Телевизор в углу гостиной бормотал что-то бравурное, отсчитывая последние минуты уходящего года, но звук был убавлен почти до нуля. Тиканье старинных настенных часов казалось громче, чем залпы салютов за окном. Это ритмичное, неумолимое «так-так-так» словно вбивало гвозди в крышку гроба их сорокалетнего брака, хотя Галина тогда этого еще не знала.
Она сидела с прямой спиной, чувствуя, как жесткий корсет праздничного платья впивается в ребра.
Шестьдесят лет — это возраст, когда ты уже не веришь в Деда Мороза, но все еще отчаянно ждешь чуда, хотя бы маленького, бытового. Галина поправила нитку жемчуга, ощущая холод камней на горячей коже.
Напротив, за столом, накрытым накрахмаленной скатертью, сидел Сергей Петрович. Он был чисто выбрит, благоухал «Шипром» и выглядел до неприличия довольным жизнью. Его пальцы, привыкшие к рыболовным снастям, ловко подцепили вилкой маринованный гриб.
— Ну что, Галочка, — он подмигнул, и в уголках его глаз собрались лучики морщин. — Проводим старый? Год был непростой, но мы-то с тобой — кремень.
Стол стонал под тяжестью блюд. Галина начала этот марафон у плиты еще тридцатого числа. Холодец дрожал в хрустальных формах, утка сияла бронзовым загаром, а икра на бутербродах лежала густым слоем, вопреки всем законам их пенсионной экономии. Она вложила в этот ужин не просто продукты, а свое желание быть нужной, быть оцененной.
— Давай, Сережа, — ее голос прозвучал ровно, как у учительницы на экзамене. — За то, чтобы в следующем году спина не болела.
Они выпили. Внутри Галины нарастала вибрация, похожая на дрожь высоковольтных проводов. В кармане ее юбки лежал бархатный футляр, который жег бедро. Швейцарские часы. Тиссо. Противоударные, водонепроницаемые. Сергей мечтал о них полгода, оставляя журналы открытыми на нужной странице, вздыхая над своим потертым «Полетом».
Галина полгода не покупала себе лекарства от давления, заменив их дешевыми аналогами. Она ходила в осенних сапогах до самого снега. Но она купила эти часы.
— Время подарков! — Сергей Петрович потер ладони, предвкушая момент.
Галина молча достала футляр и положила его на стол.
— Это тебе. Ты хотел.
Он открыл коробочку. Его глаза округлились, в них вспыхнул детский, жадный восторг, который тут же сменился выражением хозяйской удовлетворенности.
— Ого! Тиссо! Ну, мать, ты даешь. Уважаю. Спасибо, Галчонок.
Он немедленно надел часы на запястье, покрутил рукой, любуясь игрой света на металле.
— А я тебе тоже приготовил. От души, Галь. Не обессудь, год был тяжелый, сам понимаешь. Резина зимняя подорожала, на даче крышу латать надо... Но главное же — это эмоция, верно?
Он полез в карман брюк. Галина замерла, задержав дыхание. Сердце пропустило удар, потом еще один. Может быть, золотая цепочка? Или сертификат в санаторий, о котором она говорила весной? Или хотя бы абонемент на массаж?
Сергей выложил на белоснежную скатерть... мандарин.
Один.
Маленький, слегка пожухлый, с черным ромбиком наклейки на боку.
В комнате повисла тишина, плотная и вязкая, как гудрон. Было слышно, как за окном, тремя этажами ниже, компания подростков кричит «Ура». Звук собственного дыхания показался Галине оглушительным, словно в ушах шумел прибой.
— Это что? — спросила она, и голос ее стал плоским, лишенным интонаций, как картон.
— Мандаринка, — радостно пояснил Сергей, совершенно не замечая, как воздух вокруг жены начинает искрить. — Символ солнца, Галь! Витамины! Здоровье — это главное, а побрякушки — это тлен. Я подумал: зачем нам тратиться? Мы же свои люди. Экономика должна быть экономной. Зато запах какой, а? Детство!
Он рассмеялся собственной находчивости и крутанул мандарин на скатерти, как волчок. Оранжевое пятно завертелось перед глазами Галины, превращаясь в размытую воронку, засасывающую все ее надежды.
Галина смотрела на часы за тридцать тысяч рублей на его руке. Потом перевела взгляд на мандарин ценой в двенадцать рублей. Затем на утку, которая стоила тысячу и три дня ее жизни у раскаленной плиты.
Внутри нее что-то оборвалось — не было щелчка или звона, просто несущая конструкция их брака бесшумно рухнула, подняв облако пыли.
— Экономной, говоришь? — переспросила она очень тихо.
Она встала, опираясь руками о край стола. Пальцы побелели от напряжения, ногти впились в дерево через ткань.
— Витамины, значит? Символ солнца?
Сергей перестал улыбаться. Его инстинкт самосохранения наконец проснулся, уловив запах грозы.
— Галь, ты чего? Ну ты чего начинаешь? Нормальный же подарок. Смешно, душевно...
— Душевно... — Галина взяла мандарин. Кожура была шершавой, неприятной на ощупь. — А помнишь, Сережа, как на тридцатилетие ты подарил мне набор отверток? Сказал, что в хозяйстве пригодится. Я тогда промолчала.
— Ну так пригодились же! — искренне удивился он, не понимая сути претензии. — Ты ими петлю в шкафу подтянула, пока я на рыбалке был.
— А помнишь, как на юбилей, на пятьдесят лет, ты принес мне букет из трех гвоздик? Из трех, Сережа. Как на похороны. Сказал, что розы — это мещанство и пошлость.
— Галя, не нагнетай. Это просто цветы, какая разница?
— А я тебе тогда подарила новый телевизор. В кредит. Год выплачивала, отказывая себе в лишнем куске мяса.
Она сжала мандарин в кулаке. Брызнул сок, липкий, пахучий. Желтая капля упала на скатерть, расплываясь уродливым пятном.
— Галь, ну хватит! Праздник же, куранты сейчас!
— Праздник? — Галина размахнулась и швырнула мандарин. Не в него, она была слишком хорошо воспитана для этого. Она швырнула его в стену. Плод с тошнотворным чваканьем ударился об обои с золотым тиснением и лопнул, разлетаясь оранжевыми ошметками.
Сергей вжался в стул, прикрываясь рукой. Таким он жену не видел никогда. Она всегда была удобной функцией. Мягкой, понимающей, «хранительницей очага». А сейчас перед ним стояла чужая, опасная женщина.
— Я сорок лет штопала твои носки и слушала бредни про рыбалку, хотя ненавижу запах речной тины! — Ее голос звенел, как натянутая струна. — Я сорок лет делала вид, что мне нравится этот кислый запах твоего дешевого лосьона. Я экономила на всем. На себе. На своих зубах. Чтобы ты мог купить себе лодку, спиннинг, новую резину!
— Мы семья! — выкрикнул Сергей, хватаясь за последний аргумент. — У нас общий бюджет!
— Бюджет общий, а траты твои! — Галина ударила ладонью по столу так, что вилки подпрыгнули и звякнули. — Ты когда последний раз спрашивал, чего я хочу? Не для дома, не для кухни, не для тебя? Для себя?
— Ты ничего не хотела! Ты же сама говорила — «мне ничего не надо»!
— Потому что я знала, что ты удавишься за копейку! — ее голос сорвался на хрип. — Я берегла твои нервы, твое эго. А ты... Ты принес мне цитрус. Как подачку.
Она резко развернулась и пошла к двери спальни.
— Галь! А утка? Остынет же! — крикнул он ей вслед растерянно, все еще думая желудком.
— Жри сам, — донеслось из коридора. — Подавись своим витамином.
Дверь спальни захлопнулась, и замок щелкнул, как затвор винтовки. Сергей остался один. На его руке тикали новые швейцарские часы, отсчитывая секунды новой, пугающей реальности.
Утро первого января началось не с привычного аромата кофе и блинчиков, а с звенящей пустоты. Квартира казалась вымершей, словно после эвакуации.
Сергей проснулся на диване в гостиной. Шея затекла, во рту был неприятный привкус вчерашней настойки. На столе стоял обглоданный остов утки, а мандариновая клякса на обоях засохла и потемнела, напоминая кровавый след.
Он, кряхтя, поплелся на кухню. Пусто. Идеально чисто. И никого.
На холодильнике не висело привычного списка дел.
Он толкнул дверь спальни. Заперто.
— Галь? — позвал он хрипло. — Ну хватит дуться. Выходи. Завтракать пора.
