Людмила смотрела на дочь по видеосвязи и не узнавала её. Серое лицо, провалившиеся глаза, ключицы торчат из-под футболки. И это — её Анечка? Её девочка, ради которой она двадцать лет не покупала себе новое пальто?
— Мам, ну как тебе кресло? Удобно?
— Очень, доченька. Спасибо тебе огромное.
На самом деле Людмила не понимала, зачем ей кресло за восемьдесят тысяч. Ей и на старом табурете нормально сиделось. Но разве Ане скажешь?
— Я тебе ещё записала к ортопеду на четверг. Спина как?
— Всё хорошо, не беспокойся.
— Мам, ты всегда так говоришь. Сходи, пусть посмотрят.
Людмила кивнула, хотя знала — приём стоит как её пенсия за две недели. Спорить с дочерью бесполезно. Аня всё равно сделает по-своему. Всегда делала.
— Ты сама-то как? Выглядишь уставшей.
— Нормально. Проект сдаём.
Даже сейчас, разговаривая с матерью, Аня поглядывала куда-то в сторону. Наверняка на рабочие файлы.
В свои пятьдесят восемь Людмила должна была чувствовать себя счастливой. Новая квартира вместо хрущёвки. Санаторий в Кисловодске в прошлом году. Телевизор, о каком она и мечтать не могла. Дочь — успешный дизайнер со своей студией.
А она лежала ночами без сна и думала: что-то пошло не так.
***
Когда Ане было шесть, Людмила работала на трёх работах. С утра — уборщицей в школе. Днём — в регистратуре поликлиники. Вечером шила постельное бельё на заказ. Руки болели так, что иногда она не могла застегнуть пуговицы на собственном пальто.
Муж ушёл, когда дочке исполнилось два. Просто собрал вещи и уехал к другой женщине. Алименты платил первый год, потом перестал. Людмила не стала его искать. Гордость не позволяла.
Она экономила на всём. На себе — в первую очередь. Одно зимнее пальто носила двенадцать лет, пока подкладка не расползлась окончательно. Зато у Ани всегда была тёплая куртка и нормальные сапоги.
— Мам, а почему ты себе ничего не покупаешь? — спрашивала Аня в старших классах.
— Мне ничего не надо. Вот ты вырастешь, выучишься — тогда и куплю.
— А что купишь?
— Не знаю ещё. Что-нибудь красивое.
Аня тогда посмотрела на неё так внимательно, что Людмиле стало не по себе. Как будто дочь приняла какое-то решение. Важное.
Людмила не придала этому значения. А зря.
***
В санатории, куда Аня отправила её в прошлом году, соседки по столу спрашивали, кем работает её муж.
— Мужа нет. Дочь — дизайнер.
— Повезло вам с дочкой.
— Повезло, — соглашалась Людмила.
А потом возвращалась в номер с видом на горы и думала о том, что Ане тридцать два года. Что она ни разу не привозила к матери никакого молодого человека. Что на вопрос о личной жизни всегда отвечает: «Мам, ну какая личная жизнь, у меня же студия».
Людмила тогда впервые подумала: а вдруг это из-за меня?
***
Аня окончила школу с медалью. Поступила на бюджет сама, без репетиторов. К пятому курсу уже зарабатывала больше, чем Людмила на всех своих работах вместе взятых.
— Мам, давай буду тебе помогать.
— Не надо, доченька. Лучше на себя трать.
— Мне ничего не нужно. А тебе нужно отдохнуть.
Через три года после института Аня открыла свою студию. Ещё через пять у неё работали восемь человек.
— Мам, я тебе квартиру купила, — сказала она однажды по телефону, как будто речь шла о новой кофте.
— Как купила? Зачем?
— Затем, что в твоей хрущёвке потолки два с половиной метра и трубы текут. Переезжаем.
Людмила хотела возразить, что она привыкла, что ей и так хорошо. Но Аня уже присылала фотографии. Два окна в большой комнате. Просторная кухня. Застеклённая лоджия.
— Анечка, это же сколько денег...
— Не твоя забота. Ты своё отработала.
Людмила тогда заплакала. От счастья, как ей казалось.
Теперь она понимала — от страха.
***
В июне Аня приехала в гости. Людмила не видела её три месяца. И ужаснулась.
Дочь похудела килограммов на пять, не меньше. Кожа серая, будто неживая. Глаза красные от недосыпа.
— Анечка, ты болеешь?
— Нет, просто устала. Проект сдавали. Две недели почти не спала нормально.
— Как это — не спала?
— По три-четыре часа. Сроки горели.
Людмила смотрела на дочь — и видела себя. Себя тридцатилетнюю, которая засыпала за швейной машинкой и просыпалась от боли в затёкшей шее.
— Анечка, а зачем тебе этот проект?
— Как зачем? Деньги хорошие.
— А тебе мало?
Аня замолчала. Потом сказала тихо:
— Мало не мало, но ты же понимаешь, сколько твоя квартира стоила? Мне нужно работать.
Людмила села и почувствовала, как что-то оборвалось внутри.
— Анечка... Я не просила тебя об этом.
— Знаю. Но я хочу. Ты столько лет на меня работала. Теперь моя очередь.
— Я не хочу, чтобы ты повторяла мою жизнь.
***
Они сидели на кухне друг напротив друга. Чай давно остыл.
— Мам, я не понимаю. Ты недовольна?
— Я вижу, как ты убиваешься. Вот этого и боюсь.
