало смотрела? Не на привидение в растянутых трениках, а на женщину?
Катя замолчала, теребя край того самого серого свитера, который был ей велик размера на три. Свитер и правда пах Павлом. Или ей это только чудилось?
Утро в квартире, которую она про себя называла «Склеп имени Павла Андреевича», начиналось всегда одинаково.
Отвратительно. Она просыпалась, и первая мысль была не «ура, новый день», а «чёрт, его нет».
Рука сама, как приклеенная, тянулась к тумбочке за телефоном. Палец, предатель такой, уже знал маршрут: соцсеть, поиск, «Павел». И вот он, красавец. Улыбается. На фоне гор. А рядом — какая-то блондинка в ярко-розовой куртке. Счастливые. Аж зубы сводит.
Сердце в этот момент делало кульбит и проваливалось куда-то в пятки, а руки холодели так, будто она их в сугроб сунула.
Это не просто грусть, нет. Это как будто тебя грипп свалил, только температура не тридцать девять, а минус тридцать девять внутри. Тошнота подкатывала к горлу. Реально, физически плохо.
Катя поплелась в ванную. Включила воду, и тут ей показалось — кашлянул кто-то. Так, как он всегда кашлял по утрам, с хрипотцой. Она аж подпрыгнула, обернулась резко. Пусто. Только кафель холодный блестит.
Или ключи звякнули в прихожей? Нет, тишина. Гробовая тишина. Это мозг шутки шутит. Дорисовывает то, чего нет. Фантомные боли, как у солдата без ноги. Ноги нет, а чешется. Так и у неё — мужа нет, а сердце болит.
В прихожей стояло огромное зеркало в тяжелой раме. Катя глянула туда мельком и ужаснулась. На неё смотрела какая-то тётка с потухшими глазами, в старой пижаме с мишками — его подарок на прошлый Новый год.
Господи, какой ужас. Она живет с призраком. Кормит его своей тоской, одевает его вещи, дышит его пылью. И этот призрак её жрёт. Чавкает и жрёт.
***
— Всё. Хватит. — Катя сказала это вслух, громко, чтобы самой поверить.
Она села за ноутбук как сапер перед бомбой. Руки дрожали, ладони вспотели. Открыла его страницу. Кнопка «Заблокировать» казалась красной и горячей.
— Ну же, давай, тряпка! — скомандовала она себе.
Клик. «Вы уверены?». Да пошел ты! Клик.
Инстаграм — клик. Телеграм — клик. Удалить чат. «Удалить у обоих». Не читать. Не смотреть, что он там писал полгода назад про «люблю навсегда». В топку.
Тут же зазвонил телефон. Ленка.
— Алё, Кать? Ты чего трубку не берёшь? Мы тут с девчонками в пятницу собираемся…
— Лен, я увольняюсь.
— Чего?! Ты с дуба рухнула? У тебя ж ипотека, карьера! Ты ж замначальника отдела!
— Я не могу там, Лен. Я каждый день мимо его кабинета хожу. Я его запах в лифте слышу. Я с ума сойду.
— Катька, это безумие!
— Это не безумие, Лен. Это плата за свободу. Я заявление уже написала.
— И куда ты?
— В никуда. Квартиру я тоже меняю.
***
Денег было в обрез. Хватило только на крохотную студию у чёрта на куличках, в новом районе, где вместо деревьев — одни краны строительные.
Но зато окна выходили на стройку, а не на тот парк, где они с Пашей гуляли с собакой. Собака, кстати, у него осталась. И слава богу.
Вещи собирала как в тумане. Черные мешки для мусора — лучшие друзья девушки в депрессии. Кружка с надписью «Босс», которую она ему дарила? В мешок. Магнитики с холодильника — Турция, Египет, Тайланд? В мешок. Пледы эти мохнатые, под которыми кино смотрели? Туда же.
— Это не вещи, — бормотала Катя, запихивая любимую (общую!) подушку в пакет. — Это токсичные отходы. Радиоактивный мусор.
Она не стала ничего продавать на Авито. Просто вынесла десять мешков на помойку. Бомжи будут счастливы. А она чувствовала себя так, будто кожу с себя сдирала. Больно, но надо.
***
На следующий день она снова подошла к зеркалу. Из него на неё по-прежнему смотрела «жена Паши».
Длинные русые волосы — он любил перебирать их пальцами. Скромная блузка, бежевая юбка — «Катюш, одевайся прилично, ты же лицо фирмы». Лицо фирмы, блин.
