Заявил Роман своей девушке, но поплатился.
***
— Я поговорил с мамой, — сказал Роман тихо. — Я объяснил ей, что мы — это мы. Что мама не может вмешиваться в нашу жизнь.
Алёна подняла взгляд:
— И как отреагировала Тамара Игоревна?
— Сначала кричала. Потом плакала. Потом сказала, что я её предаю. Но… — он глубоко вдохнул, — я не отступлю. Ты важнее.
В этот момент что‑то внутри Алены отпустило. Не всё было решено, не все проблемы исчезли. Но появилась надежда — хрупкая, но настоящая.
Предыдущая глава тут:
Все серии рассказа в хронологической последовательности тут:
— Ну что, может начнем еще раз? Всё с начала? Готова снова переехать ко мне? — нерешительно спросил Рома.
— Нет..., — лишь ответила и слегка помотала головой Алёна.
— Ты хочешь сказать, что это всё? Конец? — Рома чуть не плакал от отчаяния.
— Нет, Рома, я у тебя уже пожила, теперь давай ты ко мне, тем более у твоей мамы точно нет ключей от моей квартиры, — вдруг хихикнула Алёна.
Рома воспрял духом. Он понял, что это не конец, что у него есть шанс всё исправить:
— Правда? Класс! Да я за тобой хоть на край света! - воскликнул парень.
— Ну знаешь, называть моя квартира хоть и не такая просторная как твоя, но уж краем света её точно назвать нельзя! - засмеялась в голос Алёна, которая также была рада воссоединением со своим молодым человеком.
Роман понимал, что такое предложение — это даже к лучшему, ведь он, честно говоря, не смог достучаться до своей матери, и понимал, а Тамара Игоревна так и не отдала ему свои ключи от его квартиры.
***
— Слушай, Лен, а у тебя в квартире даже уютнее, чем у меня. Пусть тут свет по хлопку не включается, но видна тут твоя женская рука. Мне тут даже как‑то спокойнее! — произнёс Роман, отставляя пустую чашку и задумчиво глядя в окно.
За стеклом медленно опускалось весеннее солнце, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотистого. Лучи пробивались сквозь лёгкие занавески, рисуя на полу причудливые узоры. В комнате пахло свежесваренным кофе и едва уловимо — ванилью: Алёна утром пекла печенье, и несколько штук всё ещё лежали на блюде.
Алёна, сидевшая напротив в мягком кресле с вязанием, усмехнулась, не поднимая глаз:
— Ещё бы. В твоей квартире мы всегда как на вулкане — в любой момент может появиться Тамара Игоревна и начать «помогать».
Она наконец отложила спицы, посмотрела на Романа. В её взгляде смешались ирония и лёгкая горечь.
— Помнишь, как она в прошлый раз ворвалась, когда ты болел? «Я лучше знаю, как лечить своего сынулю!» — и тут же принялась переставлять лекарства, перекладывать вещи в шкафу, а потом еще заявила, что твоя подушка «неправильная» и надо купить новую.
Роман улыбнулся, но в глазах читалась усталость.
— Да, мама умеет… энергично проявлять заботу. Но ты ведь знаешь, она не со зла.
— Знаю, — вздохнула Алёна. — Но от этого не легче. Я хочу, чтобы наш дом был местом, где можно расслабиться, а не ждать очередного «сюрприза» от Тамары Игоревны...
Идея, которая пришла внезапно
Именно в этот момент Алёне в голову пришла мысль — на первый взгляд бредовая, но при ближайшем рассмотрении вполне рабочая. Она выпрямилась, глаза заблестели.
— А это идея! — воскликнула она про себя.
***
Роман ещё пару минут нежился в постели, наслаждаясь редкой возможностью никуда не спешить. За окном уже вовсю светило утреннее солнце, пробиваясь сквозь лёгкие занавески. В квартире стояла редкая для буднего дня тишина — Алёна, как обычно, ушла на работу первой.
— Ромка, доброе утро! Я ушла! Завтрак на плите! Целую тебя! — её тёплый голос и мимолетное объятие ещё витали в памяти.
Он потянулся, сладко зевнул и наконец поднялся. Накинув халат, побрёл на кухню — туда, где его ждал аромат свежесваренного кофе, заботливо приготовленного Алёной перед уходом. Роман всегда ценил эти утренние минуты: чашка горячего напитка, тишина, вид из окна…
Пристроившись у подоконника, он сделал первый глоток, наблюдая, как внизу суетятся люди — кто‑то торопится к автобусу, кто‑то выгуливает собаку, кто‑то несёт стаканчик кофе из ближайшей кофейни. В этот момент жизнь казалась почти идеальной.
Но вдруг тишину нарушил звук поворачивающегося в замке ключа. Три чётких оборота — и дверь приоткрылась.
