первая часть
Сергей стоял посреди гостиной, глядя на закрывшуюся дверь. Его лицо, ещё минуту назад растерянное, начало наливаться тёмной дурной кровью. Кулаки сжались так, что побелели костяшки. Вся его светскость, напускной лоск слетели, как шелуха. Остался только загнанный в угол, перепуганный и оттого смертельно опасный зверь.
Он медленно повернулся в сторону ванной, где скрылась Елена.
— Тварь, — выдохнул он.
Елена стояла у раковины, пытаясь оттереть жирное пятно с юбки мокрым полотенцем. Руки не дрожали, страха не было. Было только странное, отстранённое любопытство. Что они сделают дальше?
Дверь в ванную распахнулась от удара ноги. Замок хрустнул, но выдержал, однако косяк треснул. Сергей ворвался внутрь, заполняя собой маленькое пространство. От него разило потом и злобой.
— Ты! — он схватил её за плечи и встряхнул так, что у Елены клацнули зубы. — Ты всё испортила! Ты хоть понимаешь, что наделала, дрянь? Оксана могла дать денег, она была моим шансом!
Елена смотрела ему прямо в глаза. В зрачках мужа пульсировало безумие.
— Твой шанс — это работать, Серёжа, а не искать дур, — сказала она тихо.
— Заткнись! — он замахнулся.
Широкая ладонь зависла в воздухе.
— Ты сейчас же пойдёшь и подпишешь генеральную доверенность. На всё! Иначе я тебя… я тебя урою прямо тут, поняла? Скажу, чтоб подскользнулась.
Елена не отшатнулась. Она знала: если покажет страх, он ударит. Трусы бьют только тех, кто боится.
— Не подпишу.
Она даже не моргнула. Сергей побагровел. Он уже набрал воздуха, чтобы заорать или ударить, но тут в дверном проёме возникла Галина Петровна.
— Серёжа? — её голос хлестнул, как кнут. — Стой!
Она оттолкнула сына, втискиваясь между ним и невесткой. Галина Петровна была бледной, губы синюшные, но глаза оставались ясными и холодными. Она поняла то, чего не понял сын в припадке ярости: силой Елену не сломать. Она упёрлась — значит, надо ломать иначе.
Галина вдруг схватилась левой рукой за грудь, прямо поверх шёлковой блузки. Лицо её исказилось в гримасе страдания. Она тяжело, с хрипом втянула воздух.
— Сердце, — просипела она, садясь на край ванны. — Ой, мамочки, жжёт, как жжёт! Вы меня убили, оба!
— Мама! — Сергей тут же забыл про жену, кинувшись к матери. — Мама, что с тобой? Скорую?
— Нет! — Галина закатила глаза. — Тонометр, принеси тонометр, быстро! И капли…
Сергей метнулся в комнату. Галина Петровна приоткрыла один глаз, проверяя, ушёл ли он, и тут же снова изобразила умирающую.
— Лена, — простонала она, — помоги, не стой столбом, я же умираю.
Через минуту Сергей примчался с аптечкой. Он вывалил содержимое на стиральную машину. Среди блистеров и пузырьков лежал старый советский механический тонометр в чёрном футляре.
Галина не признавала электронику, считая, что она врёт.
— Мерь! — рявкнул Сергей Елене, у которой руки были свободны. Сам он трясущимися пальцами капал корвалол в стаканчик.
Елена взяла тонометр. Это действие было привычным, отработанным годами. Сколько раз она мерила давление свекрови после тяжёлого дня? Сотни. Она намотала плотную серую манжету на полное плечо Галины Петровны, затянула липучку. Вставила фонендоскоп в уши. Мир сузился до звуков в резиновых трубках. В ванной повисла тишина, нарушаемая только тяжёлым сиплым дыханием Сергея и запахом валерьянки.
Елена взяла в руку резиновую грушу.
Жжжж. Она сжала резину. Стрелка на манометре дёрнулась вверх.
Жжжж. Галина Петровна сидела, откинув голову назад, глаза закрыты.
Но Елена, глядя на неё в упор, видела: жилка на шее бьётся ровно, дыхание не сбито, никакой синевы в носогубном треугольнике.
Жжжж. Манжета сдавила руку свекрови. Елена накачала до двухсот, перекрывая артерию. Наступила полная ватная тишина. Елена начала медленно стравливать воздух. Колесико клапана крутилось под пальцами.
Ш-ш-ш. Воздух выходил тонкой струйкой.
И тут Галина Петровна открыла глаза. В них не было боли. В них была ледяная, концентрированная ненависть. Она наклонилась к самому лицу Елены. Сергей стоял спиной, набирая воду в стакан, и не видел лица матери.
— Ты подпишешь? — прошептала Галина.
Её шёпот был страшнее крика Сергея, он ввинчивался в уши вместе с шипением тонометра.
— Подпишешь всё, или я позвоню своей знакомой, завотделением в психиатрии.
Стрелка манометра дрогнула.
Тук.
Первый удар пульса. Сто тридцать.
— Мы оформим тебя как буйную, — продолжала шипеть свекровь, не разжимая губ. — Скажем, что ты кидалась на мужа с ножом. Серёжа подтвердит, соседи подтвердят, я их обработаю.
Тук-тук-тук. Сто двадцать.
— Тебя заколют галоперидолом так, что ты имя своё забудешь, будешь ходить под себя и пускать слюни. Овощ. А опекуном назначат Серёжу. И мы всё равно получим твои квартиры. Только ты сгниёшь в палате с решётками. Поняла меня, дрянь?
Сергей обернулся, протягивая стакан. Галина тут же снова закатила глаза и застонала. Елена смотрела на манометр. Стрелка ритмично дёргалась на отметке 80. Давление было идеальным для возраста Галины. Немного повышено от злости, но до инфаркта там было как до Луны. Елена не отняла руку от груши. Правой рукой она незаметно скользнула в глубокий карман своего домашнего передника.
Пальцы нащупали телефон. Он был тёплым. Диктофон писал уже 15 минут, она включила его ещё до того, как ворвался Сергей.
- Ну что там? — крикнул Сергей. - Сколько?
Елена медленно вытащила фонандоскоп из ушей. Она смотрела на свекровь с каким-то новым, незнакомым чувством. Это было не презрение, это была брезгливость, с которой смотрят на раздавленного таракана. Она резким движением сорвала манжету с руки Галины Петровны.
Липучка затрещала в тишине, как рвущаяся ткань.
- 130 на 80, — громко и чётко произнесла Елена. - Хоть в космос запускайте!
- Что? - Сергей моргнул. - Но мама же…
- А сердце у вашей мамы здоровое. Елена аккуратно положила тонометр на стиральную машину.
- Чего не скажешь о совести? Она у вас сгнила, Галина Петровна, насквозь.
Галина Петровна села прямо, забыв про спектакль.
- Ты как со мной разговариваешь?
- Как заслужили?
Елена развернулась и вышла из ванной. Она не побежала. Она шла быстрым, уверенным шагом человека, у которого есть план. В прихожей за обувной тумбой стояла спортивная сумка. Елена собрала её ещё три дня назад, когда перевозила документы к Марине. Там лежала самое необходимое. Ноутбук, зарядка, сменное бельё и та самая бабушкина шаль, отстиранная и пахнущая кремом.
Она перекинула ремень сумки через плечо. Сергей выскочил в коридор. До него только начало доходить, что происходит.
- Ты куда собралась?
Он растопырил руки, перекрывая выход. Вид у него был безумный, волосы всклокочены, рубашка расстёгнута. Никуда ты не пойдёшь, ты моя жена.
- Отойди, - тихо сказала Елена.
- А то что?
Он ухмыльнулся, делая шаг к ней.
- Ударишь меня? Или полицию вызовешь? Кто тебе поверит истеричке? Мама правильно сказала, в дурку тебя надо.
Елена сунула руку в карман пальто, которое висело на вешалке. Её пальцы сомкнулись на холодном баллончике с перцовым газом, который купила Марина.
- На всякий случай, Лена, крысы, загнанные в угол, кусаются…
Она вытащила баллончик, красный с чёрной кнопкой.
- Отойди, Серёжа, — повторила она.
В её голосе было столько стали, что Сергей замер.
- Я не истеричка, я просто прозрела. И если ты сейчас не уберёшься с дороги, я залью тебе глаза так, что ты месяц видеть не будешь. А потом напишу заявление о попытке убийства. У меня всё записано.
Она кивнула на свой карман, где лежал телефон. Сергей перевёл взгляд с баллончика на её лицо. Он искал в её глазах привычный страх, сомнение, желание угодить.
Но там была только ледяная пустота. Бронированная дверь. Он отступил. Сделал шаг назад, прижимаясь к стене. В его глазах мелькнул животный страх. Елена щелкнула замком. Дверь подъезда распахнулась в ночь. На улице лил ледяной ноябрьский дождь. Ветер швырял горсти мокрых листьев в лицо. Но Елена не чувствовала холода. Она сбежала по ступенькам крыльца и подставила лицо дождю.
Вода смывала запах квартиры, запах борща, запах страха. Она вдохнула полной грудью. Воздух был горьким, мокрым и восхитительно чистым. Она была свободна. Месяц пролетел как один вдох. Елена проснулась от запаха штукатурки и свежего морозного воздуха. Окно в спальне было приоткрыто и тюль шевелилась от сквозняка.
Она лежала на надувном матрасе посреди пустой комнаты, укрытая той самой шалью поверх одеяла. Вокруг был хаос ремонта. Ободранные до бетона стены, стопки ламината в углу, банки с грунтовкой. Но для Елены это был самый красивый интерьер в мире. Это был хаос-созидание. Здесь пахло не старой пылью и чужими духами, а мелом, деревом и будущим. Телефон на полу снова завибрировал. Елена нехотя потянулась к экрану. Семь пропущенных от Сергея.
И три сообщения в мессенджере. Она открыла переписку, чувствуя лишь лёгкую брезгливость, словно увидела на чистом полу раздавленное насекомое. «Лена, одумайся! Ты рушишь семью! Я люблю тебя!» Два часа пятнадцать минут. Ты мне жизнь сломала, тварь, вернись, пока не поздно, я прощу. Три часа сорок минут. Смотри, до чего ты меня довела. Четыре десять. К последнему сообщению была прикреплена фотография.
Сергей снял себя в зеркале ванной. Лицо трагическое, глаза красные, а на шее болтается галстук, завязанный нелепым узлом, имитирующим петлю. На заднем плане виднелась початая бутылка водки. Елена смотрела на это фото и не чувствовала ничего. Ни страха, ни жалости, ни желания спасать. Раньше она бы уже мчалась туда, вызывала врачей и утешала. Сейчас она видела лишь плохого актера Погорелого театра, который переигрывает.
- Галстук хоть бы погладил, самоубийца, — вслух сказала она. Палец уверенно нажал заблокировать. Затем она выбрала очистить чат. Сообщения исчезли, оставив белый чистый экран. Сегодня всё закончится. Здание районного суда было серым, казённым и пахло хлоркой и дешёвым кофе из автомата. В коридоре было людно и душно. Сергей сидел на скамье у окна. Он был чисто выбрит, одет в свой лучший костюм, тот самый, который Елена отпаривала перед злополучным ужином, но выглядел помятым.
Под глазами залегли тёмные круги, руки нервно теребили папку с документами. Рядом с ним, вальяжно развалившись и листая что-то в телефоне, сидел его адвокат. Мужчина с лощёным лицом и слишком дорогими часами для районного суда. Увидев Елену, Сергей дёрнулся, словно хотел сказать, но адвокат положил руку ему на колено, удерживая.
Сергей ожог жену взглядом полным ненависти, смешанной с надеждой. Видимо, всё ещё ждал, что она испугается. Елена прошла мимо, не кивнув. Рядом с ней, цокая каблуками, уверенно шла Марина Владимирона. На ней был строгий тёмно-синий костюм, делавший её похожей на генерала в юбке.
- Не смотреть на него, - тихо скомандовала Марина.
- Спину прямо. Ты неподсудимая. Ты победитель.
заключительная