Середина 80-х. В квартире пахнет яблочным пирогом, а на экране старого, похожего на шкаф телевизора «Рекорд» диктор с невозмутимым лицом вещает о новых рекордах на комсомольской стройке. Дедушка, до войны приехавший из деревни в город, щурится на экран, качает головой и бормочет что-то недовольное про очереди за колбасой. А потом, поворачиваясь к своему внуку, школьнику, вдруг говорит совсем другое: «Зато, внучек, образование у тебя бесплатное. И космос наш. И врага мы любого победим». В этой простой сцене — весь парадокс, вся боль и вся гордость той эпохи.
Мы часто спорим о Советском Союзе с позиции сегодняшнего дня, деля его на черное и белое, на ДЕФИЦИТ и Гагарина. Но что, если попробовать увидеть его не как музейный экспонат, а как живой, пульсирующий процесс? Как страну, которая решала те же задачи, что и весь мир в двадцатом веке, но делала это так, будто играла на рояле в толстых рабочих перчатках.
Мне и правда часто говорят: «Пишешь только о плохом. А что же о хорошем не напишешь?» Справедливый вопрос. Но хорошее в истории СССР — не отдельная полка с достижениями. Нужна особая оптика, способ увидеть, как в условиях сурового социального эксперимента рождались вещи, которые миллионы людей искренне любили и ценили. Чтобы это понять, надо сдвинуть фокус. Не спрашивать «что», а спросить «как» и «почему».
В самом деле, давайте задумаемся. Разве индустриализация была только в СССР? Конечно нет. Стальные гиганты росли и в Детройте, и в Руре, и в Токио. Всеобщую грамотность вводили и в Европе. Научные прорывы совершались по обе стороны океана. Так в чем же здесь наше, особое?
Уловка в том, что сравнивать Советский Союз очень легко с отсталыми странами, которые он с легкостью опережал в несколько прыжков. А вот если мы начнем сравнивать с развитыми странами-современниками, то тут-то и обнаружим леденящую душу драму. СССР был не просто догоняющим. Он был спринтером, бегущим с такой скоростью, что ломались кости, но в этом забеге он действительно финишировал первым в нескольких ключевых дисциплинах. Заплатив за это очень высокую цену.
Представьте, что мировая гонка за прогресс — это долгая, многовековая дистанция. Англия, США, Германия стартовали раньше, их путь, при всех изгибах, был относительно плавным, с опорой на частный капитал, колонии и обмен идеями. Советская Россия в 1920 году оказалась почти на обочине этой трассы. И тогда ее руководство приняло сумасшедшее, титаническое решение: не встраиваться в общий поток, а построить рядом свою собственную бетонную дорогу. И мчаться по ней на запредельной скорости, игнорируя ухабы в виде человеческих судеб, бытового комфорта, а порой и здравого смысла.
Это и была «мобилизационная модернизация». Ее девизом могла бы стать фраза: «Цель оправдывает все средства». А если «средства», это сам человек, положенный на алтарь цели не ради «комфортного сегодня», а ради «неизвестного завтра»?
Когда люди говорят о советских достижениях, они почти всегда говорят о чем-то гигантском, с приставкой «первые в мире» или «самый мощный». Потому что система была заточена на концентрацию всех соков страны в нескольких ключевых точках. Так вырос Днепрогэс — символ электрификации. Так взлетел в небо Юрий Гагарин — живое доказательство того, что советская наука может быть лучшей. Так создавался ядерный щит, уравнявший шансы в холодной войне. Так укрощался атом, работавший на электрификацию страны. Эти победы были искренне радостными для миллионов советских людей, они давали смысл и гордость.
Да, они были реальными. Но их фундамент был своеобразен. Космическая ракета выходила на орбиту с конвейера, рядом с которым, в магазинах, наблюдался глобальный дефицит. Прославленный ученый конструктор мог коротать срок в Бутырке. Гениальный физик мог жить в коммунальной квартире, а ударник труда, получивший орден, — бояться ночного стука в дверь. Ну а экономия и спешка в работе с атомом могла привести к Чернобыльской катастрофе. Вот это сосуществование величия и убогости, энтузиазма и страха, побед и трагедий и есть главный нерв той эпохи.
То же самое с «социальными завоеваниями». Бесплатная медицина и образование, гарантия работы, пионерлагеря для детей — все это не было милостью государства. Это был краеугольный камень общественного договора. Однако важно не путать универсальный мировой тренд с советской спецификой. Всеобщее образование и медицина стали к тому времени нормой для любой уважающей себя индустриальной державы, будь то США, Англия, Франция или Швеция. Гордиться этим — все равно что гордиться тем, что в стране есть электричество. Советским же людям это было по-настоящему важно, потому что в рамках идеологической борьбы эти обычные вещи преподносились как невозможное для «прогнившего Запада» чудо.
Да вы просто прочтите историю, которую рассказал французский писатель Андре Жид. Вернувшись из поездки в СССР в 30-е годы, он с изумлением вспоминал, как его советские собеседники искренне отказывались верить, что в Париже тоже есть метро.
Для человека, чьи родители пахали землю сохой, все эти достижения были невероятным шагом вперед. Он чувствовал себя защищенным и причастным к чему-то грандиозному — строительству светлого будущего. Но оборотной стороной этой защищенности была несвобода — выбора, слова, передвижения. Общество напоминало могучий, стройный муравейник, где у каждого была своя функция, но где ценился исключительно коллективный, а не индивидуальный успех.
Именно поэтому так сложно дать однозначный ответ на вопрос: «Был ли Советский Союз успешным проектом?»
Если мерить успех мощью тяжелой промышленности, ракетно-ядерным паритетом и ликвидацией неграмотности — безусловно, да. Если мерить успех качеством жизни, свободой творчества, уважением к человеческому достоинству и эффективностью экономики — ответ будет иным.
Его истинная уникальность — в этом болезненном расщеплении. Он шел к прогрессу не эволюционным, а революционным путем, не через медленное вызревание институтов, а через их насильственное внедрение сверху. Он создал не просто индустриальную державу, а целую альтернативную цивилизацию со своими героями, мифами, трагедиями и красотой. Цивилизацию, которая доказала, что можно за двадцать лет пройти путь, на который другим потребовался век. И которая также наглядно показала, что когда за это платит не рынок и не время, а конкретные люди своими жизнями и свободами, то итоговая цена может оказаться выше любого достижения.
Так что, думая о том времени, стоит, пожалуй, отказаться от простых оценок. Это была огромная, сложная, трагическая и величественная страна-лаборатория. В ней ставили грандиозный эксперимент по строительству утопии на земле. Эксперимент не удался, и пробирка лопнула, оставив после себя шрамы, воспоминания, заброшенные заводы и неразрешенные споры.
Но он оставил и важнейший урок для всего человечества: прогресс, лишенный человеческого измерения, рано или поздно превращается в свою собственную противоположность. И настоящее величие нации измеряется не только мощью ее ракет, но и благополучием, и свободой того самого человека, для которого, по идее, все и затевалось.
Ответ на вопрос из заголовка статьи «Не хочешь или не можешь», будет звучать примерно так: не могу — потому что нельзя честно вырвать светлые кусочки мозаики, не показав темные, из которых, в том числе, она и сложена; и не хочу — потому что такой подход лишь увековечивает мифы, мешает пониманию. Вместо этого я хотел показать сам принцип: как в условиях того грандиозного эксперимента «хорошее» — космос, индустрия, атом, социальный лифт — было неотделимо от «плохого» и часто прямо из него вырастало.
Итог этого эксперимента — и есть главный, суровый, но необходимый урок. Урок о том, что любые, даже самые прекрасные идеи, реализованные вопреки человеку, обречены. И это, пожалуй, самое важное, что можно вынести из той эпохи.