Замок щелкнул. Галина вышла. Она была одета не в домашний халат, а в строгий брючный костюм. На лице — легкий макияж, волосы уложены.
— Доброе утро, — сказала она сухо, проходя мимо него на кухню, как мимо предмета мебели.
— О, отошла! — обрадовался Сергей, решив, что буря миновала. — А то я уж испугался. Давай чайку, а? И там салатик остался...
Галина достала из шкафа свою чашку. Одну. Положила пакетик чая. Залила кипятком. Села за стол и начала пить, глядя в окно, где падал редкий снег.
Сергей переминался с ноги на ногу, чувствуя себя школьником у доски.
— А мне?
— Чайник на плите. Руки есть.
— Галь, ну ты чего начинаешь опять? Ну прости за мандарин. Ну дурак старый, признаю. Давай я тебе... шоколадку куплю? Хорошую, с орехами.
Галина медленно перевела на него взгляд. В этом взгляде было столько спокойного, ледяного равнодушия, что Сергею стало холодно даже в шерстяных носках.
— Сергей Петрович, — сказала она официально. — Шоколадку себе купи. Для стимуляции умственной деятельности. А у нас с сегодняшнего дня новые правила.
— Какие еще правила?
— Рыночные. Ты же любишь прагматизм? Вот и отлично. Я больше не домработница. Я не кухарка. Я не прачка. Хочешь есть — готовь. Хочешь чистое белье — стиральная машина в ванной, инструкция в интернете.
— Ты с ума сошла? Мы же женаты!
— Были женаты. Фактически. А теперь мы соседи по коммунальной квартире. Квартплату делим пополам. Продукты — каждый себе.
Сергей фыркнул, пытаясь вернуть уверенность.
— Да ладно тебе пугать. Через два дня прибежишь. У тебя пенсия — слезы. На что ты жить будешь без моей добавки?
Галина улыбнулась. Страшной улыбкой человека, которому нечего терять.
— А я, Сережа, продала твою лодку.
Сергей замер. Его лицо начало медленно наливаться свекольным цветом. Чашка в его руке дрогнула.
— Ч-что? Какую лодку?
— Твою надувную. С мотором. Утром, в восемь ноль-ноль. Позвонила Михалычу, он давно просил. Прибежал через пятнадцать минут, деньги перевел мне на карту. За полцены отдала, чтобы быстрее забрал.
— Ты... Ты не имела права! Это мое личное имущество!
— Это совместно нажитое имущество, купленное на деньги, которые я сэкономила на своем здоровье. Так что это моя законная доля.
Сергей рванул в коридор, к балкону, где хранилась его гордость. Балкон был пуст. Только одинокая лыжа сиротливо стояла в углу да мокрое пятно на полу напоминало о былом величии.
Он вернулся на кухню, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— В-ведьма... Да я тебя...
— Что ты меня? — Галина спокойно допила чай и поставила чашку в раковину. — Ударишь? Попробуй. Я сниму побои и подам заявление. И на развод подам. И на раздел квартиры. Хочешь на старости лет в однушку на окраине переехать с клопами?
Сергей рухнул на табуретку. Он был раздавлен. Его мир, понятный, удобный, где он был царем и богом, рухнул за одно утро. И виной всему была эта проклятая цитрусовая инициатива.
Неделю они жили в режиме окопной войны.
Галина покупала себе дорогие йогурты, экзотические фрукты, хорошую сырокопченую колбасу. Ела демонстративно, сидя напротив него, смакуя каждый кусочек. Сергей давился дешевым дошираком и пельменями, которые при варке превращались в единый серый ком клейстера.
В квартире начал появляться запах пыли. Пыль лежала на телевизоре, на подоконниках, клубилась под диваном. Сергей с удивлением обнаружил, что носки не размножаются в ящике сами собой чистыми парами, а рубашки не прыгают на вешалку выглаженными.
На четвертый день он попытался пойти на примирение через труд.
— Галь, ну посмотри, во что мы квартиру превратили. Грязь же, дышать нечем.
— Тебе мешает — ты и мой. Тряпка под раковиной, ведро в туалете.
Он взял тряпку. Повозил ей по полу, размазывая грязь ровным слоем. Спину прихватило через пять минут. Плюнул, бросил мокрую тряпку посреди коридора и ушел смотреть телевизор, сделав звук погромче.
На пятый день у него закончились чистые трусы. Он запустил стирку, но насыпал порошок не в тот отсек и кинул в барабан вместе с белым бельем свою новую красную футболку.
Вечером Галина, увидев развешанные в ванной нежно-розовые семейные трусы мужа, впервые за неделю хмыкнула. Но ничего не сказала, лишь брезгливо подвинула его таз в сторону.
На шестой день пришла дочь, Марина Сергеевна.
— Мам, пап, вы чего трубки не берете? Я звоню-звоню, уже паниковать начала!
Она зашла в квартиру и остановилась, поморщившись.
— Фу, чем это пахнет? Затхлостью какой-то и горелым луком.
В доме действительно пахло не уютом, а напряжением. Пятно от мандарина на стене так и не оттерли, оно засохло коркой.
— Что у вас происходит? — Марина переводила взгляд с отца, обросшего седой щетиной и в мятой футболке, на мать, которая сидела в кресле с книгой, свежая, надушенная и отстраненная.
— Отец проходит курс молодого бойца по ведению домашнего хозяйства, — пояснила Галина, не отрываясь от страницы.
— Мать с катушек слетела, — буркнул Сергей, глядя в пол. — Лодку продала. Варварство и самоуправство.
— Пап, ты ей что подарил? — сразу спросила Марина. Она слишком хорошо знала характер отца.
Сергей покраснел и отвел глаза.
— Мандарин, — ответила Галина.
Марина закрыла лицо рукой и глубоко вздохнула.
— Пап... Ты серьезно? Мама тебе спиннинг и швейцарские часы, а ты ей фрукт?
— Символ! — взвизгнул Сергей, но уже без былой уверенности. — Внимание!
— Ты идиот, пап, — констатировала дочь безжалостно. — Ладно. Я вас мирить приехала, пока вы тут друг друга голодом не уморили. Собирайтесь.
— Куда? — хором спросили родители.
— В ресторан. Я угощаю. Хватит в этой помойке сидеть.
В ресторане было людно, шумно и дорого. Играла живая музыка, официанты сновали с подносами. Сергей чувствовал себя неуютно без привычного растянутого трико. Он все время нервно щупал запястье с часами, словно проверяя, не отобрала ли их жена в счет уплаты долга.
Галина заказала себе салат с тигровыми креветками и бокал сухого вина. Сергей, по привычке экономя, взял самое дешевое жаркое в горшочке.
— Так, — сказала Марина, когда принесли напитки. — Давайте договариваться. Пап, ты признаешь, что был неправ?
Сергей засопел, ковыряя вилкой скатерть. Признавать ошибки он не умел генетически. Это было против его натуры, которую он гордо именовал «мужским стержнем».
— Ну... перегнул, может быть. Немного. Но лодку продавать — это перебор! Это удар ниже пояса!
— А сорок лет меня за бессловесную прислугу держать — это не удар? — спокойно спросила Галина, глядя ему прямо в глаза.
Сергей посмотрел на нее. Впервые за много лет он действительно увидел её. Не функцию, подающую еду. А человека. У нее были красивые руки с маникюром. У нее была новая прическа — она сходила в салон на деньги от лодки. Она была... чужой и независимой. И это пугало его до дрожи в коленях.
Он вдруг отчетливо понял, что она действительно может уйти. Разменять квартиру, уехать к сестре, да куда угодно. И он останется один. В пустой квартире, с розовыми трусами, кастрюлей клейстера и одиночеством.
— Галь, — сказал он тихо, и голос его дрогнул. — Вернись. Я не могу так. Я... я все понял. Я буду помогать. Честно. И деньги буду давать, сколько скажешь.
— Не надо мне твоих денег, Сережа. Я хочу уважения.
— Будет уважение! Клянусь!
Он полез во внутренний карман пиджака. Достал мятый почтовый конверт.
— Вот. Я тут... у Михалыча занял, когда он за лодкой приезжал. И с книжки снял.
Он положил конверт перед ней.
— Купи себе... что хочешь. Шубу. Или зубы эти твои сделай. Или путевку.
Галина заглянула в конверт. Там лежали купюры. Тысяч пятьдесят. Для него — сумма колоссальная. Для него это было как отрезать кусок от собственного тела без наркоза.
Она посмотрела на него. В её глазах боролись жалость и горький опыт. Жалость победила, но лишь наполовину.
— Хорошо, — сказала она, убирая конверт в сумочку. — Я приму это как частичную компенсацию за моральный ущерб. Но, Сережа, запомни: еще одна мандаринка — и ты будешь жить на даче. Зимой. В холодном сарае.
Прошел месяц.
Жизнь вроде бы вошла в колею, но колея эта стала другой, более глубокой и осторожной. Галина больше не вскакивала в шесть утра, чтобы приготовить ему завтрак — Сергей научился варить овсянку и даже купил себе нормальный лосьон, потому что старый Галина «случайно» смахнула в унитаз.
Пятно на обоях они закрыли картиной. Натюрморт — ваза с пышными пионами. Символично и безопасно.
Февраль. Вечер. За окном мела вьюга. Галина смотрела сериал в гостиной. Сергей возился на кухне — сегодня была его очередь мыть посуду. Слышался грохот тарелок и шум воды.
Вдруг он зашел в комнату. Вид у него был торжественный и немного виноватый, как у нашкодившего пса. Руки он держал за спиной.
— Галь, закрой глаза.
— Опять? — она напряглась, откладывая книгу. — Сережа, если там банан или киви, я за себя не ручаюсь. Клянусь, я подам на развод сию минуту.
— Нет. Не продукты. Честное слово. Закрой.
Она вздохнула, сняла очки и закрыла глаза.
— Протягивай руку.
Она протянула ладонь.
В нее легло что-то маленькое, холодное и твердое. Металл.
— Открывай.
На ладони лежал золотой кулон. Небольшой, изящный, в форме капли с крохотным камушком внутри. Не дешевая бижутерия. Настоящее золото. Бирка сиротливо болталась на ниточке.
— Это... это просто так, — забормотал Сергей, заливаясь краской. — Не праздник же. Просто... шел мимо ювелирного. Скидки были. Ну, я подумал... к глазам твоим подойдет. Синим.
Галина сжала кулон. Он быстро нагрелся от тепла ее руки.
— Спасибо, Сережа.
— Ну это... носить будешь?
— Буду.
Он неуклюже потоптался и сел рядом на диван, пружины жалобно скрипнули.
— А лодку жалко все-таки, — вздохнул он тяжело. — Хорошая была лодка, японский мотор...
— Жалко, — согласилась Галина. — Но зато, посмотри, какая у тебя теперь жена. С кулоном, с зубами и добрая.
— Это да, — Сергей осторожно приобнял ее за плечи. — Дорогая ты моя женщина. Во всех смыслах дорогая. Обходишься мне, как иномарка в обслуживании.
Галина положила голову ему на плечо. Она знала, что он не исправился до конца. Люди в шестьдесят не меняются кардинально, прошивка уже затвердела. Он все так же будет ворчать из-за включенного света в коридоре и пересчитывать сдачу из магазина до копейки. Но он испугался. И этого страха потери хватит еще лет на пять. А там, глядишь, и золотую свадьбу справят.
— Сереж?
— А?
— А мандаринку я тогда все-таки съела. На следующий день, с голодухи.
— Да? Вкусная была?
— Кислая. Как твоя физиономия тогда.
Они переглянулись и впервые за этот месяц рассмеялись. Не зло, а просто так, с облегчением. Как люди, которые пережили шторм и выплыли на берег, пусть и потеряв по дороге часть багажа.
А кулон Галина на следующий день отнесла к знакомому ювелиру проверить. Золото. 585 проба. Не обманул. Значит, можно жить дальше. Но чек от продажи лодки она все-таки сохранила в папке с документами. На всякий случай. Как мощный оберег от рецидивов «витаминной щедрости».
Эпилог
Прошло три года.
Июльское солнце плавило воздух над дачным поселком. Сергей Петрович, уже заметно сдавший, чинил покосившийся забор, тихо ругаясь на качество гвоздей. Галина на веранде перебирала старые вещи, которые они привезли из городской квартиры для "ссылки".
В старой коробке из-под обуви, где Сергей хранил свои рыболовные крючки и лески, она нашла чек. Пожелтевший, почти выцветший, с едва читаемыми цифрами. Дата: 31 декабря того самого, рокового года. Время: 20:15.
«Кольцо золотое с фианитом. Артикул... Цена: 15 000 руб.»
Галина замерла, держа бумажку двумя пальцами. Пятнадцать тысяч. Три года назад это были неплохие деньги для их бюджета. Он купил кольцо. В тот самый вечер.
