Борщ в тот вечер получился отменный. Я сама это знала — попробовала, пока варила, и осталась довольна. Свёкла дала хороший цвет, капуста не разварилась, мясо мягкое. Разлила по тарелкам, достала сметану, нарезала свежий хлеб. Геннадий сел за стол, взял ложку, зачерпнул, подул, попробовал.
Лицо его ничего не выражало. Он ел молча, а я сидела напротив и ждала. Не похвалы — я давно отвыкла ждать похвалы. Просто ждала, пока он поест и можно будет убрать со стола.
И тут он это сказал. Так, между делом, не поднимая глаз от тарелки:
— Первая жена борщ варила лучше. У неё какой-то секрет был.
Ложка замерла у меня в руке. Я смотрела на мужа и не могла поверить, что он это произнёс. Вслух. Мне в лицо.
— Что ты сказал?
— Да я просто так, Люда. — Он пожал плечами. — Вкусно, но у Тамары вкуснее получалось. Она что-то туда добавляла особенное.
Я положила ложку на стол. Медленно встала. Геннадий поднял голову и удивлённо посмотрел на меня.
— Ты куда?
Я не ответила. Вышла из кухни, прошла в спальню, закрыла дверь. Села на кровать и уставилась в стену.
За дверью было тихо. Потом послышались шаги, скрип половиц. Геннадий остановился у двери, но не вошёл. Постоял и ушёл обратно на кухню. Загремела посуда — видимо, доедал свой борщ, который варила не Тамара.
Мы женаты семь лет. Геннадий — мой второй муж, я — его вторая жена. Познакомились в санатории, куда я поехала после развода, чтобы прийти в себя. Он тогда показался мне добрым, внимательным, надёжным. Ухаживал красиво: цветы, комплименты, прогулки под луной. Говорил, что с первой женой не сложилось, что она его не понимала, что он всю жизнь искал такую женщину, как я.
Я поверила. Мне было пятьдесят два года, за плечами — двадцать пять лет неудачного первого брака, двое взрослых детей, которые давно жили своей жизнью. Хотелось тепла, заботы, семьи. Хотелось просыпаться рядом с человеком, который тебя любит.
Через полгода мы расписались. Я переехала к нему, в его трёхкомнатную квартиру. И началась другая жизнь.
Сначала всё было хорошо. Геннадий был ласков, благодарил за каждый ужин, хвалил мои пироги. Мы вместе смотрели фильмы, ходили на прогулки, ездили на дачу. Я думала, что наконец-то нашла своё счастье.
Но постепенно что-то стало меняться. Комплименты становились реже, благодарность — суше. А потом появилась Тамара. Не живая — она давно вышла замуж за другого и уехала в другой город. Но как призрак она присутствовала в нашем доме постоянно.
«Тамара занавески всегда крахмалила». «Тамара по субботам рыбу жарила». «Тамара никогда не покупала такой дешёвый кофе». «У Тамары в доме всегда было чисто».
Я сначала терпела. Думала: человек привык, ему трудно перестроиться. Пыталась соответствовать: крахмалила занавески, жарила рыбу по субботам, покупала дорогой кофе. Но угодить было невозможно. Рыба не такая, кофе горчит, занавески слишком жёсткие.
Однажды я не выдержала и спросила:
— Гена, если Тамара была такая замечательная, почему вы развелись?
Он посмотрел на меня с обидой и ответил:
— Это не твоё дело.
С тех пор я больше не спрашивала.
Шли годы. Я привыкла к постоянным сравнениям, как привыкают к хронической боли. Научилась пропускать мимо ушей, не реагировать, делать вид, что не слышу. Убеждала себя, что у каждого свои недостатки, что идеальных мужей не бывает, что Геннадий в целом хороший человек — не пьёт, не бьёт, деньги в дом приносит.
Но в тот вечер что-то во мне сломалось.