Она пошла в первый попавшийся салон красоты. Какой-то подвальный, «Эффект» назывался.
— Девушка, что будем делать? Кончики подровняем? — спросила мастер, жуя жвачку.
Катя посмотрела на неё диким взглядом.
— Сделайте так, чтобы я себя не узнала. Вообще.
— Э-э-э… Ну, можно каре. Или покрасить.
— Режьте. И красьте. В чёрный. Жгучий такой, как вороново крыло.
— Уверены? Вам русый очень идет…
— Режьте, я сказала!
***
Через три часа из салона вышла незнакомка.
Каре с резкой челкой, чёрные, как смоль, волосы. Глаза на этом фоне стали огромными и какими-то ведьминскими.
Она зашла в торговый центр. Ноги по привычке несли в отдел «Деловой стиль».
— Стоп, — сказала Катя своим ногам. — Нам туда не надо.
Она купила косуху. Настоящую, с заклепками. И грубые ботинки на тракторной подошве. И джинсы, рваные на коленках. Паша бы умер от ужаса. «Ты что, подросток?». Да, Паша, я подросток. Я заново расту.
Вышла на улицу, глянула в витрину магазина и дернулась. Кто это? А, это же я. Мозг на секунду завис, не узнал хозяйку. И Катя вдруг улыбнулась. Криво, жалко, но улыбнулась. Первый раунд за ней.
***
В новой квартире пахло ремонтом и дешевым ламинатом.
Катя начала разбирать коробки, которые всё-таки привезла. Открыла одну — и её накрыло. Запах. Его одеколон. Как он сюда попал? А, это старый шарф завалился на дно.
Запах ударил в нос, и слёзы брызнули из глаз, как из брандспойта. Сразу вспомнилось всё: как он пахнул после душа, когда можно было уткнуться носом в его шею… Господи, как больно!
— Нет! Не сметь! — заорала она в пустую комнату.
Схватила шарф, выбежала на балкон. Хотела выкинуть, но потом просто запихала в пакет, завязала на три узла и вынесла в мусоропровод.
Вернулась, схватила свои духи — нежные, цветочные, которые он выбирал. Вылила в раковину. Вонь стояла страшная, смесь роз и канализации.
Побежала в магазин, купила первый попавшийся флакон — что-то резкое, с перцем и лимоном. Пшикнула на себя. Чихнула.
— Будь здорова, новая Катя, — сказала она себе.
Вечером захотелось есть. Ноги сами поворачивали к «Грузинскому дворику», где они всегда ели хинкали. Стоп. Хинкали — это Паша. Хачапури — это Паша.
Катя развернулась на 180 градусов. Что она никогда не ела? Устрицы? Нет, дорого. Индийская кухня!
Зашла в маленькое кафе, пахнущее карри и благовониями.
— Дайте мне самое острое, что у вас есть.
— Цыпленок виндалу? — спросил официант-индус. — Очень спайси.
— Давайте.
Первая ложка обожгла рот так, что глаза на лоб полезли. Слезы потекли, но это были слезы от перца, а не от тоски. Рот горел, и в этом огне сгорала жалость к себе. Это был её новый вкус. Вкус пожара.
Пришла домой, включила музыку. Рука потянулась к папке «Наш плейлист» — Сплин, Би-2, рок русский. Ну уж нет.
Она включила какой-то дикий техно-транс. Тыц-тыц-тыц. Басы долбили в стены. Под это невозможно плакать. Под это можно только бежать или дергаться в конвульсиях.
И она начала танцевать. Дико, ломая руки, тряся головой. Вытряхивая из себя остатки прошлого.
***
Через неделю в супермаркете нос к носу столкнулась с Серёгой и Машкой, друзьями Паши.
— Ой, Катька! Ты что ли? — Машка вытаращила глаза на её чёрное каре и косуху. — Ну ты даешь… А мы тут Пашку видели, он…
— Стоп, — Катя выставила руку вперед, как регулировщик. — Маш, не надо.
— Ну чего ты? Мы ж переживаем. Он, кстати, спрашивал про тебя. Говорит, эта его новая совсем готовить не умеет, скучает по твоим котлетам…
Катю передёрнуло. Котлеты. Вот, значит, чего она стоит.
— Ребят, — сказала она твердо. — Хотите со мной общаться — про Пашу ни слова. Вообще. Как будто он умер. Или на Марс улетел. Имя «Павел» под запретом.