Но почему не подарил? Почему сунул мандарин?
Она спустилась с крыльца. Сергей стучал молотком, попадая то по гвоздю, то по пальцу.
— Сережа.
Он обернулся, вытирая пот со лба.
— Чего, мать?
Она молча протянула ему чек.
— Это что?
Он прищурился, надел очки, висевшие на шнурке. Долго смотрел на бумажку, шевеля губами. Потом лицо его просветлело, а следом сразу скуксилось, как печеное яблоко.
— А... Это. Ну да. Купил я тогда кольцо. Хотел сюрприз сделать. Как в кино, понимаешь?
— Какой сюрприз? — голос Галины дрогнул.
— Ну, спрятать в мандарин. Я же надрезал его снизу. Аккуратно, лезвием. И засунул туда, в мякоть. Думал, ты чистить начнешь, найдешь, обрадуешься... Романтика, ети её.
— И? — Галина почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Где оно?
— Так я... — он почесал затылок рукояткой молотка. — Ты же его в стену шваркнула. Мандарин всмятку, брызги во все стороны. Я потом, когда ты спать ушла, веник взял. Думал, найду на полу. А его нет. Весь ковер проползал. Нету. Ну, я подумал: все, закатилось в щель или в плинтус. Или я его вместе с ошметками в совок смел и не заметил. Я же тогда... того, принял для храбрости.
— И ты молчал три года?!
— Ну так стыдно же! Лошара я. Подарок сделал, а он самоликвидировался. А потом ты лодку продала, и я решил, что мы квиты. Не судьба, значит.
Галина села прямо на траву, не жалея светлых бриджей. Она начала смеяться. Смех был истерический, сквозь слезы. Она вспоминала тот вечер, свою смертельную обиду, мысли о разводе. А он просто... просто дурак. Неудачливый романтик с руками не из того места.
Тут калитка скрипнула. Во двор, прихрамывая, вошел их сосед, дядя Миша. Местный сборщик металлолома и всего, что плохо лежит, известный своей способностью найти ценность даже в куче навоза.
— Здорово, соседи! — радостно гаркнул он, сверкая единственным золотым зубом. — Петрович, у тебя гвоздей сороковки нет? Сарай разваливается, спасу нет.
— Нету, — буркнул Сергей. — Самому мало.
Дядя Миша подошел ближе, опираясь на забор.
— Злые вы. А я вот добрый сегодня. Я вот, представляете, годовщину праздную. Три года, как с Зинкой сошлись.
— Поздравляем, — кивнула Галина, вытирая слезы.
— Да. И все благодаря вам, считай.
— Нам? — удивился Сергей.
— Ну да. Помните, три года назад, под Новый год? Я тогда мимо вашей мусорки проходил, смотрю — пакет лежит, порванный. И оттуда мандаринами пахнет на весь двор. Я заглянул — а там среди очисток блестит что-то. Я подобрал, отмыл — батюшки, кольцо! Золотое! Ну, я подумал: ничье же. В мусоре лежало. Значит, выбросили.
Повисла тишина. Было слышно, как где-то далеко лает собака и как у Сергея Петровича скрипят зубы.
— И где оно сейчас? — тихо спросила Галина.
— Так на Зинке! — гордо ответил дядя Миша. — Как влитое село. Она как увидела, так сразу и согласилась за меня пойти. Так что спасибо вам, соседи, за мое семейное счастье!
Сосед развернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и хитро подмигнул.
— Только, Петрович, я ведь тогда в пакете не только кольцо нашел. Там еще записка была. Слипшаяся вся, в соке мандариновом, но прочитать можно.
Сергей побледнел так, что стал похож на свежепобеленную стену.
— Какая записка? — спросил он севшим голосом. — Я ничего не писал.
— А вот не скажи, — усмехнулся дядя Миша, доставая из засаленного кармана сложенный вчетверо листок бумаги. — Почерк твой, Петрович. Я его сразу узнал. И содержание... очень интересное. Зинка моя плакала, когда читала. Говорит, если ты это жене не покажешь, то грех на душу возьмешь. А я вот думаю... может, вслух прочитать? Прямо сейчас?
Дядя Миша медленно начал разворачивать листок, а Галина с ужасом увидела, как в глазах мужа плещется настоящий, животный страх.
2 часть можно прочитать тут!
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
Все мои истории являются вымыслом.