Чайник на плите свистел уже, кажется, целую вечность, но Алина просто не могла заставить себя встать с табуретки. Ноги гудели так, словно она только что пробежала марафон, хотя весь её маршрут за день пролегал между детской, кухней и ближайшей «Пятерочкой». Близнецы, Артем и Полина, наконец-то уснули, и в квартире воцарилась та звенящая тишина, которая бывает только после урагана.
Сергей, её муж, осторожно заглянул на кухню. Он только вернулся с работы, уставший, с серыми кругами под глазами, но увидев состояние жены, лишних вопросов задавать не стал. Просто молча выключил газ, снял чайник с плиты и положил тяжелую руку ей на плечо.
— Снова мама звонила? — тихо спросил он.
Алина кивнула, глядя в темное окно, где отражалась их уютная, хоть и небольшая кухня.
— Она едет, Сереж. Сказала, что больше не может находиться одна в тех четырех стенах. Говорит, давление скачет, сердце шалит, и вообще, негоже бабушке жить на другом конце города, когда внуки растут без присмотра.
Сергей тяжело вздохнул и сел напротив. В этом вздохе читалась вся история их непростых отношений с тещей. Галина Петровна была женщиной, которую знакомые называли «женщиной с характером», а близкие — попросту «катком». Она умела причинять добро так, что после этого хотелось спрятаться в бункер.
— Алина, мы же это обсуждали, — начал муж, стараясь говорить мягко. — Твоя мама — прекрасный человек, но на расстоянии. Ты помнишь, что было в прошлый раз, когда она гостила неделю? Ты пила валерьянку, а я задерживался на работе, лишь бы не слушать лекции о том, что я неправильно прибиваю полку.
— Я знаю, Сереж, знаю! — Алина потерла виски. — Но она моя мать. Она говорит, что ей страшно одной. Что если с ней что-то случится, а никого рядом нет? И потом... она так убедительно плакала в трубку. Сказала, что везет подарки детям и свои фирменные пирожки.
Звонок в дверь раздался на следующее утро, ровно в девять, словно Галина Петровна ночевала под дверью. На пороге стояла она — в своем неизменном бежевом плаще, с идеально уложенной прической и двумя огромными сумками, от которых пахло сдобой и лекарствами.
— Ну, встречайте бабушку! — громко провозгласила она, переступая порог и сразу заполняя собой всё пространство прихожей. — Алина, ты почему такая бледная? Опять не доедаешь? Сережа, возьми сумки, что ты стоишь, как неродной! Там соленья, варенье, всё домашнее, не то что ваша магазинная химия.
Первые два дня прошли в относительном затишье, которое, как известно, бывает перед бурей. Галина Петровна действительно занималась внуками: читала им сказки, гуляла во дворе, варила какие-то невероятные супы. Алина даже начала расслабляться, подумав, что, возможно, возраст смягчил крутой нрав матери. Как же она ошибалась.
Перемены начались на третий день за ужином. Дети уже спали, взрослые пили чай. Галина Петровна отставила чашку, промокнула губы салфеткой и, глядя куда-то в сторону холодильника, как бы невзначай произнесла фразу, от которой у Алины похолодело внутри.
— Знаете, я тут подумала... Тяжело мне мотаться туда-сюда. Да и вам помощь нужна, я же вижу. Алина совсем закрутилась, на себя не похожа.
— Мам, мы справляемся, — осторожно вставила Алина.
— "Справляются" они! — фыркнула мать. — Я вижу, как вы справляетесь. Пыль на шкафах, дети без шапок во дворе бегают. В общем, я решила. Хватит мне одной куковать. Я к вам перееду.
Сергей поперхнулся чаем.
— Галина Петровна, у нас двушка. Дети в одной комнате, мы в другой. Куда же вы?
— Ой, да найдем место! — отмахнулась она. — Я могу и в детской на раскладушке, или вы в гостиную переберетесь, а мне спальню уступите, мне же покой нужен. Но дело не только в этом.