— Чего?
— Я всю жизнь работала на тебя. Думала — так правильно. Мать должна всё отдать ребёнку. А теперь понимаю, что научила тебя плохому.
Аня смотрела на неё с обидой. Людмила продолжала, хотя каждое слово давалось с трудом:
— Я мечтала, что ты вырастешь счастливой. Семья, дети, радость какая-то. А ты вместо этого меня содержишь. И себя гробишь.
— Что в этом плохого?
— То, что ты не живёшь. Ты работаешь.
— Это одно и то же.
— Нет, доченька. Совсем не одно и то же.
***
Людмила вдруг вспомнила один случай. Ане тогда было лет десять. Старые туфли развалились, нужны новые к школе, а денег нет.
— Аня, походи пока в кедах.
— Мам, в кедах нельзя. Форма.
Вечером Людмила случайно нашла под Аниной кроватью жестяную банку из-под конфет. В банке лежали деньги. Мелочь, но набралось прилично.
— Аня, откуда это?
— Копила. Ты же говорила, что когда вырасту, ты себе что-нибудь купишь. Вот. На туфли хватит.
Людмила тогда расплакалась. Туфли купила, конечно. Не себе — дочери.
А сейчас смотрела на взрослую Аню и понимала: ничего не изменилось. Только масштаб другой. Вместо жестяной банки — счёт в банке. Вместо детской мелочи — миллионы. А суть та же самая.
Дочь так и не научилась жить для себя. Потому что мать не научила.
***
— Анечка, хватит.
— Чего хватит?
— Хватит на меня работать. Хватит себя не жалеть.
Аня вскочила.
— Мам, я для тебя стараюсь! Ты заслужила нормальную жизнь!
— Я ничего особенного не делала. Просто тебя растила. Как все матери.
— Как все? Ты на трёх работах пахала! Себе кусок не покупала! Я помню, как ты зимой в осеннем пальто ходила, потому что на новое денег не было!
— Это был мой выбор.
— И это теперь мой.
Они стояли друг напротив друга. Две упрямые женщины. Людмила видела в дочери себя — и это пугало её больше всего.
— Анечка, я не хочу, чтобы через двадцать лет ты сидела одна и жалела, что не пожила для себя.
— Не буду жалеть.
— Будешь. Я знаю. Потому что сама так живу.
— В смысле?
— Я всю жизнь откладывала. На потом. Вот вырастет Аня — тогда поживу. Вот встанет на ноги — тогда отдохну. А потом оказалось, что жизнь прошла. И я не помню в ней ничего, кроме работы.
— Мам, у тебя хорошая жизнь. Квартира, санаторий...
— У меня нет главного. Тебя счастливой — нет.
***
Аня заплакала. Тихо, почти беззвучно — просто слёзы потекли по щекам.
— Я так хотела, чтобы тебе было хорошо...
— Мне хорошо. Уже давно. Квартиры этой мне на три жизни хватит. А мне другое нужно.
— Что?
— Внуков хочу понянчить. Хочу, чтобы ты приезжала просто в гости, а не с отчётами о переводах. Хочу видеть тебя весёлой. Влюблённой. Живой.
— Мам, какие внуки... Мне тридцать два, я даже не встречаюсь ни с кем.
— Вот именно. И это моя вина.
— При чём тут ты?
— Я тебе показала, что любовь — это когда себя не жалеешь. Что любить — значит жертвовать. А это неправда, Анечка. Любить — это радоваться. Жить. А не сгорать.
Аня усмехнулась сквозь слёзы.
— Тот Дима, с которым я встречалась... Он так и сказал. Что ему нужна девушка, а не рабочая лошадь.
— И что ты ему ответила?
— Что он прав и пусть ищет свою нормальную.
— А он был прав, Анечка. Правда — был.
***
Людмила села рядом с дочерью. Взяла её за руку. Рука была холодная и худая.
— Знаешь, о чём я мечтала, когда тебя растила?
— О чём?
— Чтобы ты была счастливее меня. Не богаче. Счастливее.
— Мам, я счастливая.
— Нет. Ты измотанная. Это разные вещи.
Аня долго молчала. Потом сказала еле слышно:
— Я не умею по-другому.
— Я тебя этому научила. Прости меня.
— Ты не виновата.
— Виновата. Я показала тебе, что любить — это жертвовать собой. А надо было показать другое.
***
Перед отъездом Аня обняла мать. Людмила чувствовала под руками каждую косточку.
— Мам, я попробую.
— Что попробуешь?
— Жить для себя. Хоть немного.
— Очень тебя прошу, доченька.
— Только ты тогда тоже.
— Я?
— Ты когда последний раз делала что-то просто так? Не потому что надо, а потому что хочется?
Людмила задумалась. И не смогла вспомнить.
— Вот видишь, — Аня слабо улыбнулась. — Мы обе не умеем. Обе всю жизнь отдавали и не научились брать.
— Но можем научиться.
— Можем.
Они стояли в дверях — две женщины, похожие друг на друга больше, чем им хотелось бы признать.
— Звони чаще, — сказала Людмила.
— Буду. И ты звони. Просто так. Не только когда что-то случилось.
Аня ушла. Людмила закрыла дверь, вернулась на кухню. Постояла у окна, глядя, как дочь садится в машину.
Потом заварила себе чай. Не потому что надо. Просто захотелось.
Странное это было ощущение — делать что-то для себя.
Наверное, именно этому им обеим теперь предстояло учиться.