Рассказ основан на реальных событиях.
Лето 1937-го.
Однажды в Ивановке на опушке леса у "волчьего брода", появились кочевые.
Приехали они не спеша, на десяти подводах, запряжённых крепкими лошадьми. Колеса тяжёлых кибиток пересекли часть деревни, углубляясь в лес и люди замерли, наблюдая за яркими пологами кибиток.
Мужики кряхтели, вспоминая пропавших два года назад кур, женщины суеверно крестились, а ребятня, позабыв про игры, толпилась у околицы, глазея на диковинные кибитки.
- Вот, Санька, в лес будешь бегать, так эти тебя украдут, - шептала доярка Люба своему сыну-озорнику, стращая мальчонку.
Григория и его отца, колхозного председателя, Ивана Петровича Кожемякина, новость застала, когда они возвращались домой с дальнего займища и к нему подошел дед Федот.
- Слышал, Иван, цыгане у нас обосновались, - сказал старый косарь Федот, - бабы уж наши к ним бегали, гадать просили.
- Ну и пущай стоят, - отозвался Иван Петрович, вытирая пот со лба. - Только чтоб без глупостей. За этим смотреть надо в оба глаза.
Гриша промолчал, ему было всё равно, он устал и сейчас мечтал только о прохладном, из погреба, квасе, да о мамкиных пирогах. А потом поспать бы крепко, так как завтра опять на покос.
Но вечером следующего дня, возвращаясь с займища один, он решил срезать путь через опушку, мимо табора. Запах дыма от костра ударил ему в ноздри, но он не стал проходить рядом с табором, а обошел сторонкой, идя к реке, через которую был мостик. И тут он увидел её.
Девушка с длинными черными и волнистыми локонами в синем платье, обшитом чем-то блестящим, шла к реке с двумя деревянными ведрами на коромысле. Шла не как деревенские женщины, вперевалку от усталости, а легко, пружинисто, будто пританцовывая. Монетки на её поясе позванивали тихой, нежной музыкой. Она опустила ведра в воду, и в этот момент Гриша нечаянно хрустнул веткой. Девушка обернулась и парень замер. Он никогда не видел таких глаз - огромных и темных, которые смотрели на него, смеясь.
- Чего смотришь? - спросила она. - Понравилась?
- А что, посмотреть нельзя? - от такой смелости и он словно храбрости набрался и улыбнулся. - Иду домой, а тут красота такая в наши места прибыла. Меня Григорием звать.
- А я Земфира, - ответила девушка, и уголки её губ дрогнули в лёгкой улыбке. — Ну, Григорий, иди своей дорогой, да не плутай. Мы здесь ненадолго, так можешь своим и передать.
Они разошлись. Но образ этих глаз преследовал Гришу всю ночь. А на следующий день он снова оказался у мосточка. Будто ноги сами понесли парня туда. Она сидела на берегу реки со стороны села, и сразу бы он её не заметил, коли бы не то самое синее платье, в котором Гриша видел её вчера. Она сидела в траве и плела венок из цветов, что росли вдоль реки.
- Я знала, что ты придешь, - тихо рассмеялась она. - И не побоялся ведь.
- А кого мне бояться? Мой отец здесь председателем, его слово закон.
- Моих не побоялся...
- Ну если чуток, - признался парень, а Земфира лукаво улыбнулась.
***
Их встречи стали тайным ритуалом. Местом свиданий они избрали полуразрушенную мельницу в версте от деревни и табора. Там разворачивалась их любовь...
Земфира отличалась от местных девушек. Она не стеснялась своих чувств, не опускала глаза. Девушка смеялась громко и заразительно, а её песни, которые она пела, сидя на берегу, были то невероятно грустными, то дико весёлыми.
- О чём поёшь-то? - спросил как-то Гриша, слушая одну из таких песен, от которой щемило сердце.
- О дороге, - ответила Земфира, глядя куда-то вдаль, за реку. - О дороге, которая никогда не кончается. О звёздах, что кочуют вместе с нами. О любви, которая приходит и уходит, как ветер.
- И наша любовь уйдёт? - тихо спросил Гриша.
Она повернула к нему лицо, и в её глазах вспыхнул тёплый, яркий свет.
- Наша никуда не уйдет. Она будет жить здесь, - Земфира прижала ладонь к его груди, над сердцем. - Даже если мы будем далеко друг от друга.