— Ну ты чего такая агрессивная? — надулся Серёга. — Мы ж как лучше…
— А мне не надо как лучше. Мне надо как мне надо.
Они обиделись. Ушли, шепчась. Катя осталась стоять с пачкой гречки в руках. Пусто стало внутри. Вроде и друзей потеряла. Но и дышать легче стало.
Вечером пришла смс. От банка. Зачисление средств. Паша. Прислал «алименты за совесть», как она это называла.
И сообщение в мессенджере (она его разблокировала на секунду, чтобы сказать про развод, и забыла заблочить обратно): «Кать, возьми деньги. И слушай, там отчетность по ИП горит, помоги, а? Ты ж лучше всех разбираешься. Я заплачу, оставлю тебе процент…».
Ага, конечно. На крючок меня хочешь? Чтобы я опять твои бумажки разгребала, пока ты с блондинкой по горам скачешь?
— Нет, — сказала Катя телефону.
Она перевела деньги обратно. Все до копейки. И написала: «Отчетность сдай сам. Или пусть твоя новая учится. Я вышла из бизнеса. И из твоей жизни. Денег не надо. Прощай».
Заблокировала.
Сидела на полу, ела пустую гречку. Денег реально не было почти. Зато никто не дергал за ниточки. Кто платит, тот и муж. А у неё мужа нет.
***
Вечера были самым страшным временем. Тишина давила на уши.
Пока она искала работу, перебивалась фрилансом, времени вагон. Мозг начинал ныть: «Ну давай пострадаем! Ну давай поплачем! Ну посмотри хоть одним глазком его фоточку!».
Нужен был дофамин. Срочно. Иначе ломка.
Катя наткнулась на объявление: «Фламенко. Страсть в каждом движении».
— Почему бы и нет? — подумала она.
Пришла в зал. Там пахло потом и лаком для пола.
— Встаньте в позицию! — рявкнула преподавательница, сухопарая испанка (или косящая под неё). — Спину прямо! Подбородок выше! Вы королева, а не мокрая курица!
Катя выпрямилась. Мышцы заныли.
— Топайте! Сильнее! Вы вбиваете гвозди в пол! Вы ненавидите этот пол!
И Катя начала бить каблуками. Трах-тах-тах! С каждым ударом она вбивала в пол свою обиду. Свою боль. Свои несбывшиеся мечты.
Партнеров не было, фламенко — танец одиночек. Гордых одиночек. Руки взлетали вверх, как крылья хищной птицы.
— А теперь поворот! Резче! Взгляд убийцы!
После часа тренировки она выползла из зала мокрая, как мышь. Ноги гудели. Но в голове было пусто. Звенящая, благословенная пустота. Никакого Паши. Только ритм. Трах-тах-тах.
Она шла домой пешком, вдыхая холодный воздух. Тело болело, но это была приятная боль. Боль роста. Новые нейроны прорастали в мозгу, как молодая трава сквозь асфальт.
***
Прошел год.
Катя шла по бульвару, цокая каблуками. На ней было ярко-красное пальто. Волосы отросли, но она уже красила их в огненно рыжий. Она спешила на отчетный концерт своей школы танцев. В сумке лежали кастаньеты.
Вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. Сердце дернулось… и успокоилось.
Паша. Стоял у киоска с мороженым. Немного поправился, осунулся. Рядом стояла та самая блондинка, что-то недовольно выговаривала ему, размахивая руками. Он слушал, опустив плечи. Вид у него был побитый.
Катя остановилась на секунду. Ждала реакции. Ну где же вы, руки холодные? Где сердце в пятках? Где тошнота?
Ничего. Тишина.
Она смотрела на него как на… ну, как на персонажа старого кино, которое смотрела сто лет назад. Вроде и сюжет помнишь, а эмоций уже нет. Ну был и был.
Паша повернул голову. Их взгляды встретились. В его глазах мелькнуло удивление, потом узнавание… Он открыл рот, сделал шаг к ней.
— Катя? — прочитала она по губам.
Катя чуть улыбнулась — уголками губ, вежливо и холодно. Кивнула ему, как дальнему знакомому, и, не сбавляя шага, прошла мимо. Спина прямая, подбородок вверх. Королева фламенко.
Она подошла к витрине магазина, глянула на своё отражение. Рыжая бестия в красном. Глаза горят.
— Ну привет, Катя, — подмигнула она себе. — Мы справились.
И застучала каблучками дальше, в свою новую, чертовски интересную жизнь.
Ещё читают:
Ставьте 👍, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать еще больше историй!