Я сидела на кровати и думала. Семь лет я варю этому человеку борщи, стираю его рубашки, глажу его брюки. Семь лет слушаю про Тамару и её кулинарные таланты. Семь лет пытаюсь стать кем-то, кем я не являюсь.
И ради чего? Чтобы услышать, что борщ недостаточно хорош?
На следующее утро Геннадий вёл себя как ни в чём не бывало. Пил чай, читал газету, собирался на работу. На меня почти не смотрел — привык, видимо, что я всегда рядом, молчаливая и покорная.
Я тоже молчала. Приготовила завтрак, проводила его до двери. А когда он ушёл, достала чемодан и начала собирать вещи.
Не всё — только самое необходимое. Одежда, документы, фотографии детей. Книги оставила — они были слишком тяжёлые. Посуду, которую привезла из старой квартиры, тоже взяла — не хотела оставлять её в доме, где меня не ценят.
К обеду я уже была в поезде. Ехала к дочери в Тверь. Светлана удивилась моему звонку, но сказала: «Приезжай, мам, конечно». Вопросов не задавала — почувствовала, что лучше не спрашивать.
Геннадий позвонил вечером, когда я уже была у Светланы. Голос у него был растерянный, почти испуганный.
— Люда, ты где? Прихожу домой — тебя нет. Вещей нет. Что случилось?
— Я уехала.
— Как уехала? Куда? Почему?
— К дочери. А почему — ты и сам знаешь.
— Из-за борща, что ли?! — в голосе появилось раздражение. — Люда, это глупость какая-то! Я же просто сказал...
— Ты не просто сказал. Ты говоришь это семь лет, Гена. Каждый день, по любому поводу. Тамара то, Тамара сё. Я устала быть хуже Тамары.
— Да ты с ума сошла! Это же просто слова!
— Слова — это тоже поступки. До свидания.
Я положила трубку. Руки дрожали, но на душе было удивительно легко. Впервые за семь лет.
Светлана накормила меня ужином и напоила чаем. Расспрашивать не стала, только сказала:
— Мам, живи сколько хочешь. Комната свободная есть, ты никому не мешаешь.
— Спасибо, Светочка.
— И правильно, что уехала, — добавила она тихо. — Я давно замечала, какой он. Ты всё терпела, а он этим пользовался.
Я промолчала. Не хотела обсуждать мужа с дочерью. Но в глубине души знала, что она права.
Геннадий звонил каждый день. Сначала требовал, чтобы я вернулась. Потом начал уговаривать. Потом — извиняться.
— Люда, ну прости, я был неправ. Я не думал, что ты так обидишься. Это же мелочь, ну борщ, подумаешь. Приезжай домой, я больше не буду.
— Не будешь что?
— Ну... сравнивать. С Тамарой.
— А с кем будешь?
Он замолчал.
— Гена, — сказала я, — дело не только в Тамаре. Дело в том, как ты ко мне относишься. Ты не видишь во мне человека. Ты видишь прислугу, которая должна соответствовать каким-то стандартам. И если не соответствует — её можно ткнуть носом.
— Это неправда!
— Правда. Ты ни разу за семь лет не сказал мне спасибо просто так. Не принёс цветы. Не спросил, как у меня дела. Ты только замечаешь то, что сделано не так. А то, что сделано хорошо, принимаешь как должное.
Он молчал долго. Потом сказал:
— Я не знал, что ты так думаешь.
— Ты не спрашивал.
Прошёл месяц. Я жила у Светланы, помогала ей по хозяйству, гуляла с внуком. Было спокойно и хорошо. Я отвыкла от этого ощущения — просыпаться утром и не думать, что сегодня опять сделаю что-нибудь не так.
Геннадий продолжал звонить, но всё реже. Голос его менялся — от раздражения к растерянности, от растерянности к чему-то похожему на раскаяние. Однажды он сказал:
— Люда, я много думал. Ты была права. Я действительно... не замечал тебя. Привык, что ты есть, и всё. Как мебель.
— Приятное сравнение.