А однажды, когда они встретились в очереной раз, она вдруг пустилась в пляс прямо на лугу. Красное платье, в котором она в тот день была, взвивалось, как пламя, босые ноги выбивали сложный, стремительный ритм, а сама она казалась существом не из этого мира - диким, прекрасным и абсолютно свободным.
- Как же ты умеешь! - восторженно выдохнул Гриша, когда она, запыхавшись, упала на траву рядом.
- Это не я, - улыбнулась она, положив руку ему на грудь. - Это жизнь во мне танцует.
Гриша чувствовал, что попал под власть чар. Но это были не колдовские чары, о которых шептались бабки у колодца, а другие, название которым - любовь.
***
Табор стоял два месяца. Уже чувствовалось дыхание осени и кочевники начали потихоньку собираться. Однажды вечером, на мельнице, Земфира стала необычайно серьёзной.
- Гриша, - сказала она, глядя прямо на него. - Я ношу под сердцем твоё дитя.
- Земфира, - он словно окаменел. - Земфира...
- Чего ты так взъерошился, Гришенька? Я могла бы промолчать, не говорить, но хочу, чтобы ты знал - я покидаю тебя не одна, со мной будет частичка тебя. Этот ребенок всегда будет связывать нас с тобой.
- Ты что же такое говоришь? - он взял её руки в свои. - Ты хочешь сказать, что уйдешь вместе с табором с моим ребенком под сердцем? Не бывать тому! Да твои же тебя и не простят, камнями закидают.
- Глупый ты, - Земфира рассмеялась. - Зачем ты сейчас это говоришь? Ты хочешь, чтобы я осталась?
- Больше жизни хочу.
- Мне никто не позволит. Скорее, меня в таборе оставят вместе с ребенком, чем позволят мне с чужим остаться в селе.
- А ты? Ты сама хочешь остаться? Жить со мной, уйти от кочевой жизни, обрести дом и семью. Чтобы зимой в теплой избе быть, а не греться у костра рядом с кибиткой.
- Я очень хочу, - вдруг из её глаз ушла вся ребячливость и Гриша увидел перед собой взрослую женщину, которая и правда хотела стать женой, матерью, хозяйкой дома. Она и среди своих будто чужой была, другой совсем.
- Тогда останься.
- Через три дня табор уходит. Это будет на рассвете. Я же ночью постараюсь улизнуть и приду к тебе. Только вот, примут ли твои меня? Не прогонят ли? Сперва это узнай, а потом уж всё решим.
- Когда отец узнает, что ты ждешь от меня ребенка, ничего ему другого не останется, как принять тебя в наш дом. У тебя есть документы?
Земфира улыбнулась и покачала головой.
- Мы всё решим. Земфира, любовь моя, я буду ждать тебя всю ночь здесь, на мельнице.
План был дерзок и прост. Они обсудили каждую мелочь. Гриша, вернувшись домой, с трудом дождался утра, чтобы поговорить с отцом.
Иван Петрович слушал, сидя за столом, насупившись, покуривая самокрутку. Матрёна, его жена, стояла у печи, и лицо её было каменным, когда она услышала о Земфире. Сестра Гриши, Лида, сидела напротив отца и усмехалась над словами брата.
- Жениться на цыганке хочешь? - наконец отозвался Иван Петрович. - Совсем спятил, парень? Ну ладно, слушок был, что ты с ней гуляешь. Молодо-зелено, как говориться, но в дом зачем приводить?
- Не спятил я, батя. Я люблю её и она меня. И ребенок у нас вскоре будет.
- А кто сказал, что твой? - язвительно бросила Лида.
- Замолчи, слышишь? - Гриша сверлил взглядом сестру. - Это мой ребенок, и ничей другой.
- Григорий, - жалобно посмотрела на сына Матрёна. - Это ж крест на всю жизнь. На тебя, на нас. Не примут у нас её люди.
- Самое главное - что я её приму. Она придет завтра на рассвете и если вы не примете её здесь, я уйду с ней. Куда глаза глядят, да хоть с её же табором.
В избе повисло тяжёлое молчание. Иван Петрович потушил о окурок и вздохнул.
- Ладно. Пущай приходит. А там… там видно будет. Но помни, Григорий - коли берешь её к нам в дом, то сам за всё и отвечаешь. И еще знай - неприятности нам не нужны, смотри в оба.
***
Земфира пришла к мельнице, как и обещала, с первыми петухами. В том же синем платье, в котором Григорий увидел её в первый раз. Она держала узелок в руках и впервые парень увидел в её глазах страх и нерешительность.
Взяв за руку, околицей он повел её к своему дому.
Войдя в избу, девушка робко посмотрела на председателя и его жену, которые ночь не спали, переживая за то, что сотворил их сын. Она поклонилась им почтительно и тихо произнесла:
- Здравствуйте. Меня Земфирой звать.
- Садись, Земфира, - буркнул Иван Петрович. - Побеседуем.
Разговор был недолгим, но тяжёлым. Земфира держалась с достоинством, которое не могли не признать родители и Лида. Она смотрела прямо в глаза, отвечала чётко, без заискивания, но и без наглости.
- Работать не боишься? - спросила Матрёна.
- А чего работы бояться? - парировала Земфира. - Она не кусается, знай, делай её и будет толк.
- А вера твоя? - вставила Лида. - Какая она у тебя?
- Моя мать покойная была крещёной, - спокойно ответила Земфира, глядя на крестик Лиды, что висел у неё на груди. - И я крещена. Что не стоит об этом рассказывать всем - тоже понимаю, не глупая.
- Проводи её в комнату свою, а я завтра пойду на работу и документы справлю, - произнес Иван Петрович, тяжело вздохнув.
Земфира ходила по двору, изучая место. А ближе к обеду во двор Кожемякиных ввалилась толпа цыганских мужчин. Впереди шёл отец Земфиры и лицо его было искажено гневом.
- Где он? Где тот, кто дочь мою украл? - гремел его голос на всю округу. - Выходи, чужак, суд вершить будем!
Гриша вышел на крыльцо один. Сердце колотилось от страха, но он стоял прямо.
- Я её не крал. Земфира сама пришла по любви и согласию. И останется со мной здесь, в этой деревне.
- Любви? - захохотал кто-то из толпы. - Какая любовь может быть между волком и овцой?
И вдруг они набросились на него. Первый удар палкой пришёлся Грише по спине. Он упал, заслоняясь руками. В этот момент распахнулось окно, и Матрёна вылила из него целое ведро холодной воды прямо на нападавших.
- Ах вы, разбойники! Люди! Люди! - заголосила она.
И тут же заскрипели калитки соседей. Вышел дядя Михей, старый солдат, с охотничьим ружьём. Выбежал молодой парень Степка с вилами. За ним — другие. Бабы, которые видели чужаков в деревне и знали, что они ищут свою сбежавшую цыганку, тоже толпились у плетней с кочергами да ухватами.
- Эй! - крикнул дядя Михей, щёлкая затвором. - У нас не цыганский табор, а советская деревня! Разойдись по добру, здорову, а то милицию кликну, всех по этапу отправим! Или выстрелю. Один патрон, но в кого-то попадет.
Тут же примчал на коне Иван Петрович, который возвращался из сельского совета, увидев шум и толпу у своего двора, он пришпорил коня и вмиг очутился перед людьми.
- Что здесь происходит? Разойтись всем!
Он увидел Гришу, который, вытирая кровь, сидел на крыльце, а рядом с ним суетились мать и сестра, да Земфира, что сжалась от страха перед своими.
- Давай решать по-мужски дела, - заявил отец Земфиры. - Решать тут все сейчас будем.
- А чего решать? - усмехнулся Иван Петрович. Он не боялся сейчас этих пришлых, ведь у дома председателя толпа односельчан выстроилась. Это потом они разберуться что к чему, а пока же за своего на защиту встали.
- Твой сын мою дочь украл.
- Не крал он её, а поступил, как подобает - коли ребеночек у них будет, значит, надо жениться и вместе жить, воспитывать. А коли у тебя возражения какие имеются, можешь поехать в город и жалобу подать, да хоть в суд. А коли будете и дальше палками да кулаками махать, так целыми отсюда не уйдете. Не уследил за дочкой, вот теперь и нечего тут палками махать.
Земфира подскочила к отцу и упала к нему в ноги.
- Отец, прости. Дорогу свою жизненную я выбрала. С Гришей теперь мой путь, нам с ним по нему рука об руку уйти. Не вернусь я в табор. А коли силком увезешь - то сбегу или руки на себя наложу.
Отец смотрел на неё долго и немигающе. Потом плюнул и со злостью сказал:
- Больше ты не моя дочь. Ты умерла для нас, для своих сородичей.
Он развернулся и пошёл прочь, табор пошел вслед за ним, а Земфира со слезами на глазах долго смотрела вслед уходящему отцу, зная, что больше никогда его не увидит.
И вскоре от табора остались только следы после костров. Он ушел без неё.
ПРОДОЛЖЕНИЕ