Она сделала паузу, придавая моменту значимость.
— Моя мать требует прописать её в нашей квартире! Она хочет присматривать за внуками, — вдруг повторила Алина слова, которые, как оказалось, мать уже озвучила ей по телефону пару недель назад, но тогда Алина приняла это за шутку. — Мам, ты серьезно?
— Абсолютно, — жестко отрезала Галина Петровна, и маска доброй бабушки мгновенно слетела. — А что такого? Я, между прочим, вас вырастила. Я имею право на спокойную старость в кругу семьи. Мне нужна постоянная регистрация здесь, чтобы прикрепиться к вашей поликлинике, тут кардиолог хороший, я узнавала. И пенсию перевести удобнее. Да и вообще, чтобы я чувствовала себя здесь не приживалкой, а полноправным членом семьи.
Сергей нахмурился.
— Галина Петровна, вы и так член семьи. Для этого не нужен штамп в паспорте. У вас есть своя прекрасная квартира в центре. Зачем эти сложности?
Женщина поджала губы, и в её глазах мелькнул недобрый огонек.
— Квартира... Квартира стоит пустая, только коммуналка капает. Я её сдавать буду! Деньги лишними не бывают, вам же и буду помогать. А то Сережа твой, — она кивнула в сторону зятя, не глядя на него, — звезд с неба не хватает, уж прости, дочка, за прямоту.
Алина почувствовала, как внутри закипает раздражение.
— Сергей хорошо зарабатывает, нам хватает. И прописывать тебя мы не будем. Это наша квартира, мы её в ипотеку брали, там вообще сложности с банком могут быть.
— Какие сложности? — возмутилась мать. — Я узнавала! Мать прописать можно без согласия банка! Ты просто не хочешь! Родную мать на порог не пускаешь! Вот она, благодарность! Я ночей не спала, растила, а теперь что? Иди, мама, помирай в одиночестве?
Началась долгая и изматывающая осада. Галина Петровна не уехала. Она осталась, превратив жизнь молодых супругов в изощренную пытку. Каждое утро начиналось с жалоб на здоровье: то сердце колет, то ноги не ходят. При этом "больная" умудрялась проводить полную ревизию в шкафах Алины, перекладывая белье так, как считала правильным она.
— Алина, почему у тебя полотенца не по цветам сложены? Это же неряшливость!
— Сережа, ты опять купил не то молоко, я же говорила, бери то, что по акции, копейка рубль бережет!
Но самое страшное было не в бытовых придирках. Мать начала методично обрабатывать Алину, когда Сергея не было дома.
— Он тебя не ценит, дочка, — шептала она, помешивая суп. — Посмотри, приходит и на диван. А ты как белка в колесе. Была бы я тут прописана официально, я бы порядок навела. Я бы с ним по-другому разговаривала. У матери права должны быть! А так я кто? Гостья? Сегодня пустили, завтра выгнали?
Алина держалась из последних сил. Она любила мать, но этот напор пугал. Ей казалось, что её загоняют в угол. Она видела, как стискивает зубы Сергей, возвращаясь домой, как он задерживается в машине у подъезда, чтобы просто посидеть в тишине пять минут перед тем, как окунуться в атмосферу упреков и нравоучений.
Иногда, лежа ночью без сна, Алина думала о своем старшем брате Викторе. Мамином любимчике. В детстве он дергал её за косички и ломал игрушки, а мама всегда оправдывала его: "Мальчики такие, ему просто скучно". Потом был институт, который он бросил на третьем курсе, три развода, череда "перспективных проектов", на которые мать отдавала последние деньги. Отец, еще при жизни, называл Витю "прожигателем", но Галина Петровна и слышать не хотела. Для неё сын всегда оставался талантливым мальчиком, которому просто не везет. А Алина... Алина была надежной. Скучной. Той, что всегда справится сама.
"Может, мама права?" — мелькала предательская мысль. "Может, я правда эгоистка? У нас двое взрослых, а она одна. Неужели нельзя потерпеть?"
Но потом она смотрела на осунувшееся лицо Сергея, на то, как дети стали тише и осторожнее в присутствии бабушки, и понимала: это не помощь. Это разрушение.
Развязка наступила неожиданно, спустя две недели такого "счастливого" сожительства.
Алина вернулась с прогулки с детьми раньше обычного — начался сильный ливень. Артем капризничал, Полина просилась на ручки. Тихо открыв дверь ключом, Алина хотела сразу повести детей в ванную, но услышала голос матери из кухни. Галина Петровна с кем-то разговаривала по телефону, и тон её был совершенно другим — бодрым, деловым и даже заискивающим.
— ...Да подожди ты, Витюнь! Не гони лошадей. Я работаю над этим. Она мягкая, скоро сломается. Чувство вины — великая вещь, сынок. Я ей каждый день капаю, какая я бедная и несчастная.
Алина замерла в коридоре, прижав палец к губам, показывая детям, чтобы они молчали. Витюнь. Виктор. Её старший брат. Тот самый, который в тридцать пять лет все еще "искал себя", меняя работы и жен, и постоянно тянул из матери деньги.
— Конечно, продадим, — продолжала Галина Петровна, понизив голос. — Как только она меня здесь пропишет постоянно, я свою квартиру на продажу выставлю. Тебе же деньги нужны на этот твой... как его... стартап? Ну вот. А жить я у них буду. Куда они денутся? Тут тепло, кормят, внуки под боком. Алина, дурочка, и не поймет ничего, пока поздно не будет. Скажу, что сдала квартиру, а деньги на книжку кладу. А потом, когда всё вскроется, уже не выгонят — мать же!
Алина почувствовала, как что-то внутри неё переламывается. Не больно, не резко — просто тихо, как ломается сухая ветка. Она прислонилась к стене, пытаясь совладать с дыханием. Значит, дело не в одиночестве. Не в давлении. И даже не в желании помочь с внуками. Всё это было лишь спектаклем, чтобы обеспечить "золотого мальчика" Витю очередным капиталом, который он, несомненно, пустит на ветер, как и все предыдущие. А Алине с Сергеем и двумя детьми предстояло жить в "коммуналке" с деспотичной матерью до конца дней.
Она медленно сняла с детей ботинки, отправила их в комнату играть, а сама прошла на кухню.
Галина Петровна, увидев дочь, дернулась и поспешно сбросила вызов.
— Ой, Алиночка! А я и не слышала, как вы пришли. Дождик, да? Промокли, небось? Я вот чайку решила попить...
Алина смотрела на мать и видела перед собой совершенно чужого человека. Куда делась та женщина, которая когда-то дула ей на разбитые коленки? Неужели любовь к одному ребенку может настолько ослепить, что второго можно просто использовать как ресурс, как питательную среду?
— Собирайся, мама, — тихо, но твердо сказала Алина.
— Что? — Галина Петровна удивленно захлопала глазами, ложечка звякнула о край чашки. — Куда собираться? В магазин? Так я схожу, ты отдохни...
— Домой, мама. В свою квартиру. Прямо сейчас.
— Ты с ума сошла? — лицо матери пошло красными пятнами. — На ночь глядя? В дождь? Мать родную выгоняешь? Вот оно, твое воспитание! Сережа тебя научил?
— Витя меня научил, — Алина подошла к столу и посмотрела матери прямо в глаза. — Я всё слышала, мам. Каждое слово. Про чувство вины, про продажу квартиры, про стартап Вити.
Галина Петровна побледнела, потом снова покраснела, и её лицо исказила гримаса злости.
— И что? — взвизгнула она. — Что?! Ну слышала! А разве я не имею права помочь сыну? У него сложная ситуация! Ему деньги нужны для дела! А у вас всё есть! Вы в шоколаде катаетесь, могли бы и потерпеть, потесниться ради брата! Эгоистка! Вся в отца своего покойного, только о себе и думаешь!
— Мы платим ипотеку, мам. Мы во всем себе отказываем, чтобы у детей было будущее. А Витя за пять лет пропил две машины и дачу, которую ты ему подарила. И теперь ты хочешь лишить себя единственного жилья ради его очередной блажи, а сама сесть нам на шею? Навсегда?
— Я твоя мать! Я жизнь тебе дала! Ты обязана меня досматривать!
— Досматривать — да. Когда придет время и ты действительно будешь нуждаться в помощи по здоровью. Но не содержать твоего взрослого сына за счет моей семьи и моего спокойствия. Я не позволю разрушить мой брак и психику моих детей ради Вити.
— Ах так! — Галина Петровна вскочила, опрокинув стул. — Ну и оставайся! Знать тебя не хочу! Больше сюда ни ногой!
— Я вызову такси, — бесстрастно ответила Алина, доставая телефон. Руки у нее дрожали, но голос звучал на удивление ровно.
Сборы заняли десять минут. Галина Петровна швыряла вещи в сумки, не переставая осыпать дочь упреками. Она припоминала всё: от двойки в пятом классе до того, что на свадьбе ей подали холодное горячее. Алина стояла в дверном проеме и молчала. Ей было не больно. Ей было пусто. Словно внутри выжгли огромное поле, где раньше цвели детская привязанность и надежда на мамину любовь.
Когда Сергей вернулся домой, в квартире было тихо. Вещи матери исчезли из прихожей. Алина сидела на кухне в темноте, не включая свет.
Он все понял без слов. Подошел, обнял её сзади, уткнулся носом в макушку.
— Она уехала?
— Я её выгнала, Сереж.
Алина развернулась и уткнулась лицом в его рубашку, вдыхая родной запах улицы и табака. Слезы наконец прорвались — горячие, горькие, но очищающие.
— Она хотела продать свою квартиру и отдать деньги Вите. А сама жить у нас. Навсегда.
Сергей замер, потом выдохнул и крепче сжал объятия.
— Господи... Я так и думал, что здесь что-то не то. Ты молодец, солнце. Ты всё правильно сделала.
— Она сказала, что больше не хочет меня знать.
— Ты самая лучшая дочь, жена и мама, — твердо сказал муж. — Просто иногда, чтобы сохранить семью, нужно отрезать то, что её убивает. Даже если это очень больно.
Прошло полгода. Галина Петровна так и не позвонила. От общих знакомых Алина узнала, что мать всё-таки выставила свою квартиру на продажу, но переехала жить не к ним, а к какой-то дальней родственнице в деревню, пообещав той "райскую жизнь" в обмен на уход. Виктор получил свои деньги, открыл "бизнес" и, по слухам, уже через две недели улетел с новой пассией на Бали "искать вдохновение".
Алина сменила замки. Не из злости — просто нужно было знать наверняка, что дом остается её крепостью. Что здесь безопасно. Что никто не ворвется снова с чемоданами и требованиями.
В глубине души она знала: мама не вернется, пока у Вити не кончатся деньги. А когда это случится... что ж, это будет уже совсем другая история, и в ней Алина больше не будет играть роль безмолвной жертвы.
Вечером, укладывая близнецов, она смотрела на их безмятежные лица и думала о том, как важно вовремя построить стены своего дома — не из кирпича, а из любви и уважения, через которые не сможет пробиться никакая, даже самая родная, разрушительная сила.
— Мама, а бабушка приедет? — сонно спросил Артем.
— Не скоро, сынок, — поцеловала его Алина. — У бабушки свои дела. А у нас — свои.
Она вышла из детской, прикрыла дверь и впервые за долгое время почувствовала, как её дом снова наполняется воздухом, которым можно дышать полной грудью.