— Прости. Я не умею говорить красиво. Но я понял, что был дураком. Мне плохо без тебя. Дом пустой, еда невкусная, телевизор противно смотреть одному.
— То есть тебе нужна домработница и компаньонка для телевизора?
— Нет! — он почти выкрикнул это. — Мне нужна ты. Людмила. Моя жена. Я скучаю по тебе. Не по борщам, не по глаженым рубашкам. По тебе.
Я молчала. Внутри что-то ёкнуло, но я не была уверена, что это.
— Люда, я понимаю, что словами тут не отделаться. Но дай мне шанс. Приезжай хотя бы поговорить. Не насовсем, просто поговорить. Пожалуйста.
Я думала три дня. Советовалась со Светланой — она сказала, что решать мне. Советовалась с сыном Андреем — он сказал то же самое. Звонила подруге Нине — та ответила, что мужики все одинаковые, но если этот хотя бы пытается измениться, может, и стоит попробовать.
В конце концов я поехала. Не потому что простила — потому что хотела посмотреть ему в глаза.
Геннадий встретил меня на вокзале. Похудел, осунулся, в глазах что-то новое — не то страх, не то надежда. Протянул мне букет роз. Я такого от него не помнила ни разу за все годы.
— Спасибо, что приехала, — сказал он. — Пойдём домой?
Дома было непривычно чисто. Видно было, что он старался: помыл полы, протёр пыль, даже цветы в вазу поставил. На плите стояла кастрюля.
— Я борщ сварил, — сказал он смущённо. — Первый раз в жизни. По рецепту из интернета. Наверное, несъедобный, но я пытался.
Я подошла к плите, подняла крышку. Борщ выглядел странно — слишком бледный, капуста переварена, картошка развалилась. Попробовала. Пересолено, и свёкла толком не отдала цвет.
— Ужасно, да? — спросил Геннадий.
— Ужасно, — согласилась я.
— Хуже, чем у Тамары?
Я посмотрела на него. Он стоял передо мной — немолодой, растерянный, с красными от недосыпа глазами. Впервые за семь лет я видела в нём не критика и судью, а просто человека. Который ошибался, обижал, не замечал. Но который, похоже, наконец понял.
— Гена, — сказала я, — если мы попробуем снова, у меня будут условия.
— Какие угодно.
— Никаких сравнений. Ни с Тамарой, ни с кем-либо ещё. Я — это я. Со своими борщами, своими пирогами, своими недостатками.
— Принято.
— И ещё. Раз в неделю — цветы. Раз в месяц — ресторан. Раз в год — путешествие. Мне пятьдесят девять лет, и я хочу нормально жить, а не существовать при муже.
— Принято.
— И «спасибо» каждый раз, когда я что-то делаю для тебя. Каждый раз, Гена.
Он кивнул.
— Спасибо, что приехала, — сказал он тихо. — Спасибо, что даёшь мне шанс.
Я осталась. Не сразу, не в тот же день — сначала вернулась к Светлане, потом приезжала на выходные, присматривалась, проверяла. Геннадий держал слово. Цветы появлялись регулярно, «спасибо» и «пожалуйста» стали частью его лексикона. Про Тамару он больше не вспоминал ни разу.
Через три месяца я вернулась окончательно. Распаковала вещи, расставила свою посуду. Сварила борщ — настоящий, по своему рецепту, без оглядки на чьи-то стандарты.
Геннадий съел две тарелки и сказал:
— Вкусно. Очень вкусно. Спасибо тебе.
Я улыбнулась. Впервые за долгое время — искренне, от души.
Не знаю, изменился ли он по-настоящему или просто научился себя контролировать. Но это уже неважно. Важно то, что он наконец увидел во мне человека. И что я сама себя увидела — не прислугу, не мебель, а женщину, которая заслуживает уважения.
Иногда нужно уйти, чтобы тебя заметили. Жаль, что это так, но это правда.
🔔 Чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Самые обсуждаемые рассказы: