Весна пришла поздно и неохотно, словно сама природа не решалась нарушить хрупкую тишину, установившуюся в таборе после отступления дара Златы. Снег таял медленно, обнажая промёрзшую, чёрную землю, и воздух пах влажной глиной и надеждой. Жизнь в таборе потекла по новому, непривычному руслу. Больше не было ночных стуков, не было приезда чужих машин, полных горя или алчности. Не было необходимости для Златы уходить в себя, её лицо бледнея, чтобы услышать незримые голоса.
Первые недели были самыми странными. Злата просыпалась по утрам и лежала, прислушиваясь к тишине внутри себя. Она ждала знакомого гула, ловила краем сознания обрывки фраз, приглядывалась к теням в углах фургона. Но ничего. Только привычные звуки просыпающегося лагеря: мычание коровы, голос матери, зовущей детей, скрип колодца. Тишина была оглушительной. И по-своему — пугающей.
Однажды вечером, когда они с Маришкой сидели у костра, Злата спросила:
— Бабушка, а если он вернётся? Дар?
Маришка, помешивая варево в котелке, долго смотрела на пламя.
— Всё в этом мире приходит и уходит, дитя. Листья, птицы, реки… и дары тоже. Он пришёл, когда ты была нужна миру как мост. Сейчас мост, кажется, построен. Может, на время. Может, навсегда. Не загадывай. Живи тем, что есть.
Но жить «тем, что есть» оказалось не так-то просто. Злата привыкла быть особенной, избранной, пусть и не по своей воле. Теперь она была просто цыганской девочкой. С ней играли другие дети, но в их играх не было той глубины, того понимания, которое было у неё. Она слышала, как по вечерам у костра старики вспоминали истории о ней — о том, как она нашла тело утонувшего мальчика, как раскрыла убийство немой свидетельницы, как помогла душе девочки с облачка вернуться к матери. Её имя произносили с придыханием, почти как имя святой. А она сидела среди них и чувствовала себя обманщицей. Потому что та Злата, о которой говорили, — ушла. Осталась лишь бледная тень.
Она пыталась занять себя обычными детскими делами: училась вышивать у старших женщин, помогала пасти коз, собирала первые весенние травы с Маришкой. Но её пальцы, привыкшие сжиматься в трансе или складываться в жесты языка глухонемых, казались неуклюжими. Её мысли постоянно уносились в прошлое, к тем, чьи судьбы прошли через её сознание. Она ловила себя на том, что смотрит на дорогу, ожидая увидеть очередную пылящую машину, из которой выйдет человек с глазами, полными безысходности.
— Я скучаю по ним, — призналась она как-то Маришке, когда они сушили бельё на первом по-настоящему тёплом солнце.
— По ком, дитя? По тем, кто приходил?
— Да. И по… по тем, кто говорил через меня. По той девочке с облачка. По алкашу Кольке, которого все обвиняли. По пилотам с того самолёта… Мне кажется, я их всех знала. А теперь… теперь они просто истории. Как сказки.
Маришка положила тёплую, морщинистую ладонь ей на голову.
— Они не просто истории. Они — часть тебя теперь. Ты носишь их в своём сердце. Их боль, их радость, их правду. Теперь твоя задача — нести это с достоинством. И жить. Не за них. Для себя. Чтобы их жертвы, их страдания и их любовь не пропали даром, а стали твоей силой.
Постепенно, очень медленно, Злата начала привыкать. Тишина внутри из оглушительной превратилась в фон, на котором зазвучали другие, забытые мелодии. Звонкий смех сестры Маришки. Напевная песня матери за шитьём. Шёпот ветра в молодой листве берёз, что зеленели на опушке их стоянки. Она начала замечать красоту мира, которую раньше просто не видела, будучи погружённой в мир иной. Первые жуки, выползшие погреться на камень. Переливистую песнь жаворонка в вышине. Сочный вкус первой лесной земляники.
Но эхо дара давало о себе знать. Иногда во сне она снова переживала те сеансы. Просыпалась в холодном поту, слыша хрип обгоревшего итальянца или чувствуя ледяную воду во рту, как тот мальчик, утонувший в реке. Иногда наяву, глядя на кого-то из табора, она вдруг ловила мимолётное ощущение, смутное воспоминание — «этот взгляд, такой же потерянный, как у той женщины, которая искала мужа». Но это были лишь тени воспоминаний, не более.
Однажды в табор пришёл старик-охотник из ближайшей деревни. Увидев Злату, он низко поклонился, сняв шапку.
— Здравствуй, провидица. Слышал о тебе. У меня беда — медведь корову задрал. Не подскажешь, где их логовище? Старые методы не помогают.
Злата смутилась и опустила глаза.
— Я… я больше не вижу, дедушка. Дар ушёл.
Старик с недоумением посмотрел на неё, потом на Маришку. Та подтвердила кивком.
— Жаль, — разочарованно протянул он. — Думал, поможет. — И ушёл, качая головой.
Этот случай больно ударил по Злате. Она впервые осознала, что была не просто ребёнком с странной способностью. Она была **нужной**. А теперь её нужность кончилась. Её словно выписали из большой, важной книги и перевели в сноски.
Маришка, видя её тоску, решила действовать.
— Хватит, — сказала она однажды резко. — Ты пять лет таскала на своих плечах чужие гробы. Хватит. Пора свой груз нести. А свой груз у тебя один — стать человеком. Не мостом, не провидицей, не чудом. Человеком. А это, поверь мне, самая сложная работа на свете.
Она стала давать Злате новые задания. Не просто собирать травы, а учиться их различать, запоминать свойства, учиться готовить из них лекарства. Не просто вышивать, а придумывать свои узоры, вкладывать в них смысл. Она заставила её учиться читать и писать по-русски по старому, потрёпанному букварю, который кто-то из просителей оставил когда-то в качестве оплаты.
— Мир живых огромен, дитя, — говорила она. — И в нём столько всего, о чём ты и не подозревала, пока смотрела в мир мёртвых.
Шли недели. Однажды, когда Злата сидела на берегу ручья и старательно выводила в тетрадке буквы, к ней подошла маленькая девочка, её двоюродная сестрёнка Милада, лет четырёх.
— Злата, — таинственно прошептала Милада. — А правда, ты раньше с привидениями разговаривала?
Злата вздрогнула, потом улыбнулась.
— Разговаривала.
— А они страшные?
— Не все. Некоторые очень грустные. А некоторые… похожи на светлячков.
— А можно я с тобой посижу? — Милада пристроилась рядом. — Ты же с ними дружила. Значит, ты самая смелая.
В этот момент Злата поняла что-то важное. Она посмотрела на доверчивые глаза сестрёнки, на отражающееся в ручье небо, на зелёную траву у своих ног. Её дар ушёл. Но то, что он ей дал — способность чувствовать боль другого, понимать глубину потерь, видеть невидимые нити, связывающие людей — это осталось. Это и было её настоящим сокровищем. Не умение слышать мёртвых, а умение **слышать**. Просто слышать. Живых.
С этого дня её тоска стала потихоньку рассеиваться. Она не перестала думать о тех, кто приходил к ней. Но теперь она думала о них не как о голосах из иного мира, а как о людях с законченными историями. Она мысленно желала им покоя. А себе — мудрости.
Прошло ещё несколько месяцев. Табор снова тронулся в путь, на летние пастбища. Однажды на привале к ним подъехала знакомая «девятка». Из неё вышла Анна, та самая, что ждала ребёнка. На руках у неё был розовый, завёрнутый в кружевное одеяло комочек. Рядом, сияя, стоял Сергей.
— Злата! — крикнула Анна, и её лицо светилось таким счастьем, что, казалось, оно освещало всё вокруг. — Смотри! Катя! Наша Катюша!
Она поднесла к Злате малышку. Та спала, причмокивая во сне губами. У неё были такие же светлые кудряшки, как у той, первой Катеньки с облачка.
— Она… на тебя похожа, — тихо сказала Злата, и в её горле застрял комок.
— Правда? — Анна засмеялась сквозь слёзы. — А я думаю, на Серёжу. Спасибо тебе, Злата. Ты дала нам всё.
Они подарили табору целый мешок детских вещей, из которых Катя уже выросла, и много полезных вещей. Пробыли несколько часов, а потом уехали, увозя с собой новую, счастливую жизнь.
В ту ночь Злате приснился сон. Не страшный. Она снова была на том светлом, пушистом облачке. Рядом сидела шестилетняя девочка с кудряшками — та, первая Катенька. Она улыбалась.
— Спасибо, — сказала девочка-призрак. — Теперь я дома. По-настоящему. А ты… ты свободна.
И облачко медленно растаяло в золотом свете.
Злата проснулась с чувством глубокого, необъяснимого покоя. Она подошла к двери фургона и выглянула наружу. Ночь была тёплой, звёздной. Где-то вдалеке пел соловей. Она вдруг осознала, что не хочет, чтобы дар вернулся. Эта ноша была снята с её плеч. И это было правильно.
Она вернулась к своей постели, легла и закрыла глаза. Внутри была тишина. Но это была не пустая тишина забвения. Это была тишина после долгой, тяжёлой работы. Тишина завершённого пути. Тишина, в которой наконец-то можно было услышать самое важное — тихий, ровный стук собственного сердца, бьющегося в такт с этим миром. С миром живых.
Её история как проводницы закончилась. Но её история как человека — только начиналась. И в этой новой истории не будет призраков и шёпотов с того света. В ней будут живые голоса, смех детей, песни у костра, шелест страниц в букваре, запах дождя и тёплое прикосновение руки бабушки Маришки. И это, как поняла теперь Злата, и есть самое большое чудо. Чудо обычной жизни. Которую она, наконец, сможет прожить просто как девочка. Просто как Злата.
А где-то там, в бескрайней степи времени и памяти, тихо звучало эхо всех тех голосов, что она когда-то слышала. Но теперь это эхо уже не звало и не мучило. Оно просто было. Частью великой, вечной симфонии бытия, в которой у каждой души, и у живой, и у ушедшей, есть своя, неповторимая партия. И партия Златы, хоть и изменила тональность, всё ещё звучала — тихо, светло и навсегда
Продолжение следует!
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже
Начало ниже по ссылке:
Все части этого рассказа будут в этой папке
Нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить