Вероника проснулась от крика.
Вообще-то она терпеть не могла просыпаться - ни от крика, ни от будильника, ни от солнца в глаза, ни даже от поцелуя прекрасного принца, хотя последнее, признаться, ни разу не проверяла.
И этот крик был особенный.
За шесть лет брака Вероника ни разу не слышала, чтобы Андрей кричал. Он вообще был из породы молчунов, которые в ответ на «нам надо поговорить» каменеют лицом и уходят в гараж чинить что-нибудь исправное.
Когда злился - молчал. Когда обижался - молчал. Когда был счастлив - тоже, в общем-то, молчал, только как-то по-другому, теплее.
Вероника за годы научилась различать оттенки его молчания, как эскимосы различают оттенки снега, - и вот теперь он кричал, и от этого она подскочила на кровати так, будто под нее подложили петарду.
Ноги запутались в одеяле. Потом никак не находились тапочки. Тапочки были дурацкие - розовые, с помпонами, подарок свекрови на прошлый Новый год. Вероника их терпеть не могла всей душой, но выбросить не могла, потому что свекровь имела обыкновение внезапно появляться и спрашивать: «А где те чудесные тапочки, которые я тебе подарила?» - и улыбаться так, что сразу становилось понятно: правильный ответ только один.
Она сбежала по лестнице, придерживаясь за перила, потому что ноги были сам не свои и отказывались слушаться, а сердце колотилось где-то в горле, хотя, если верить учебникам анатомии, ему там совершенно нечего делать.
В кабинете горел свет.
Андрей стоял на коленях перед сейфом, который был встроен в стену за книжными полками и про который Вероника всегда думала, что это какой-то голливудский штамп. Ну кто в реальной жизни прячет сейфы за книжными полками? Разве что злодеи из фильмов про Джеймса Бонда.
Но Андрей прятал … и даже ужасно этим гордился, и каждый раз, открывая его, делал сосредоточенное лицо, как фокусник перед финальным трюком.
Сейчас лицо у него было совсем другое.
Он сам только что открыл сейф, видимо хотел положить какие-то документы, как делал каждый вечер, потому что был помешан на порядке и системе, - и теперь дверца была распахнута настежь, а внутри…. не было ничего.
Совсем ничего.
- Монеты, - сказал Андрей, не оборачиваясь. - Отцовские монеты.
Вероника вздрогнула от того, что никогда не слышала, чтобы муж говорил таким голосом. И по-настоящему испугалась.
Потому что это была не просто коллекция, не просто миллионы рублей, которые, конечно, на дороге не валяются. Это была единственная памятная вещь, оставшаяся от отца.
Отец Андрея умер, когда сыну было пятнадцать.
Вероника знала эту историю - не всю, а только то, что Андрей сам рассказал, а рассказал он немного.
Сердце. «Скорая» ехала сорок минут. Не успели. Мальчик вернулся из школы и нашел отца на кухне, на полу, уже холодного.
Это было двадцать восемь лет назад, но рана так и не зажила - просто покрылась коркой, как все старые раны, и вот теперь эту корку содрали.
И тут в памяти всплыли другие недавно пропавшие вещи.
Сначала браслет, серебряный, тоненький, Вероника даже толком его и не носила. Потом статуэтка с камина - бронзовый охотник с собакой, антикварная дорогая вещица, Андрей привез ее из какой-то командировки. Потом серьги с топазами.
Правда раньше она еще надеялась, что сама куда-то их положила и забыла - с ней такое случалось, особенно когда много работы и голова забита работой.
Но монеты из сейфа - это уже не ее рассеянность.
***
За спиной послышались шаги.
В дверях стоял Игнат - пасынок, сын Андрея от первого брака. Двадцать один год, студент-программист, он приехал три недели назад «отдохнуть от Москвы».
Вероника подозревала, что на самом деле он поссорился со своей девушкой, уж больно часто тот проверял телефон и уж больно мрачнел, когда не видел сообщений.
Но она не лезла с расспросами. Она вообще старалась не лезть к парню. Роль мачехи - это такое ми3нное поле, что лучше ходить по нему на цыпочках и желательно вообще не дышать.
Сейчас Игнат был в пижаме, с торчащими волосами, и сонными растерянными глазами. Похож на встрепанного воробья, вдруг подумала Вероника. Большого обиженного воробья.
- Это ты! - Андрей резко повернулся к сыну.
Муж сказал это таким тоном, как будто вынес вердикт, а не задал вопрос.
- Что? - Игнат моргнул. - Пап, я не понимаю...
- А кто же еще?! - Андрей поднялся, и Вероника увидела, что он сжимает кулаки, - Сначала браслет, потом статуэтка, серьги, теперь монеты? Все началось, когда ты приехал! Три недели назад - ровно три недели! Скажи, на что ты рассчитывал?! Что я закрою на это глаза?
Вот тут Вероника поняла, что нужно вмешаться.
Это было, наверное, глупо. Что она могла сделать?
Встать между двумя мужчинами, один из которых в ярости, а второй вот-вот расплачется? Но за пятнадцать лет работы с клиентами Вероника усвоила одну важную вещь: когда люди начинают кричать, кто-то должен говорить тихо. И тогда остальные замолчат, чтобы его услышать.
- Ну подожди, - сказала она мужу как можно мягче. - Давай сначала разберемся.
- Да что тут разбираться?!
- Андрей.
Когда она произносила его имя вот так - ровно, без восклицательных знаков, - он обычно останавливался. Не сразу, но останавливался. Это работало лучше любых криков, и Вероника этим пользовалась - экономно, только в крайних случаях, чтобы не девальвировать инструмент.
- Сейф можно открыть только с помощью кода, - сказала она тихо. - Кто его знает, кроме тебя?
- Игнат, - отрезал Андрей. - Я сам ему сказал.
- А еще?
- Больше никто.
- А Зинаида Федоровна? Ты же сам рассказывал, что лет пять назад дал ей код, чтобы она могла положить деньги, когда курьер их привозит. То есть для крайних случаев.
Андрей замолчал и кинул на жену взгляд полный упрек и непонимания.
- Зинаида? - переспросил он наконец. - Ты серьезно? Она двенадцать лет работает в этом доме. Двенадцать лет, Вероника!
Двенадцать лет - это много. Это целая жизнь.
Зинаида Федоровна появилась здесь еще при первой жене Андрея, пережила их развод, приход Вероники, ремонт, переезд, возвращение, еще один ремонт. Она варила Веронике кофе по утрам - именно такой, как надо, крепкий, с сахаром и молочной пенкой.
Знала, что Вероника любит булочки с изюмом и терпеть не может болгарский перец. Помнила дни рождения всех родственников и всегда напоминала купить подарки. Однажды, когда Вероника рыдала на кухне после очередной ссоры с Андреем - дурацкой ссоры, из-за какой-то ерунды, которую она даже не могла вспомнить, - Зинаида молча села рядом и гладила ее по голове. Ничего не спрашивала. Просто гладила.
Нет. Это невозможно.
Игнат все еще стоял в дверях. Вероника видела, как у него дрожит подбородок… совсем по-детски, хотя ему двадцать один год и он уже давно бреется.
- Я не брал, - сказал он. - Зачем мне твои монеты?
- Затем, что ты - копия своей матери! - Андрей почти выплюнул эти слова.
Первая жена Андрея – а Игнат был именно ее сыном - воровала из семейного бизнеса три года, прежде чем ее поймали. Вероника это знала. И знала, что Андрей до сих пор не простил - не столько деньги, сколько предательство. Но бросать это в лицо мальчику, который ничего не сделал...
Игнат побледнел. Развернулся и ушел, не сказав ни слова.
Вероника посмотрела на мужа.
- Зря ты так, - сказала она тихо.
- А ты не лезь.
Он вышел из кабинета, едва не задев ее плечом.
Вероника осталась одна. Она взглянула на свои дурацкие розовые тапочки с помпонами, перевела взгляд на распахнутый пустой сейф. Все происходящее напоминало ей какой-то дурной сон. Что-то вроде тех, когда ты опаздываешь на поезд, а ноги не слушаются, и вокзал почему-то превращается в школу, а поезд - в контрольную по алгебре.
Но это был не сон, к сожалению.
***
Утром на кухне витал запах кофе.
Вероника любила этот запах. Он напоминал ей о чем-то хорошем - о детстве, о бабушкиной квартире, о тех временах, когда все было просто и понятно: утром - школа, вечером - мультики, на выходных - пироги с яблоками.
Теперь ничего не было просто и понятно.
Теперь же кто-то крал у них вещи из дома, муж обвинял сына, сын не разговаривал с отцом, а свекровь наверняка уже едет, чтобы высказать свое бесценное мнение.
Зинаида Федоровна суетилась у плиты, помешивая что-то в булькающей кастрюльке. Пятьдесят восемь лет, невысокая, полноватая, седые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке. У нее были натруженные руки и добрые глаза.
Веронике казалось, что у женщина были именно такие глаза, которые бывают у людей, много повидавших на своем веку и научившихся не осуждать.
И вот сейчас Вероника пристально взглянула на нее и ей показалось, что в Зинаиде Федоровне что-то не так, что-то изменилось.
Да, точно.
Зинаида похудела. Не сильно, но все же фартук, который раньше сидел как влитой, теперь болтался на нее. А еще она как-то ссутулилась. И под глазами ее залегли тени - темные, глубокие, такие не спрячешь никаким кремом.
Зинаида потянулась за ложкой на полке… и уронила ее. Наклонилась поднять - и уронила солонку. Руки дрожали.
- Зинаида Федоровна, - позвала Вероника. - Вы в порядке?
Зинаида вздрогнула, застыла на пару секунд и обернулась. Глаза ее сегодня были... затравленные, вот какие.
Вероника такие глаза видела однажды - в детстве, у собаки, которую сбила машина. Собака лежала на обочине, еще живая, и смотрела на людей почти так же - с ужасом и мольбой. Вероника до сих пор иногда видела эти глаза во сне.
- Что? - переспросила Зинаида. - Да-да, все хорошо. Не выспалась просто. Витенька болеет, все никак не поправится...
Витенька - это сын. Виталий. Тридцать четыре года, Вероника его почти не знала, видела пару раз мельком. Обычный мужчина, ничего особенного.
- Может, вам чем-то помочь? - спросила Вероника. - Если нужны лекарства, или деньги, или...
- Нет-нет! - Зинаида замахала руками. - Что вы, не нужно. Мы справляемся. Справимся.
И вдруг заговорила - быстро, сбивчиво, как будто прорвало плотину:
- Долги эти, кредиты... Молодежь совсем не умеет с деньгами обращаться. Витя занял где-то, теперь проценты растут, а я что могу со своей зарплатой... Сами знаете, пятьдесят тысяч - это разве деньги сейчас? На квартплату отдай, на лекарства, на еду...
Она осеклась, будто сама испугалась того, что наговорила и отвернулась к плите.
- Вам каши положить? Овсяная, с медом.
Голос ее тут же снова стал деловым и ровным, которым она разговаривала двенадцать лет. Как будто и не было этой секундной слабости.
Вероника сказала, что да, положить. И задумалась.
Долги. Кредиты. Сын, который «занял где-то». Дрожащие руки. Затравленные глаза.
Это ничего не значит, сказала она себе. У всех бывают проблемы. Половина страны в долгах и кредитах. Это ничего не доказывает.
Но мысль засела, как заноза. В половине одиннадцатого приехала свекровь. 2 ЧАСТЬ 🤗 ЕЩЕ БОЛЬШЕ ДЕТЕКТИВОВ В ТГ КАНАЛЕ 👇