— Мам, хватит! — я впервые в жизни повысила голос на мать. — Это МОЯ жизнь, и я не обязана отчитываться перед твоими подругами!
Но давайте сначала.
Всё началось три часа назад, когда я вела Максима по знакомой лестнице к квартире на четвёртом этаже. Он нервничал — сжимал мою руку сильнее обычного. Мы встречались всего четыре месяца, и это была наша первая встреча с родителями. То есть с мамой. Папы не стало три года назад.
— Она нормальная? — шепнул Максим у двери.
Я хотела сказать «да», но вместо этого выдавила:
— Увидишь.
Мама открыла дверь раньше, чем я успела достать ключи. Накрашенная, в любимом синем платье, с улыбкой, которая казалась слишком широкой. За её спиной пахло выпечкой — сладко, душно, тревожно.
— Лена! Максим! Проходите скорее! — она практически затащила нас в прихожую.
На кухонном столе я насчитала семь видов пирогов. Семь. Мама печёт, когда нервничает. Чем больше пирогов — тем сильнее тревога. Я поняла: она готовилась к этому вечеру как к главному экзамену жизни.
— Ирина Викторовна, спасибо, что пригласили, — Максим протянул цветы и коробку конфет.
— Да что вы, что вы! Садитесь, я сейчас чай! — мама засуетилась, и я увидела в её глазах то, что всегда пугало меня больше всего. Надежду.
Мы сели за стол. Максим улыбался. Я молчала. А мама уже начала наступление.
— Максим, а вы где работаете? А квартира своя? А родители что делают? А братья-сёстры есть?
Вопросы сыпались один за другим, и я чувствовала, как Максим напрягается с каждым ответом.
— Работаю в IT-компании. Квартиру снимаю пока. Родители в Новосибирске, сестра там же.
— Ааа, снимаете, — мама протянула это слово, как будто оно горькое. — Ну ничего, молодые ещё, обзаведётесь.
Она посмотрела на меня. И я поняла: началось.
— А дети у вас в планах? — мама достала с полки толстый альбом, даже не дождавшись, пока мы допьём чай.
Максим поперхнулся. Я сжала кулаки под столом.
— Мам, мы только четыре месяца вместе...
— Ну и что? — она раскрыла альбом на странице со своей свадьбой. — Вот мы с папой через полгода знакомства расписались. И ничего, двадцать восемь лет прожили душа в душу.
Она провела пальцем по фотографии — молодая, в белом платье, смеющаяся. Папа обнимал её за талию. Они выглядели счастливыми.
— Лена, тебе тридцать. Часики-то тикают, — мама понизила голос, но Максим всё равно услышал. Я видела, как он покраснел.
— Какие часики, мам?
— Биологические! — она махнула рукой, словно это очевидно. — Ты хочешь здорового ребёнка родить или как? После тридцати пяти риски растут!
Максим встал из-за стола:
— Извините, где у вас туалет?
— В коридоре, вторая дверь, — мама указала, не отрывая взгляда от меня.
Как только дверь за ним закрылась, мама схватила меня за руку:
— Лена, ты что, дурочка? Такой мужчина! Приличный, с работой, не пьёт же вроде?
— Не пьёт.
— Ну вот! Упустишь — останешься одна. Тебе что, хочется в сорок лет по сайтам знакомств сидеть?
Я попыталась вытащить руку, но она держала крепко.
— Мне стыдно перед подругами, честное слово! Света хвастается — внучка уже в первый класс пошла. Марина — двое внуков. А я что скажу? Что моя дочь в тридцать лет всё «ищет себя»?
— Мам, я работаю, у меня карьера...
— Карьера! — она фыркнула. — Карьера тебя на старости лет обнимать будет? Папа так хотел внуков увидеть. Так мечтал...
И вот оно. Она достала главное оружие. Папу.
Я почувствовала, как горло сжимается. Папа действительно мечтал о внуках. Перед тем как его не стало, он шутил: «Ленка, давай, а то дедом стать не успею». Мы смеялись тогда. Думали, времени много.
— Не надо, мам. Не надо про папу.
— А что не надо? Правду? Он бы так радовался! А ты эгоистка, думаешь только о себе!
В коридоре послышались шаги. Максим возвращался. Мама мгновенно сменила выражение лица — снова улыбка, снова гостеприимство.
— Максим, пирог попробуйте! Лена обожает мой яблочный.
Он сел, взял кусок. Жевал молча. Я смотрела на него и думала: он видит, что происходит? Или ему кажется, что это нормально — такая забота?
А мама продолжала. Показывала фотографии меня в детстве, рассказывала истории. И с каждой историей добавляла:
— Вот такая у меня дочка. Единственная. Всю жизнь в неё вкладывала.
Максим кивал. А я чувствовала, как внутри растёт что-то тяжёлое и острое.
— Я в твои годы уже тебя родила! — мама повысила голос, забыв про гостя. — Хотела в институт поступить, на журналистику мечтала. Папа сказал: «Семья важнее». Я согласилась! Я пожертвовала!
Максим застыл с чашкой в руках. Я медленно поставила свою на стол.
— Мам, прости, что так скажу. Но то, что ты отказалась от своих мечтаний, не даёт тебе права требовать, чтобы я отказалась от своих.
Она вздрогнула, словно я ударила её.
— Что?!
— Я не компенсация за твою нереализованность. Я не обязана рожать детей, чтобы ты могла хвастаться перед подругами.
— Лена! — голос мамы сорвался на визг. — Ты как смеешь?!
— Я смею, потому что мне тридцать лет! — я встала. — Потому что я взрослый человек, а ты всё ещё обращаешься со мной, как с ребёнком, который должен спрашивать разрешения на каждый шаг!
Максим осторожно отодвинул стул, явно желая стать невидимым. Но я уже не могла остановиться. Тридцать лет молчания прорвались наружу одним потоком.
— Мам, я люблю тебя. Но ты меня вообще видишь? Или видишь только ту маленькую Лену, которая боялась грозы и спала с тобой в обнимку?
Мама открыла рот, но не нашлась, что ответить. Я продолжала:
— Я не твой проект. Не Netflix-сериал, где ты режиссёр. Я живой человек, у которого есть право на собственную жизнь!
— Так значит, я тебе никто?! — в глазах мамы блеснули слёзы. — Я тебя растила одна последние три года! Отказывала себе во всём!
— Я не просила тебя жертвовать собой! — голос мой дрожал. — Ты выбрала это сама. И теперь хочешь, чтобы я повторила твою ошибку?
— Какую ошибку?! — мама побледнела.
— Жить чужой жизнью. Ты жила для папы, потом для меня. А для себя? Когда ты последний раз делала что-то для себя?
Повисла тишина. Тяжёлая, как эти семь пирогов на столе. Мама смотрела на меня, и я вдруг увидела — она правда не понимает. Не понимает, что я выросла. Что я не её продолжение.
— Мам, ты меня любишь? Или ту дочь, которую придумала?
Вопрос повис в воздухе. Мама стояла, держась за спинку стула, и не могла ответить. Просто не могла.
Я взяла сумку. Кивнула Максиму. Он молча встал, явно благодарный за возможность сбежать отсюда.
— Мы пойдём, — мой голос звучал спокойнее, чем я чувствовала себя внутри. — Мам, я тридцать лет была удобной дочерью. Теперь буду неудобной, но честной. Когда будешь готова принять это — позвони.
Мы направились к двери. Мама вдруг схватила меня за плечо:
— Лена, постой! Ты не можешь... Я же для тебя...
— Знаю, мам. Но я больше не могу жить по твоему списку желаний.
Я обернулась напоследок. Она стояла посреди кухни, в окружении нетронутых пирогов. Вся эта любовь, запечённая в тесте. Но я не могу её съесть, потому что вместе с пирогами она скармливает мне свои ожидания.
Мы молча спустились по лестнице. Молча сели в машину. Максим завёл мотор, но не тронулся с места.
— Слушай, а может, не стоило так резко? — он осторожно посмотрел на меня. — Она твоя мама, всё-таки...
Я обернулась к нему так резко, что он вздрогнул:
— Макс, сейчас мне нужна поддержка, а не лекция о том, как надо было. Если ты не можешь просто быть рядом — лучше помолчи.
Он замолк. Сжал руль побелевшими костяшками. Поехали.
За окном мелькали фонари, дома, редкие прохожие. Я смотрела на всё это и не видела ничего. Внутри бушевала буря из вины, злости, облегчения и страха. Всё одновременно.
— Прости, — тихо сказал Максим минут через десять. — Ты права. Я не на твоём месте. Просто... твоя мама выглядела такой растерянной. И одинокой.
— Знаю, — я сглотнула комок в горле. — Думаешь, мне легко? Я всю жизнь боялась этого момента. Боялась, что если скажу ей «нет», она перестанет меня любить.
— И?
— До сих пор не знаю, права ли я. Может, я действительно эгоистка? Может, хорошие дочери не бросают матерей?
Максим притормозил на светофоре. Повернулся ко мне:
— Лена, слушай меня внимательно. Люди иногда ведут себя плохо не от злобы, а от страха. Твоя мама одинока. Отца не стало, ты живёшь отдельно. Она боится остаться совсем одна. Это не оправдывает её. Но, может, объясняет.
— И что я должна делать? Родить ребёнка, чтобы маме не было скучно?!
— Нет. Боже, нет. Ты должна жить свою жизнь. Но... может, ей тоже нужны границы? Может, она не понимает, где заканчивается забота и начинается контроль?
Я посмотрела на него. На этого мужчину, которого знаю всего четыре месяца. Который мог бы сбежать после такого ужина, но остался. Который пытается понять обе стороны, а не просто встать на чью-то.
— Ты злишься на меня? — спросила я тихо.
— Нет. Я горжусь тобой. Я видел, как тебе тяжело. И ты всё равно сказала то, что должна была.
Слёзы, которые я сдерживала весь вечер, хлынули сами. Я плакала — от стресса, от облегчения, от страха. Максим остановил машину у обочины, обнял меня.
— Прости, — всхлипнула я ему в плечо. — Я испортила вечер.
— Не испортила. Знаешь, что я понял сегодня?
— Что?
— Что у тебя хватает смелости быть честной. Даже когда это больно. Это редкость.
Я подняла голову. Посмотрела на него сквозь слёзы:
— А если она больше не позвонит? Если я потеряла её?
— Позвонит. Ей просто нужно время. И тебе тоже.
Мы ещё минут десять сидели в машине. Я плакала, он молчал и держал меня за руку. Он не идеальный. Не всегда знает, что сказать. Но он остаётся. И, может, это важнее красивых слов.
Я перечитывала сообщение раз за разом. «Приезжай ОДНА». Почему одна? Боится Максима? Или... стыдится меня?
Набрала Максиму. Он взял после третьего гудка, на фоне слышались голоса, смех:
— Лен? Что-то случилось?
— Мама написала. Просит приехать в воскресенье.
— Это же здорово! — в его голосе прозвучало облегчение. — Значит, она готова поговорить.
— Одну. Она просит приехать одну.
Пауза.
— Понял. Ну... это нормально, наверное? Вам нужно разобраться без свидетелей.
— Макс, я нашла какой-то пост. Она в какой-то группе. «Освобождение от токсичных связей».
— И?
— Токсичная связь — это я?! — голос сорвался. — Она собирается от меня «освободиться»?!
— Лен, успокойся. Ты не знаешь, о чём речь. Может, это вообще про что-то другое.
— Тогда про что?
— Откуда я знаю? Поэтому и нужно приехать. Поговорить. Выслушать.
Он прав. Я знаю, что прав. Но страх не отпускает.
Суббота прошла в тумане. Я пыталась работать — не получалось. Смотрела сериал — не видела. Максим предложил куда-нибудь выйти — отказалась. Просто лежала на диване и прокручивала в голове все возможные варианты.
Мама встретила мужчину. Собирается уехать. Записалась в какую-то секту. Хочет сказать, что больше не считает меня дочерью. Или... нет, хуже. Хочет сказать, что я была токсичной всю жизнь, и она наконец-то это поняла.
К вечеру воскресенья я была на грани нервного срыва. Максим проводил меня до машины:
— Хочешь, я поеду? Посижу в машине внизу?
— Нет. Она сказала — одна.
— Лена, — он взял меня за руки. — Что бы ни произошло — ты справишься. Ты самая сильная женщина, которую я знаю.
— Не чувствую себя сильной, — призналась я.
— Сильные люди редко чувствуют себя сильными. Они просто делают то, что нужно, даже когда страшно.
Я поцеловала его. Долго, как будто прощаясь. Села в машину.
Дорога заняла двадцать минут. Я припарковалась у знакомого подъезда и минут пять просто сидела, глядя на окна четвёртого этажа. Свет горел.
Поднялась по лестнице. Каждая ступенька давалась с трудом. У двери замерла. Рука зависла над звонком.
«Я думала, что отстояла границы. Но почему тогда так страшно?»
Нажала кнопку. Мелодичный звонок. Шаги за дверью.
Мама открыла. Выглядела усталой, но спокойной. Не накрашенная, в домашнем халате, волосы собраны в хвост. На столе — чай в двух чашках. Никаких пирогов.
— Заходи, — её голос звучал ровно. Без обиды. Без упрёков. Просто — заходи.
Я переступила порог. Мама закрыла дверь. Мы стояли в прихожей, глядя друг на друга. Две женщины, которые вроде бы знают друг друга всю жизнь — и не знают совсем.
— Садись, — мама кивнула на кухню. — Нам нужно поговорить. По-настоящему.
Я прошла на кухню. Села на своё привычное место. Мама — напротив. Взяла чашку, но не пила. Просто держала в руках.
— Я много думала эти две недели, — начала она. — О нас. О себе. О том, кем я была эти тридцать лет.
Я молчала. Боялась вдохнуть.
— И я поняла кое-что важное...
Вторая часть рассказа уже доступна по подписке:
Рекомендую к прочтению: