С золотистой клетки, словно с хрупкой стеклянной оболочки, посыпались осколки застывшего света. Они звенели при падении, тонкий, хрустальный перезвон, будто разбивались тысячи миниатюрных колокольчиков. Осколки рассыпались по каменному полу мерцающей пылью, вспыхивая и гаснув в первых робких лучах рассвета.
Дед Мороз медленно приподнялся. Он сделал глубокий, прерывистый вдох, будто заново учился дышать, и медленно открыл глаза.
Они были такими же, как на старой фотографии из моего ежедневника: добрыми, лучистыми, с едва заметными лучиками морщин в уголках. Но сейчас в них читалась не только мудрость, но и усталость, словно он пронёс на плечах груз веков. Он пошевелил онемевшими пальцами, осторожно ощупал пространство вокруг, будто проверяя, реально ли всё происходящее. Затем потянулся к нам: медленно, с трудом, но с такой искренней теплотой, что у меня сжалось сердце.
— Внученька… — его голос был хриплым, как далёкий гром после долгой зимы. — Друзья мои. Вы нашли меня.
Снегурочка не выдержала. Она рванулась вперёд, обхватила деда руками, прижалась к его груди. Её плечи задрожали, из глаз хлынули слёзы. Она всхлипывала, что‑то шептала ему на ухо, но слов было не разобрать, только прерывистое дыхание и тихий, счастливый плач.
Мы с Фёдором стояли рядом, не решаясь нарушить этот миг. Я почувствовала, как тяжёлый камень ответственности, столько времени давивший на плечи, наконец скатывается вниз. В груди разлилось тепло и глубокое облегчение. Фёдор слегка опустил голову, и в его глазах я заметила блеск, он тоже боролся с подступающими эмоциями.
Снежок, робко переступая своими маленькими ножками, подошёл ближе. В его глазах светилась трепетная надежда. Он протянул Деду Морозу наш сияющий шар воспоминаний, тот пульсировал мягким светом, будто живое сердце.
— Это вам, — прошептал он, и его тоненький голосок дрогнул. — Чтобы согреться.
Дед Мороз осторожно взял шар. Его пальцы, ещё слабые и неповоротливые, обхватили светящуюся сферу. На мгновение он замер, вглядываясь в переливы света, а затем его лицо озарила слабая улыбка. Шар вспыхнул ярче, озарив его черты тёплым золотистым сиянием. И — о чудо! — часть цвета вернулась в щёки волшебника. Бледность отступила, кожа приобрела здоровый розоватый оттенок, а в глазах заиграли живые искорки.
— Спасибо вам, — сказал он, медленно переводя взгляд с одного из нас на другого. Его голос стал увереннее. — Вы не только освободили меня. Вы усмирили дитя хаоса. Он не виноват. Он был просто очень голоден. Голоден по тому, чего у него никогда не было: по теплу.
Мы помогли ему подняться на ноги. Он покачнулся, но тут же выпрямился, вдохнул глубже, впитывая свежий воздух. Его плечи расправились, а в осанке появилась прежняя величественность.
Магия, медленно, но верно, начала возвращаться в мир.
За окном обсерватории снег снова заискрился, переливаясь в лучах восходящего солнца, словно миллионы крошечных алмазов. Вдали, в Устюге, гирлянды вспыхнули ярким, ровным светом, сначала одна, затем другая, третья… Они загорались, как будто город просыпался после долгого сна. Тихий звон колоколов донёсся до нас.
Я посмотрела на своих друзей. Снегурочка, всё ещё державшая деда за руку, улыбалась сквозь слёзы. Фёдор стоял рядом, скрестив руки на груди, но его лицо было спокойным, почти безмятежным. Снежок прижался к моим ногам, его глаза сияли гордостью и счастьем.
Дед Мороз обвёл нас взглядом, полным благодарности и тепла.
— Теперь, — сказал он мягко, — мы можем идти домой.
*****
Возвращение в Резиденцию оказалось похоже на триумфальное шествие, такое, каким его рисуют в старинных сказаниях.
Ещё на подходе мы заметили перемену: воздух дрожал от радостного гула, а над крышами витали разноцветные дымки, будто сам праздник проснулся после долгого сна. Новость о спасении Деда Мороза облетела владения быстрее, чем сани‑вездеходы: едва мы пересекли границу усадьбы, нас окружили ликующие жители.
— Он вернулся! Дед Мороз вернулся! — кричали они, бросая в воздух шапки и хлопая в ладоши.
Кто‑то плакал, не скрывая слёз счастья; кто‑то смеялся, хлопал нас по плечам, торопливо обнимал. В глазах каждого светилась такая искренняя радость, что у меня защемило сердце. Мы сделали это, — мысленно повторила я, оглядываясь по сторонам. — Мы вернули им надежду.
Гномы сегодня были полны неукротимой энергии. Они стучали молотками в мастерских, но не по привычному графику, а в радостном беспорядке, будто сами инструменты пели под их руками. В воздухе пахло горячим металлом, древесной смолой и чем‑то праздничным, почти съедобным.
Домовята, суетясь, накрывали на стол, и не просто накрывали, а устраивали настоящее представление. Они летали между столами, расставляя тарелки, бокалы, вазы с фруктами, и при этом успевали танцевать, подбрасывать салфетки, как флажки, и пересмеиваться друг с другом. Один из них, самый маленький, уронил блюдо с пирогами, но тут же подхватил его с криком:
—Это не падение, это новая подача! — и все дружно расхохотались.
Даже Кикимора и Водяной пришли к Резиденции и стояли в стороне, одобрительно кивая. Кикимора, скрестив руки на груди, улыбалась, а Водяной, прислонившись к колонне, тихо хмыкнул, но в его глазах читалось явное одобрение.
Магия вернулась.
Она пульсировала в воздухе, звенела в смехе, переливалась в огнях гирлянд, которые вспыхивали одна за другой, будто звёзды на ночном небе. Снег под ногами снова хрустел по‑новогоднему: звонко, весело, как в детстве. А запах ёлки и мандаринов стал густым, волшебным, заполнил всё пространство, будто сам воздух пропитался праздником.
В главном зале устроили пир.
Дед Мороз, всё ещё слабый, сидел во главе стола. Его лицо, недавно бледное и измождённое бедствием, теперь ожило: в глазах играли искорки, а на губах играла тёплая, почти юношеская улыбка. Он поднял бокал с морсом, и все затихли, ожидая его слов.
— Когда Хронофаг явился ко мне, — начал он тихо, но так, что каждый услышал, — он не угрожал. Он молил о помощи. Это существо из межвременья, одинокое, потерянное, питающееся не пищей, а теплом. Я хотел понять его, успокоить. И потому позволил увести себя, не ведая, что моя магия: единственное, что сдерживало его ненасытный голод.
Он сделал паузу, обвёл взглядом собравшихся. В его глазах мелькнула тень печали, но тут же растворилась в свете.
— Но вы, — сказал он, поднимая бокал выше, — нашли истинный способ. Не силу, а сострадание. Не борьбу, а дар. В этом и есть самое главное волшебство.
Зал взорвался аплодисментами, криками, смехом. Кто‑то пустил в воздух фейерверк из конфетти, и разноцветные бумажки закружились над нами, как зимний вихрь.
Я посмотрела на Фёдора. Он сидел рядом, его рука лежала на моей. Он молчал, но в его взгляде читалось то же чувство, что и у меня: мы сделали это. Вместе.
Его пальцы слегка сжали мои, и я улыбнулась. В этот момент всё казалось правильным: и смех вокруг, и свет, и тепло, и этот тихий, но прочный союз, который мы создали.
За окном падал снег, мягкий, пушистый, как будто сама зима решила подарить нам последний подарок перед наступлением нового года…
Продолжение следует…