первая часть
Весна в том году пришла бурная, злая. Снег, копившийся месяцами, разом осел, превратился в тяжёлую серую кашу. Река Тайдонка, обычно смирная, вздулась, почернела и пошла крушить лёд.
Посёлок отрезало от мира. Гать через болото затопило, единственный мост снесло ещё вчера. Таёжный превратился в остров.
В тот день Нина задержалась в школе, возвращалась берегом, по тропинке, которая шла вдоль Высокого Яра. Река внизу ревела, перемалывая льдины.
Андрей был в медпункте, перебирал скудные запасы лекарств, когда дверь распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся мальчишка, сын лесничего.
— Петрович, беда! Там Нина Сергеевна. Ванька Косой под лёд провалился, у закраины, она за ним полезла!
Андрей не помнил, как бежал. Он выскочил без шапки, в одном халате, наброшенном на свитер.
Когда он прибежал к реке, всё уже кончилось. Местные мужики вытаскивали на берег Ваньку — синего, стучащего зубами, — и Нину. Она лежала на снегу, мокрая насквозь, пальто напиталось ледяной водой и тянуло к земле. Она тяжело, хрипло дышала.
— Жива! — крикнул кто-то.
Андрей подхватил её на руки, тяжёлую, ледяную, и побежал к дому.
К вечеру у неё поднялся жар, термометр показывал сорок. Нина металась в бреду, её грудь ходила ходуном, из горла вырывался клёкот.
Пневмония. Острая, молниеносная, на фоне переохлаждения и ослабленного иммунитета. Андрей метался по дому, он колол всё, что было в запасе. Но антибиотики были старыми, слабыми — ему нужны были современные препараты, нужен был кислород, реанимация.
— Связи нет! — кричал он в трубку рации в контору лесничества. — Борт нужен, срочно!
— Петрович, ты в окно посмотри, — хмуро ответил диспетчер с большой земли, прорываясь сквозь треск помех. — Нелётная. Туман, дождь со снегом. Вертушка не сядет, разобьётся. Ждите. Сутки, не меньше.
Андрей вернулся в дом. Он был врачом, который спас сотни жизней. Он вытащил Лену с того света голыми руками. А сейчас стоял у кровати женщины, которая подарила ему три года тепла, и ничем не мог помочь. Он был бессилен.
Нина угасала. К утру жар спал, но сменился липким, холодным потом. Лицо её заострилось, губы посинели. Она пришла в себя.
— Андрюша, — позвала она еле слышно.
Он упал на колени перед кроватью, сжимая её руку.
— Я здесь, Нина, я здесь, потерпи. Вертушка прилетит, как только туман рассеется.
Она слабо улыбнулась и покачала головой.
— Не надо, не успеет, я знаю. Молчи, береги силы.
— Нет, Андрюша, послушай.
Она смотрела на него ясно, с бесконечной любовью и жалостью.
— Прости меня. Хороший ты мужик, золотой. А я тебе жизнь заела. Держала возле себя, грелась.
— Нина, не говори так, ты меня спасла.
— Пустоцвет я, Андрюша, — прошептала она, и слеза скатилась в подушку. — Так и не родила тебе, не смогла. А ты иди, иди и ищи того, из сна. Сына своего ищи, и ту, которую любишь. Я тебя отпускаю. Не вини себя.
Её рука в его ладони дрогнула и обмякла. Дыхание прервалось, словно лопнула тонкая нить. В доме стало оглушительно тихо, только ветер по-прежнему бился в окно, требуя впустить весну.
Андрей сидел на полу, уткнувшись лбом в её холодную ладонь, и выл. Выл беззвучно, страшно, как раненый зверь.
Похоронили Нину на поселковом кладбище, на высоком угаре, под старыми кедрами. Весь посёлок пришёл проститься. Бабы плакали в голос, мужики хмуро курили, снимая шапки.
Вечером Андрей, постаревший за эти дни на десять лет, разбирал её вещи.
Ему нужно было чем-то занять руки, чтобы не сойти с ума от тишины в пустом доме. В нижнем ящике комода под стопкой аккуратно сложенного постельного белья он нашёл свёрток, развернул мягкую фланель. Внутри лежали спицы и моток мягкой голубой шерсти. И пара крошечных недовязанных носочков. Детских. Нина знала, что никогда не сможет иметь детей. Врачи поставили ей диагноз ещё в юности.
Но она вязала эти носочки. Тайком по ночам, когда Андрей дежурил. Вязала для ребенка, которого у неё никогда не будет. Или для того, который приснился Андрею. Андрей прижал к лицу крошечный комок шерсти, пахнущий лавандой, и разрыдался. Впервые за много лет. Слёзы текли по лицу, смывая корку льда, сковавшую его душу. Спустя неделю, когда вода спала и восстановили переправу, в поселок пришёл вездеход с почтой.
Почтальон протянул Андрею конверт без обратного адреса. Андрей вскрыл его негнущимися пальцами. Внутри был короткий листок, исписанный знакомым почерком Сергея. Барса больше нет. Взорвали в машине вместе с охраной. Клим выжил, но залег на дно. Путь домой открыт. Возвращайся, брат. Хватит прятаться. Андрей долго смотрел на эти строки. Потом поднял глаза на тайгу, стоявшую стеной вокруг.
Его ссылка закончилась. Но цена, которую он заплатил за эту свободу, была невыносимо высокой. Родной город встретил Андрея серой промозглой оттепелью. За три года здесь мало что изменилось. Те же панельные пятиэтажки, те же ямы на дорогах. Только рекламных вывесок стало больше, да и иномарки встречались чаще, расталкивая бамперами старенькие Жигули. Андрей не стал заезжать в свою квартиру. Там, наверное, всё заросло пылью и паутиной. Прямо с вокзала он поехал на кладбище.
Городской погост разросся, поглотив березовую рощу, где они когда-то гуляли с мамой. Андрей долго плутал между оградками, пока не нашёл нужный участок. Могила Анны Степановны была ухоженной. Кто-то поправил покосившийся крест, убрал прошлогоднюю листву. А в вазе у самого подножия холмика стояли цветы. Это были не дешевые гвоздики и не пластиковые венки, которыми обычно украшают могилы стариков.
Это были розы. Огромные, темно-бордовые, почти черные, на длинных стеблях. Свежие, словно их срезали час назад. Капли воды на лепестках ещё не успели высохнуть. Андрей замер. Мама любила гладиолусы и астры. Розы она считала барством. Кто мог принести сюда такой букет, стоящий половину пенсии? Соседка тётя Валя?
Исключено. Сергей? Он мужик простой, купил бы чётное количество гвоздик.
- Ищите кого, гражданин? — раздался за спиной скрипучий голос. Андрей обернулся, перед ним стоял кладбищенский сторож Митрич, вечный, как эти кресты, старик в ватнике под поясанным верёвкой.
- Здравствуйте, отец, я сын Анны Степановны, Волков.
Митрич сощурился, вглядываясь в лицо Андрея.
- А, Петрович, вернулся, значит. А я гляжу, похож, не похож. Постарел ты, доктор, седой весь, как лунь.
- Кто цветы принёс?
Андрей кивнул на розы.
- А, эти-то…
Дмитрич достал кесет и начал сворачивать самокрутку.
- Дама была вчера с вечером перед самым закрытием. На машине приехала, чёрный такой, блестящий. Сама вся в чёрном, вуаль на лице, как в кино. Стояла тут, плакала долго. Я подходить не стал, нечего людям в душу лезть. А потом…
Старик чиркнул спичкой, раскуривая табак.
- Потом такси подъехало к воротам, ты, наверное, на нём должен был быть, да задержался. Или кто другой. В общем, увидела она машину, засуетилась, будто испугалась кого. Прыгнула в свой автомобиль и по газам, только пыль столбом. Странная дама.
Сердце Андрея пропустило удар.
Лена. Это могла быть только она. Жива. Вернулась. Но почему убежала? Чего испугалась? Неужели его? Или она до сих пор боится тех, кто разрушил их жизни? Андрей провел рукой по холодному граниту памятника.
- Спасибо, мам, — прошептал он. - Ты и оттуда мне весточку подала.
Кабинет депутата Клима Валерьевича Родина располагался на третьем этаже администрации, окнами на центральную площадь.
Здесь пахло кожей, дорогим парфюмом и властью. Клим сидел в глубоком кресле, вертя в руках тяжелое золотое пресс-папье. Три года назад, после гибели Барса, он сумел не только выжить в криминальной войне, но и легализоваться. Теперь он был уважаемым человеком, меценатом, народным избранником. Прошлое, казалось, было надежно похоронено под слоем бетона и депутатской неприкосновенности. Но звонок начальника охраны заставил старые страхе выползти наружу.
- Вернулся, говоришь?
Клим говорил тихо, но в голосе звенел металл.
- Точно он, Волков?
- Точно, Клим Валерьевич. Мои ребята его на кладбище срисовали. Стоял у могилы матери, с могильщиком трепался.
Клим отшвырнул преспопье на стол. Глухой удар прозвучал как выстрел. Врач вернулся. Тот самый, который оформил смерть жены Барса.
Клим всегда подозревал, что в той истории было что-то нечисто. Слишком быстро она умерла, слишком закрытые были похороны. А потом и сам доктор исчез, растворился в тайге. Логическая цепочка выстроилась в голове Клима мгновенно, как щелчок затвора. Если врач жив и не боится вернуться, значит, он чувствует себя в безопасности. Если он жив, значит и баба эта, Лена, может быть жива. А Лена — это не просто сбежавшая жена.
Это свидетель. Единственный человек, который знает про кассеты, про заказ на её отца, про то, как Клим лично передавал деньги киллеру по приказу Барса. Срок давности по убийству не вышел. Если она заговорит, если предъявит эти записи, депутатский мандат не спасёт. Это пожизненное. Клим подошёл к окну. Внизу по площади суетились маленькие ничтожные людишки.
Он не собирался терять всё, чего достиг из-за какого-то вшивого интеллигента.
- Слушай меня внимательно, — сказал он в трубку. - Волков не должен дожить до утра. Сделайте так, чтобы комар носа не подточил. Несчастный случай, ДТП, пьяная драка — сердце прихватило. Мне плевать как, но чтобы завтра я читал некролог.
- Зря ты вернулся, Андрюха, ой, зря, — Сергей крутил баранку своего служебного уаза, хмуро глядя на дорогу.
Они ехали за город, на дальние озёра. Официально на зимнюю рыбалку. На деле, чтобы поговорить там, где у стен нет ушей. Сергей за эти годы дослужился до полковника, но привычку перестраховываться не утратил.
- Не мог я больше там, Серёга,
Андрей смотрел на мелькающие за окном заснеженные ели.
- Нина умерла, мамы нет. Я там как волк-одиночка был, тянет домой, понимаешь? Да и письмо твоё, ты же написал, чисто всё.
- Чисто,- Сергей сплюнул в открытую форточку.
- Барса нет, это факт, его вместе с Мерином на атомы разложила. А вот Клим… Этот гад живучий. В депутаты пролез, благотворитель хренов. Город под себя подмял. Если он узнает, что ты здесь…
- Он уже знает, — спокойно сказал Андрей.
- Я на кладбище был. Видел там парней в кожаных куртках, пасли меня.
Сергей резко ударил по тормозам, Уазик вильнул, но удержался на трассе.
- Ты что, совсем без башки? Зачем светился?
- Я должен был к маме сходить. Ещё… Серёга… Лена жива. Она была там, розы принесла.
Полковник посмотрел на друга тяжёлым взглядом.
- Жива, значит. Это меняет дело. Если Клим пронюхает, он землю рыть будет. Лена для него пуля в лоб.
Он снова нажал на газ, машина натужно зарычала, набирая скорость.
- Ладно… там связи нет. Обсудим, как тебя спрятать. Есть у меня одна мыслишка.
Андрей посмотрел в зеркало заднего вида. Серёга у нас хвост. Далеко позади, на пустой зимней трассе, показалась чёрная точка. Она быстро приближалась, хищно пожирая расстояние.
заключительная