Зеркало в прихожей безжалостно отражало уставшую женщину с небрежным пучком на голове и в домашнем халате, на котором предательски виднелось пятно от томатной пасты. Елена вздохнула, поправила выбившуюся прядь и прислушалась к звукам из гостиной. Там, перед телевизором, восседал Виктор. Звук работающего спортивного канала смешивался с его недовольным ворчанием. В последнее время это стало нормой их жизни — он ворчал, она терпела, списывая всё на возраст, давление, погоду или ретроградный Меркурий.
На кухне шкворчали котлеты. Елена знала, что Витя любит именно с хрустящей корочкой, чуть пережаренные, и чтобы лука побольше. Тридцать лет брака научили её угадывать его желания ещё до того, как он их озвучит. Она машинально перевернула мясо, чувствуя привычную тяжесть в ногах. Варикоз давал о себе знать к вечеру, но присесть было некогда: рубашки мужа на завтра не глажены, а он терпеть не мог, когда воротничок недостаточно накрахмален.
— Лен! — донеслось из комнаты. — Ты там уснула, что ли? Где чай? У меня в горле пересохло.
Елена выключила плиту, налила крепкий чай в его любимую кружку с надписью «Глава семьи» — подарок детей на юбилей — и поспешила в гостиную. Виктор сидел в кресле, уткнувшись в телефон. На экране мелькали фотографии каких-то девушек в купальниках. Заметив жену, он поспешно свернул приложение, но взгляд его остался колючим, оценивающим.
— Спасибо, — буркнул он, не глядя на неё. — Слушай, ты бы хоть переоделась. Ходишь, как чучело огородное. Пятно это на животе... Смотреть тошно.
Елена опешила. Рука невольно потянулась к злосчастному пятну.
— Витя, я же готовила. Котлеты твои любимые жарила, брызнуло... Сейчас переоденусь, я просто не успела.
— Не успела она, — передразнил он, отхлебывая чай и морщась, словно напиток был отравлен. — У тебя всегда одни оправдания. То готовка, то уборка, то внуки. Ты на себя в зеркало давно смотрела? Тебе пятьдесят восемь, а выглядишь на все семьдесят. Расплылась, обабилась. Скучно с тобой, Ленка. Смертельно скучно.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь голосом комментатора из телевизора. Елена почувствовала, как к горлу подкатывает ком. За тридцать лет было всякое, но такого холодного презрения в его голосе она не слышала никогда.
— Я стараюсь для нас, Витя, — тихо произнесла она. — Дом держу, за тобой ухаживаю. Мы же не мальчик с девочкой, чтобы прыгать козликами.
Виктор резко поставил кружку на стол, так что чай выплеснулся на полированную поверхность. Он встал, прошелся по комнате, нервно потирая шею. Было видно, что он давно готовил этот разговор, репетировал его перед зеркалом или в машине, пока стоял в пробках.
— Вот именно! — он развернулся к ней, и в его глазах блеснул злой огонек. — Ты себя похоронила и меня заодно пытаешься. А я жить хочу! Понимаешь? Жить! Мне шестьдесят, я еще мужик хоть куда. У меня, может, вторая молодость открылась. А прихожу домой — тут пахнет корвалолом и жареным луком. Ты перестала быть женщиной, Лена. Ты стала просто функцией в этом доме. Подай, принеси, погладь, не мешай.
— У тебя есть другая? — вопрос вырвался сам собой, тихий и страшный.
Виктор остановился. Он на секунду смутился, но тут же расправил плечи, выпятив грудь, которую старательно втягивал последние полгода.
— Есть, — выпалил он с вызовом. — Её зовут Кристина. Ей тридцать два. И она... она живая, Лена! С ней я чувствую, что горы могу свернуть. Она смотрит на меня с восхищением, а не с этой твоей вечной жалостью и вопросом «ты таблетки выпил?».
Елена опустилась на диван. Ноги перестали держать. Кристина. Тридцать два. Ровесница их старшей дочери. В голове не укладывалось.
— Ты с ума сошел, Витя? — прошептала она. — Она же тебе во внучки годится. Что ей от тебя нужно? Квартира? Деньги твои?
— Не смей! — взвизгнул он, и лицо его пошло красными пятнами. — Не смей марать чистые чувства своими мещанскими подозрениями! Она меня любит! За мудрость, за опыт, за харизму! Да, я помогаю ей финансово, но это нормально для мужчины — заботиться о своей женщине. О женщине, которая вдохновляет, а не тянет на дно бытовухи.
Он метнулся в спальню и начал с грохотом выдвигать ящики комода. Елена сидела неподвижно, глядя в одну точку. Внутри было пусто, словно кто-то выключил свет в душе. Через десять минут Виктор вышел в коридор с двумя большими сумками. На нем была новая кожаная куртка, которую он купил тайком от неё месяц назад, сказав, что это «старая, просто из химчистки». Теперь пазл складывался. И спортзал, в который он вдруг записался, и задержки на работе, и пароль на телефоне.
— Я подаю на развод, — бросил он, стоя у двери. — Квартиру делить не буду, живи. Я благородный. Машину заберу и дачу. У Кристины нет своей дачи, она хочет на природе бывать, цветами заниматься.
Елена медленно поднялась и подошла к нему. Ей вдруг стало не больно, а как-то удивительно ясно. Она посмотрела на мужа — на его крашеные в каштановый цвет волосы, которые смотрелись нелепо с морщинистой шеей, на втянутый живот, на бегающие глазки.
— Витя, ты пожалеешь, — сказала она спокойно. — Ты же не выдержишь её темпа. Тебе покой нужен, диета. У тебя гастрит, остеохондроз...
Это стало последней каплей. Виктор побагровел.
— Хватит! — заорал он так, что в серванте звякнул хрусталь. — Хватит из меня инвалида делать! Я здоров как бык! И запомни, Лена, раз и навсегда: мне нужна не бабушка, а жена! Женщина-праздник, а не сиделка с градусником!
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Наступила тишина, которая показалась Елене оглушительной. Она постояла в коридоре минуту, другую. Потом пошла на кухню, выключила свет, села на табуретку и заплакала. Горько, навзрыд, оплакивая тридцать лет жизни, которые только что вынесли за дверь в двух клетчатых сумках.
Первые недели прошли как в тумане. Елена механически ходила на работу — она трудилась бухгалтером в небольшой фирме, — механически возвращалась в пустую квартиру. Привычка готовить ведрами еды уходила с трудом. Пару раз она ловила себя на том, что чистит пять картофелин вместо двух, и тут же одергивала руку. Дети — дочь и сын — звонили, возмущались, хотели ехать разбираться с отцом, но Елена запретила. «Не трогайте, — сказала она. — Это его выбор. Пусть живет своим праздником».
Постепенно острая боль сменилась странным, давно забытым чувством облегчения. Однажды вечером, придя с работы, Елена поняла, что ей не нужно никуда бежать. Не нужно срочно гладить рубашки. Не нужно выслушивать жалобы на начальника-самодура. Не нужно терпеть футбол на полной громкости. Она налила себе бокал вина, включила любимый сериал, который Виктор называл «мылом для безмозглых», и впервые за долгое время искренне улыбнулась.
Оказалось, что зарплаты, которую она раньше считала скромной, одной ей хватает с лихвой. Деньги не уходили на бесконечные запчасти для машины мужа, на его дорогие лекарства (которые он пил горстями, несмотря на заявления о здоровье), на мясо для его ежедневных стейков. Елена обновила гардероб. Выбросила старый халат с пятном и купила уютный домашний костюм пастельного цвета. Записалась в бассейн — не ради фигуры, а ради спины, которая перестала ныть.
Спустя три месяца она встретила соседку, тетю Валю, главную сплетницу двора.
— Ой, Леночка! — всплеснула руками та. — Как ты похорошела! Прямо цветешь! А твоего-то видела на днях. Подъезжал к дому, какие-то бумаги забирал из почтового ящика.
— И как он? — вежливо поинтересовалась Елена, с удивлением отметив, что сердце даже не ёкнуло.
— Да как... — тетя Валя хитро прищурилась. — Молодится, конечно. Джинсы узкие напялил, смотреть страшно, того и гляди швы треснут. Но лицо... серое какое-то, мешки под глазами. Видать, укатывает его молодуха-то.
Елена лишь пожала плечами и пошла дальше. Ей было всё равно. Её жизнь наполнялась новыми красками: выставки с подругами, долгие прогулки в парке, занятия йогой, о которых она мечтала еще со школы, волонтерство в приюте для животных по выходным. Она научилась любить себя, ту самую женщину, которую Виктор пытался превратить в безликую функцию.
Прошло полгода. Октябрь выдался на удивление теплым, с ясными солнечными днями. Елена решила отправиться в крупный торговый центр на другом конце города — ей нужна была новая сумка, да и просто хотелось побродить, выпить вкусный кофе в одиночестве, наслаждаясь своей свободой. Она была одета в элегантное бежевое пальто, легкий шарфик, на губах — яркая коралловая помада. Недавно она решилась на новую стрижку — каре до плеч, которое освежило лицо и сбросило добрый десяток лет. Она чувствовала себя уверенно и спокойно.
Нагулявшись по бутикам, Елена спустилась на первый этаж, где располагался огромный продуктовый гипермаркет. Нужно было купить фруктов и хорошего сыра. Катя тележку между рядами с молочкой, она услышала знакомый голос. Точнее, не голос, а капризный, визгливый тон, от которого сводило зубы.
— Витя! Ну сколько можно тебя ждать? Я же просила обезжиренный йогурт с маракуйей, а ты что взял? Это же персик! Ты совсем слепой?
Елена замерла. Сердце всё-таки пропустило удар, но скорее от неожиданности, чем от волнения. Она осторожно выглянула из-за стеллажа с глазированными сырками.
Картина, открывшаяся ей, была достойна кисти карикатуриста.
Возле полки с йогуртами стоял Виктор. Но это был не тот вальяжный «глава семьи», который полгода назад требовал женщину-праздник. Перед ней стоял ссутулившийся, уставший старик. Да-да, именно старик. Модная кожаная куртка висела на нем мешком, потому что он сильно похудел, но не здоровой худобой, а какой-то изможденной. Под глазами залегли глубокие синие тени, цвет лица был землистым, а руки слегка дрожали, когда он перекладывал упаковки йогуртов. В его корзинке высилась гора зелёных салатов, бутылок с минералкой и упаковок диетических хлебцев.
Рядом с ним стояла та самая Кристина. Яркая, эффектная, с накачанными губами и нарощенными ресницами, которые доставали до бровей. Она была одета в короткую шубку, хотя было достаточно тепло, и держала в руках крошечную собачку, которая дрожала и скалила зубы.
— Кристиночка, ну тут мелко написано, я очки в машине забыл, — оправдывался Виктор заискивающим тоном, которого Елена за тридцать лет от него ни разу не слышала.
— Очки он забыл! — фыркнула девица, закатывая глаза. — Голова у тебя дырявая. И вообще, возьми собаку, у меня рука устала. И пакет с кормом возьми, он тяжелый.
Виктор покорно перехватил собачку одной рукой, другой вцепился в корзину, а под мышку попытался засунуть огромный пакет с собачьим кормом. Его лицо покраснело от напряжения, на лбу выступила испарина. В этот момент его спину скрутило — он резко дернулся и тихо охнул, хватаясь за поясницу свободной рукой, но жаловаться не посмел.
Елена смотрела на это и не верила своим глазам. Где же тот орел, что собирался сворачивать горы? Где мужчина, которому нужна была не сиделка? Сейчас он напоминал вьючного мула, покорно бредущего за капризной принцессой.
Внезапно Виктор повернул голову и встретился взглядом с Еленой. Его глаза округлились. Он чуть не выронил собаку, которая тут же злобно тявкнула.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Кристина, заметив, что её «спонсор» завис, тоже обернулась.
— Витя, ты чего застрял? Кто это? — она смерила Елену высокомерным взглядом, но, заметив качественное пальто, ухоженную стрижку и уверенную осанку, немного сбавила спесь.
Елена медленно, с достоинством подошла к ним.
— Здравствуй, Витя, — произнесла она с легкой улыбкой. — Здравствуй, Кристина.
Виктор молчал. Он судорожно пытался выпрямиться, втянуть живот, придать себе бравый вид, но тяжелая корзина и ноющая поясница не давали этого сделать.
— Лена? — прохрипел он. — Ты... ты хорошо выглядишь.
— Спасибо, — кивнула она. — Ты тоже... изменился. Похудел. Спорт?
— Диета, — буркнул он, косясь на Кристину. — Кето, брокколи, смузи всякие. Кристина следит за моим здоровьем.
— Витя, не позорь меня, — перебила его девушка. — Мы опаздываем в салон, мне еще ногти переделывать. И вообще, у нас вечером клуб, ты обещал.
При слове «клуб» в глазах Виктора мелькнул неподдельный ужас. Было видно, что единственное, чего он хочет — это лечь на свой старый диван, выпить горячего чаю и уснуть под бормотание телевизора. Но «женщина-праздник» требовала продолжения банкета.
— Да-да, идем, — пробормотал он, тяжело дыша.
Вдруг он сделал шаг к Елене, воспользовавшись тем, что Кристина отвлеклась на телефон.
— Лен, — зашептал он быстро, с тоской в голосе. — Как там дома? Цветы мои не засохли? А борщ... ты варишь еще тот, с фасолью?
Елена посмотрела на него не со злорадством, а с глубокой, всепоглощающей жалостью. Как смотрят на больного ребенка, который съел слишком много мороженого и теперь расплачивается ангиной.
— Цветы я раздала, Витя. Аллергия у меня на них, оказывается, была. А борщ... я теперь крем-супы люблю. Из тыквы. Очень вкусно и полезно.
— У меня спину прихватило, сил нет, — пожаловался он, напрочь забыв, что еще полгода назад кричал о своем бычьем здоровье. — Эта... Кристина, она же неугомонная. То караоке до утра, то поездки, то друзья её эти... Я не сплю почти. Лен, может...
Он запнулся, в его глазах мелькнула робкая надежда.
— Может, мы... ну, поговорим как-нибудь? Я бы зашел, чайку попить...
Договорить он не успел.
— Витя! — рявкнула Кристина. — Ты идешь или нет? У Жужи лапки замерзли!
Виктор вздрогнул, как побитая собака.
— Иду, зайка, иду.
Он бросил на бывшую жену последний, отчаянный взгляд. В нем читалось всё: и раскаяние, и мольба о спасении, и признание собственной глупости.
— Лена, — одними губами произнес он. — Прости...
Елена тихо вздохнула. Внутри неё боролись две женщины: одна, которая тридцать лет жила в режиме «помочь, пожалеть, подать руку», и другая — новая, которая научилась ценить себя. Она могла бы согласиться на этот чай. Могла бы распахнуть дверь и впустить его обратно, в привычное болото быта. Но тогда она снова стала бы той серой женщиной в халате с пятном.
— Нет, Витя, — сказала она твердо, но без злости. — Ты сделал свой выбор. Я сделала свой. Живи счастливо.
В этот момент смех, который копился в Елене все эти минуты, прорвался наружу. Но это был не истерический хохот, а легкий, светлый смех освободившегося человека.
— Иди, Витя, — добавила она громко и весело. — Иди, а то Жужины лапки замерзнут. Ты же хотел праздника? Наслаждайся! А мне пора. У меня сегодня встреча. С самой собой и своей новой жизнью.
Она развернулась и, цокая каблучками, пошла прочь, к кассам. Она чувствовала спиной его взгляд, полный тоски и зависти. Зависти к её спокойствию, к её достоинству, к её свободе.
У выхода Елена остановилась возле цветочного отдела. Раньше Виктор покупал цветы только по праздникам, да и то неохотно, бурча о бесполезной трате денег. Она улыбнулась и выбрала роскошный букет оранжевых гербер — ярких, как осеннее солнце. Для себя. Просто потому, что может.
Выйдя из торгового центра, Елена вдохнула свежий воздух полной грудью. Где-то там, в душном зале, остался старый, измученный человек, таскающий сумки за чужой, равнодушной к нему женщиной, пытаясь угнаться за уходящим поездом молодости. А здесь, на улице, стояла красивая, уверенная в себе женщина, у которой жизнь, как оказалось, только начиналась.
Она достала телефон и набрала номер подруги.
— Алло, Тань? Предложение насчет театра в силе? Отлично. Я беру билеты. И знаешь... давай потом в ресторан. Хочу отметить мою новую жизнь. Шампанское и устрицы!
Елена спрятала телефон в новую сумочку, прижала к себе букет и зашагала к своей машине, улыбаясь прохожим. Дочь вчера звонила, приглашала на выходные к внукам. Теперь Елена ездила к ним не из чувства долга, а с радостью — бабушкой быть прекрасно, когда это твой выбор, а не обязанность.
Она точно знала: быть женой — это работа, на которую стоит наниматься только к тому, кто это ценит. А быть собой — это лучшая роль, которую она наконец-то получила.
Спасибо за прочтение👍