Предыдущая часть:
На следующий день Павел замолчал, собираясь с силами, а потом продолжил.
— Я возвращался с объекта вечером, меня подрезал чёрный внедорожник, вышли трое, сбили, и я потерял сознание, — рассказал он. — Очнулся уже здесь, когда вы сказали про операцию.
— Скорее всего, они посадили вас в вашу машину и столкнули на трассу под фуру, чтобы наверняка, — предположила Ирина.
— А папка с документами? — тихо спросила она, уже догадываясь об ответе.
— Исчезла, как и мой телефон, — подтвердил Павел.
В палате повисла тишина, нарушаемая лишь гудением аппарата ИВЛ в соседнем боксе. Ирина чувствовала, как внутри закипает холодная ярость, но она лишь поправила одеяло на груди пациента, чтобы чем-то занять руки.
В этот момент дверь распахнулась, и Ирина вздрогнула, резко обернувшись.
На пороге стоял муж с фирменным бумажным пакетом из дорогого ресторана в одной руке и букетом роз в другой, выглядевший безупречно — свежая рубашка, искренняя улыбка на лице.
— Ирина, вот ты где, — сказал Серёжа, входя. — Я любимой жене обед привёз, ты же с утра голодная, наверное.
Она поднялась, но в этот миг взгляд мужа упал на пациента, и он замер, улыбка сползла с лица, словно плохо приклеенная маска, а сам он побледнел, глаза метнулись от Павла к ней и обратно.
— Козлов... — вырвалось у него, прежде чем он успел подумать.
Павел смотрел на него снизу вверх, в его взгляде не было страха, только холодная ненависть, и он молчал, судорожно сжимая пальцами край простыни.
— Вы знакомы? — ледяным тоном спросила Ирина, вставая между мужем и пациентом.
Сергей мгновенно взял себя в руки — годы работы с клиентами научили его быстро перестраиваться.
— Кажется, виделись пару раз, — нервно передёрнул он плечами. — Это же тот парень из ДТП, бедолага.
— Ты курировал объект, где он работал? — уточнила она.
— Да, тесен мир, правда? — кивнул он, делая шаг к кровати, и Ирина увидела, как напрягся Павел.
— Ну, выздоравливай, приятель, — бросил Сергей. — Повезло тебе, что у моей жены золотые руки.
В его глазах читалась явная угроза, но он быстро развернулся.
— Серёжа, выйди, пожалуйста, — сказала Ирина.
— Что? — обернулся он, изображая недоумение.
— Выйди из палаты, у пациента тахикардия, ему нельзя волноваться, — объяснила она. — Я возьму еду и выйду к тебе в коридор.
Сергей на секунду задержал на ней внимательный, изучающий взгляд, пытаясь понять, сколько она знает, затем снова натянул улыбку.
— Конечно, любимая, жду в коридоре, — кивнул он и вышел.
Когда дверь закрылась, Павел выдохнул, а монитор запищал чаще, показывая ускоренный пульс.
— От меня избавятся, — прошептал он. — Если те люди, что на меня напали, узнают, что я жив и всё помню, они завершат начатое.
— Не бойтесь, — наклонилась к нему Ирина, глядя прямо в глаза. — Я никому не дам в обиду своих пациентов.
Павел слабо кивнул, и она вышла, чувствуя, как внутри нарастает решимость.
Остаток смены пролетел незаметно — профессия врача иногда бывает удивительно предсказуемой и рутинной: пациенты, палаты, листы назначений и операций, всё в знакомом ритме.
А вот вечер дома после работы напоминал сцену из плохого спектакля: муж ходил из угла в угол, нервно теребя манжету рубашки, а Ирина сидела за столом, механически пережёвывая салат, вкуса которого не чувствовала.
— Ты сегодня какая-то странная, — начал Серёжа, резко остановившись напротив неё. — Молчишь весь вечер, даже не смотришь на меня.
— Я устала, пациент тяжёлый, ты же знаешь, — ответила она.
— Тот самый Козлов? — прищурился муж. — Ты провела у него в палате почти час до моего прихода, о чём вы там говорили?
— О его состоянии, о прогнозах на выздоровление, — объяснила Ирина. — Пойми, у него дочь осталась одна, он так переживает за неё.
— А, дочь... — скривился Сергей. — Какая трогательная забота, а про мужа ты не переживаешь? У нас на носу годовщина, а ты носишься с этим неудачником.
— Неудачником? — медленно подняла глаза Ирина. — Почему ты его так назвал? Ты же сказал, что видел его мельком.
Муж осёкся, но тут же перешёл в наступление — это была его любимая тактика, лучшая защита в виде нападения.
— Да потому что нормальные мужики не попадают под фуры, оставляя детей сиротами, — отрезал он. — И вообще, мне надоело, ты живёшь в больнице, я для тебя пустое место. Я пашу как проклятый, чтобы у нас был дом, семья, а ты смотришь на меня как на врага.
С этими словами он схватил стул и с грохотом швырнул его на пол.
Ирина даже не вздрогнула, она смотрела на человека, с которым прожила семь лет, и видела незнакомца.
— Ты не пашешь, в последнее время ты слишком много врёшь, и мне, и остальным, — спокойно сказала она.
— Что ты сказала? — замер муж, тяжело дыша.
— Я сказала, что очень устала и хочу спать, — ответила Ирина. — А ты ложись в гостиной.
Она встала и вышла из кухни, чувствуя спиной его ненавидящий взгляд.
В эту ночь Ирина заперла дверь спальни на ключ — впервые в их совместной жизни.
На следующий день она собралась с духом и позвонила своей подруге детства.
Они с Татьяной встретились в маленькой кофейне на окраине, подальше от глаз знакомых и вездесущих камер в центре города.
Ирина посмотрела на подругу, уверенно шагающую к столику в стильных брюках и приталенном жакете, и вдруг перед глазами всплыла совсем другая картинка — не этот успешный журналист, гроза местных финансовых воротил, а рыдающий подросток в школьной раздевалке.
Это был седьмой класс, февраль, серый и слякотный, когда Ирина нашла Татьяну в дальнем углу спортзала за матами — подруга сидела, обхватив колени, и тряслась от беззвучных рыданий, а рядом валялась открытка, валентинка, грубо вырезанная из картона с кривыми буквами: "Хрюшкам любовь не положена. Твоё место в хлеву, жирафа".
Ирина подняла открытку, прочитала и медленно разорвала её на мелкие клочки.
— Кто? — коротко спросила она.
— Коробков и его компашка, — всхлипнула Татьяна, размазывая тушь по пухлым щекам. — Они правы, я уродина, корова, мама говорит, у нас кость широкая, генетика такая.
Татьяна потянулась к рюкзаку, доставая начатую пачку песочного печенья — это было её единственное лекарство от стресса.
Ирина сделала то, что навсегда изменило их дружбу: выбила пачку из рук подруги, и печенье разлетелось по пыльному полу.
— Эй, ты чего? — опешила Татьяна.
— Генетика — это цвет глаз и группа крови, — жёстко сказала Ирина.
В свои пятнадцать она уже тайком читала мамины медицинские справочники и знала слова вроде "метаболизм" и "калорийность".
— А то, что ты делаешь, называется заедать обиду, — добавила она.
— Уйди, тебе легко говорить, ты как щепка, — попыталась отвернуться Татьяна.
Но Ирина схватила подругу за плечи и заставила посмотреть на себя.
— Слушай меня, ты красивая, у тебя глаза как у оленёнка Бэмби и кожа нежная, — сказала она. — Но ты прячешь это, потому что тебе так безопаснее, никто не обидит, если ты сама себя списала.
— Да я не могу похудеть, я пробовала, голодала два дня, а потом съела кастрюлю борща, — возразила Татьяна.
— Потому что ты это делала без системы, — ответила Ирина, доставая из сумки блокнот и ручку. — Вставай, пошли.
— Куда? — удивилась подруга.
— Ко мне домой, будем заводить историю болезни, ты будешь моим первым пациентом, — объяснила она.
В тот вечер на кухне у родителей Ирины состоялся настоящий военный совет: она нацепила очки для солидности, расчертила лист бумаги на графы.
— Значит так, Белова, никаких голодовок, это убивает обмен веществ, — объявила Ирина. — Будем есть пять раз в день.
— Пять? — переспросила Татьяна, перестав плакать. — Я же лопну.
— Порциями размером с кулачок, варёное, пареное, сырое, никакого сахара, булок и газировки, и вода два литра в день, — перечислила она.
— Ир, я не смогу без сладкого, я умру, — запротестовала Татьяна.
— Не умрёшь, а когда захочешь сладкого, мне позвонишь, и я тебе почитаю лекции про диабет и всё такое, — ответила Ирина.
— Ой, добрая ты! — буркнула Татьяна, но в её глазах впервые за день мелькнул интерес.
И главное, Ирина постучала ручкой по столу.
— Движение, — добавила она. — Коробков назвал тебя коровой, отлично, а мы ему докажем, что он слепой дурачок. Каждое утро бег. В пять тридцать.
— В пять тридцать? — ахнула Татьяна. — Темно же и холодно, а вдруг люди увидят, как я трясусь всем этим?
— В пять тридцать нормальные люди спят или собираются на работу, а всякие коробковы видят десятый сон, никто тебя не заметит, только я, ну и собаки дворовые, — заверила Ирина.
Следующие полгода стали для подруг настоящим испытанием: Ирина вставала по будильнику, вытаскивала сонную, ноющую Татьяну на стадион, бежала рядом.
— Я не могу, у меня бок колит, — хныкала Татьяна на втором круге.
— Беги, представь, что ты убегаешь от своего веса, он тяжёлый, хочет тебя догнать, но ты-то быстрее, — подгоняла Ирина.
А через месяц она нашла Татьяну за школой с эклером в руке — подруга замерла, как преступник, пойманный с поличным.
— Ешь, ешь, — спокойно сказала Ирина. — Только знай, этот эклер — это победа Коробкова, вот он сейчас ест чипсы и смеётся над тобой, хочешь доставить ему удовольствие?
Татьяна посмотрела на пирожное, потом на Ирину и с размаху швырнула его в урну.
— Ненавижу тебя, — прошептала она.
— Я тоже тебя люблю, ладно, побежали, у нас ещё три круга, — ответила Ирина.
К выпускному в девятом классе Татьяна, конечно, не стала тростинкой, но сбросила пятнадцать килограммов, вошла в актовый зал в тёмно-синем платье, которое подчёркивало появившуюся талию.
Но главное изменилось не в теле, а в глазах — исчез страх, появилась сталь.
Когда тот самый Коробков попытался отпустить шуточку про похудевшую свинку, Татьяна подошла к нему, посмотрела сверху вниз и громко, на весь холл, сказала:
— Коробков, я вообще-то похудела и стала красивой, а вот ты как был дураком с кривыми зубами, так им и останешься. Мозги, знаешь ли, в спортзале не накачаешь.
Зал взорвался хохотом, Коробков стал пунцовым, а Татьяна подмигнула стоящей в тени Ирине.
В тот вечер Ирина поняла две вещи: она действительно хочет лечить людей, а Татьяна станет той, кто никогда не даст себя в обиду, и они всегда будут прикрывать друг друга.
И вот сейчас яркая брюнетка с короткой стрижкой и цепким взглядом слушала рассказ подруги, не перебивая, лишь записывала что-то в блокнот, и с каждой минутой её брови ползли всё выше.
— Ну и дела, — протянула Татьяна, когда Ирина закончила. — Я и раньше слышала, что "Престиж" — контора мутноватая, но чтобы настолько, покушение на жизнь человека, это уже высшая лига криминала.
— Это пока не точно, — ответила Ирина, жуя холодную чашку латте. — Ты можешь что-нибудь узнать? Нужны доказательства, слова Павла против репутации Сергея ничего не значат, его сочтут сумасшедшим после травмы головы.
— Обижаешь? — усмехнулась Татьяна. — Я нарою на них всё, вплоть до цвета блузки их бухгалтера, помнишь, как ты меня с той диеты вытащила? Да я тебе жизнью обязана, так что я в деле.
Ирина улыбнулась с трудом — ту историю забыть было невозможно.
Татьяна ушла, а вечером позвонила, голос у неё был возбуждённый.
— Ирка, садись, если стоишь, — начала она. — Я пробила Иванову. Светлана Александровна Иванова и твой Серёжа знакомы лет пятнадцать, учились на одном потоке в экономическом. И знаешь, что? У них была общая фирма-однодневка ещё десять лет назад, они отмывали деньги на тендерах.
— Десять лет... — прошептала Ирина. — Мы женаты семь.
— Значит, они никогда не расставались, а ты была удобной ширмой, — продолжила Татьяна. — Успешный риэлтор с женой-врачом, идеальная картинка, а Светлана его настоящий партнёр, и в бизнесе, и, прости за прямоту, в постели. Она бенефициар всех его сделок, все активы, которые он якобы покупает для клиентов, часто оседают на подставных лицах, связанных с ней.
Ирина почувствовала, как рушится её мир, но вместо слёз приходила холодная решимость.
— Спасибо, Таня, — сказала она. — А что делать-то?
— Прячь этого пациента Павла, — посоветовала Татьяна. — Если они поймут, что он начал говорить, не остановятся, в больнице его достать проще простого, капельница не с тем лекарством — и привет, остановка сердца.
— Я поняла, — кивнула Ирина.
Продолжение :