первая часть
Елена прижала грязную шаль к груди, не заботясь о том, что пачкает своё пальто. Она подняла глаза на свекровь. Взгляд у Елены был тяжёлый, немигающий.
— Это не тряпка, — сказала она тихо, раздельно чеканя слова. — Это память. Ещё раз тронете мои вещи — я ваши шубы на половые тряпки пущу.
Галина Петровна открыла рот, чтобы разразиться привычной тирадой о неблагодарности, но поперхнулась воздухом. Она никогда не видела невестку такой. В глазах удобной Лены стоял такой холод, что свекрови стало неуютно в собственной прихожей.
— Истеричка, — буркнула Галина и поспешила скрыться в своей комнате, хлопнув дверью.
В ванной Елена закрылась на щеколду. Включила воду на полную мощь, чтобы шум струи заглушил её всхлипы. Она склонилась над раковиной, погружая шаль в тёплую воду. Вода мгновенно стала чёрной. Песок скрипел на эмале. Елена намыливала шерсть, тёрла, смывала, снова намыливала. Ей казалось, что эта грязь въелась не в ткань, а в неё саму. Грязь их слов. Грязь их мыслей. Грязь того, что они сделали с её жизнью.
Наконец вода стала прозрачной. Елена отжала шаль, завернула её в чистое полотенце и повесила сушиться. Она посмотрела на свои руки. Кожа покраснела от горячей воды и трения, но Елене всё равно казалось, что ладони липкие, что на них остался невидимый налёт — след от прикосновения к жизни в этом доме. Ей было физически противно касаться своего лица, волос.
Она открыла шкафчик над дверной раковиной. Там, среди баночек с дорогими кремами свекрови, которые трогать запрещалось, стоял её тюбик. Самый дешёвый, в мягкой пластиковой тубе с нарисованной ромашкой. Крем для рук увлажняющий. Елена схватила тюбик. Крышечка выскользнула из дрожащих пальцев, звякнула о кафель и закатилась под ванну. Елена не стала её искать. Она выдавила крем на ладонь. Много. Слишком много. Густая белая масса плюхнулась в центр ладони жирным плевком.
Елена начала втирать крем. Яростно, быстро, словно пытаясь содрать с себя верхний слой кожи. Шлеп-шлеп-шлеп. Жирные ладони скользили друг по другу. Крем не успевал впитываться, он покрывал руки плотной, блестящей, скользкой пленкой. Елена тёрла запястья, каждый палец, тыльную сторону ладоней.
Запах. Резкий, приторно-сладкий, химический запах дешёвой ромашковой отдушки заполнил тесную ванную комнату. Он был густым, удушающим, но для Елены — спасением. Этот запах перебивал вонь дорогих духов свекрови, вонь перегара мужа, вонь их лжи. Это был запах чистоты. Искусственной, химической, но чистоты.
Елена остановилась только тогда, когда руки начали гореть. Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на свои блестящие от жира ладони. Теперь к ней ничего не прилипнет. Теперь она скользкая. Теперь у неё есть защитный слой. Она поднесла руки к лицу и глубоко вдохнула запах дешёвой ромашки, как астматик вдыхает лекарство.
— Я справлюсь, — прошептала она своему отражению в запотевшем зеркале. — Я отмоюсь.
За дверью послышались шаги Сергея, но Елена даже не вздрогнула. У неё теперь была броня. И она пахла кремом за сорок рублей.
Следующие три дня в квартире царила атмосфера, которую можно было резать ножом. Галина Петровна демонстративно пила валерьянку, закатывая глаза при виде невестки. Сергей же, напротив, превратился в сжатую пружину. Он ходил за Еленой по пятам, дышал в затылок, то и дело начиная разговоры о перспективах и рынке, который нельзя упустить.
Развязка наступила в четверг вечером. Елена гладила бельё в гостиной. Сергей выключил телевизор и сел напротив, уперев руки в колени. Вид у него был решительный. Так выглядят люди, которые репетировали речь перед зеркалом.
— Лена, нам надо серьёзно поговорить. Я тут всё посчитал, — он бросил на гладильную доску тетрадный листок, исписанный цифрами. — Я хочу открыть свой бизнес. Логистика. Тема верная, ребята знакомые поднимают миллионы. Мне нужен только стартовый капитал.
Елена не перестала водить утюгом по пододеяльнику. Пар с шипением вырывался наружу.
— И сколько тебе нужно? — спросила она ровно.
— Немного. Для начала — стоимость той двушки в новостройке. Мы её продадим, деньги вложим, а через год купим две такие. Мы же семья, Лена. Мы должны думать о будущем. Хватит нам копейки считать.
Нам, — отметила про себя Елена. - Не мне, а нам.
Как быстро он присвоил то, о чём не знал неделю назад. Она поставила утюг на подставку и посмотрела мужу в глаза.
- Нет.
- Что нет? - Сергея пешил,
- Квартиры продаваться не будут. Это память о бабушке. Она хотела, чтобы недвижимость осталась в семье, а не ушла в песок твоих бизнес-проектов.
Лицо Сергея пошло красными пятнами.
- Какая к чёрту память? Ты что, дура? Деньги лежат мёртвым грузом! Ты эгоистка, Лена! Я хочу как лучше для нас, а ты…
Он вскачил, опрокинув стул. Голос его сорвался на визг.
- Ты обязана мне помочь! Я муж или кто?
В дверях появилась Галина Петровна. Она была в бигудях и халате, но взгляд её был холодным и расчётливым, как у снайпера. Она подняла руку, останавливая сына жёстким жестом.
- Тихо, Серёжа, не трать нервы. Леночка просто не понимает своей выгоды. Пока не понимает.
Она повернулась к невестке и улыбнулась одними губами, страшной неестественной улыбкой.
- У нас сегодня гости, Лена. Придёт дочка моей лучшей подруги, Оксаночка. У неё сложная ситуация, нужно поддержать девочку. Накрой стол и будь добра достань тот парадный сервиз и супницу.
Оксана ворвалась в квартиру облаком тяжёлых, сладких духов и звонкого смеха. Это была девица лет двадцати пяти, яркая, с нарощенными ресницами, в слишком короткой для семейного ужина юбке и блузке с глубоким декольте.
- Ой, здрасте! — она кинула пальто Елене, даже не глядя на неё, словно та была вешалкой.
- Галина Петровна, вы просто чудо, что позвали! Я так проголодалась!
- Проходи, деточка, проходи, — ворковала свекровь, ведя гостью в зал.
- Серёжа, поухаживай за дамой.
За столом Елене отвели место с самого края, у двери, чтобы удобнее было бегать на кухню, как пояснила Галина.
Ужин превратился в фарс. Сергей ещё полчаса назад, оравший про бизнес, преобразился. Он расправил плечи, втянул живот и сыпал бородатыми анекдотами, от которых Оксана заливисто почти визгливо хохотала, запрокидывая голову.
- Ой, Сергей, вы такой юморист!
Она положила руку, унизанную дешевыми кольцами, на его рукав.
- А правда, что вы в банке работаете?
Галина Петровна говорила, вы большой начальник.
Сергей самодовольно ухмыльнулся, косясь на Елену.
- Ну, скажем так, руковожу финансовыми потоками. Инвестиции, риски. Серьёзная сфера.
Елена молча жевала кусок хлеба. Ей было не больно, ей было брезгливо. Она смотрела на этот спектакль и видела не мужа, а надутого индюка, которого вот-вот ощиплют.
— Лена! — резкий окрик свекрови заставил её вздрогнуть.
- Что ты сидишь, как истукан? У гостьи бокалы пустые и неси горячие, суп остынет.
Елена встала, чувствуя себя невидимкой. Она пошла на кухню за супницей. Это была старинная, тяжелая фарфоровая вещь. Тоже наследство, но уже со стороны свекрови, которая та берегла пуще глаза. В супнице дымился борщ, густой, наваристый, свекольно-красный. Галина Петровна настояла именно на борще, чтобы показать Оксаночке, как у нас сытно.
Елена внесла тяжелую посуду в комнату. Сергей в этот момент был в ударе, он рассказывал о своих несуществующих поездках в Европу.
- И вот в Милане, представляешь, подхожу я к бутику… — он широко развел руками, изображая масштаб. Елена как раз ставила супницу в центр стола. Локоть Сергея с размаху врезался в фарфоровый бок. Всё случилось медленно, как в кошмарном сне. Тяжелая супница качнулась, потеряла равновесие и опрокинулась прямо на край стола, где стояла Елена.
Крышка со звоном отлетела в сторону. Литра три огненного, жирного, темно-красного варева хлынули водопадом.
- А-а-а!
Елена вскрикнула, когда кипяток обжёг бедро даже через плотную ткань юбки. Густая жижа залила белоснежную праздничную скатерть, превращая её в кровавое месиво, из стекла Елене на колени, на колготки, на туфли. Комнату мгновенно заполнил тяжёлый, удушливый дух варёного мяса, чеснока и уксуса.
Этот запах, запах столовки, ударил в нос, перебивая аромат духов Оксаны и коньяка. Елена, задыхаясь от боли и шока, отступила на шаг. Жир капал с подола её юбки на паркет.
- Чёрт!
Сергей вскочил, опрокинув свой стул. Но он не бросился к жене, он не схватил салфетку, чтобы вытереть ей ноги. Он отпрыгнул от неё на безопасное расстояние, брезгливо отряхивая свои брюки, на которые ни попало ни капли.
— Ты вечно всё портишь, — заорал он, лицо его перекосилось от злобы. — Корова неуклюжая, не видишь, куда ставишь. Чуть костюм мне не угробила.
Оксана прижала ладонь ко рту, глядя то на красную лужу на столе, то на Елену. В её глазах читался не испуг, а брезгливость. Галина Петровна застыла с вилкой в руке, подсчитывая ущерб скатерти. Елена стояла посреди комнаты, облитая борщом. Боль в ноге была сильная, но холод внутри был сильнее.
В этот момент, глядя на мужа, который проверял чистоту своих штанин, пока она корчилась от боли, Елена поняла. Всё. Умерло не только уважение. Умерла жалость. Осталась только пустота. Звенящая, ледяная пустота. Она выпрямилась. Боль в ноге отступила на второй план. Елена медленно стерла каплю жира с руки. Она была совершенно спокойна.
- Приятного аппетита, — сказала она.
Голос прозвучал тихо, но в повисшей тишине он был подобен выстрелу. Она повернула голову к Оксане. Та сидела, вжав голову в плечи.
- Оксана, — произнесла Елена вежливо, как светская дама.
- Раз уж вы тут… У Сергея три миллиона долгов по ставкам на спорт и пять микрозаймов. Завтра утром приедут приставы забирать его машину. Вы готовы оплатить этот банкет? Или мне передать им ваш номер телефона?
Оксана побледнела так, что слой тонального крема стал похож на маску.
Рот её приоткрылся. Она перевела взгляд на Сергея.
- Это… это правда? — пролепетала она. Сергей застыл с открытым ртом, похожий на выброшенную на берег рыбу. Елена не стала ждать ответа, Она развернулась и пошла в ванную, оставляя на паркете жирные красные следы. В спину ей никто не сказал ни слова, только слышно было, как капает со стола остывающий борщ.
Входная дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась штукатурка. Это убежала Оксана. Она не стала дожидаться, пока Сергей объяснится насчет долгов, просто схватила свою шубку и выскочила на лестницу, даже не вызвав лифт. В квартире повисла тишина. Но это была не та тишина, что приносит покой. Это было затишье перед взрывом газа.
продолжение