Роман чуть не выронил чашку.
— Лен, опять что‑то забыла? Уж двадцать минут прошло, ты же уже должна была на работу доехать! — он попытался улыбнуться, думая, что Алёна действительно что‑то оставила и вернулась.
Но на пороге стояла не Алёна.
Вместо неё в дверях возник моложавый, подтянутый мужчина в форменной одежде — строгий китель, начищенные ботинки, погоны с тремя крупными звёздами, расположенными треугольником. Его осанка, выправка, уверенный взгляд — всё кричало о многолетней службе и дисциплине.
Роман замер. Он всё ещё был в халате, поверх которого виднелись семейные трусы, небритый, с растрёпанными после сна волосами, с чашкой кофе в руке. Контраст между ним и вошедшим мужчиной был настолько разительным, что на секунду Роману показалось: он попал в какой‑то абсурдный фильм.
— Да, забыла! Лена действительно забыла нас познакомить! — произнёс мужчина с лёгкой, но твёрдой интонацией, от которой у Романа пробежал холодок по спине.
В его голосе не было агрессии, но была та особая, выработанная годами службы, уверенность, которая не оставляет сомнений: перед тобой человек, привыкший командовать и получать ответы.
Роман машинально поставил чашку на подоконник, пытаясь собраться с мыслями. Слова незнакомого мужчины в форме обрушились на него, как шквал — резко, беспощадно, с той особой интонацией, к которой не подберёшь мгновенного ответа.
— Здрасьте, а вы, собственно, кто? Вы же из МЧС, судя по нашивкам? Что‑то случилось, газ прорвало... или воду? — выдавил он наконец, пытаясь собраться с мыслями. Голос звучал чуть выше, чем хотелось бы, — смесь растерянности и нарастающего раздражения.
Мужчина, уже сняв фуражку и ботинки, невозмутимо прошёл в ванную. Из‑за двери доносился шум воды и приглушённый голос:
— Да, прорвало. Павел Иваныч можешь меня называть - папа Алёны. Это не воду прорвало, а моё терпение прорвало. Уж больно захотелось поближе познакомиться с сожителем дочери, узнать, так сказать, поближе, что за фрукт подселился в её квартире!
Роман сжал кулаки. «Сожитель»… Это слово резануло слух. Он хотел было возразить, но Павел Иванович уже вышел из ванной — свежий, подтянутый, с влажными руками и идеально уложенными волосами. Его взгляд, цепкий и оценивающий, скользнул по Роману, задержался на небритой щетине, на халате, на босых ногах.
— А вы, собственно, как вошли? И почему вот так, без стука? Вы не слышали про такое понятие, как «личное пространство»? Я не против познакомиться, видимо, с папой Алёны, но не вот таким способом! Это как‑то дико! — наконец вырвалось у Романа.
Он чувствовал, как внутри закипает протест — не столько против самого Павла Ивановича, сколько против этой бесцеремонности, этого вторжения в его утренний ритуал, в его дом, в его жизнь.
Павел Иванович усмехнулся — холодно, почти насмешливо.
— А чего ты хотел, Рома? Чтобы вечером за ужином знакомиться в приятной обстановке, да ещё на нейтральной территории? Нет, понимаешь, истинное лицо вероятного зятя мы узнаём, вываливаясь из засады, совершив неожиданную для неприятеля разведку боем!
Он сделал шаг вперёд, и Роман невольно отступил. Павел Иванович продолжал осматривать квартиру — не как гость, а как инспектор. Его взгляд цеплялся за каждую мелочь: незаправленную кровать в спальне, носки, небрежно брошенные у дивана, чашку с остатками кофе на столе.
— Вот когда бы я вероятного зятя увидел во всей «красе»? Рожа небрита, кровать не заправлена, носки по всей комнате разбросаны… На часах уже половина девятого, а ты в трусах по квартире бродишь! Не стыдно?!
— А если дети пойдут, ты чему мне внука научишь? Как своими пальчиками по клавиатуре тыкать?!
Голос Павла Ивановича звучал жёстко, почти командно. Роман почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он хотел ответить резко, но слова застряли в горле. Павел Иванович смотрел на него так, будто видел насквозь — все его слабости, все промахи, все несовершенства.
Роман попытался собраться. Он выпрямился, сделал глубокий вдох.
— Павел Иванович, я понимаю, что вы волнуетесь за Алёну. Но это её дом, её выбор. И я не «сожитель», а человек, который любит её. Да, сейчас я не в лучшей форме — проснулся, не ожидал гостей. Но это не значит, что я не способен заботиться о ней.
Павел Иванович приподнял бровь, скрестил руки на груди.
— Любить — это не только слова, Рома. Это порядок, ответственность, дисциплина. Ты пока что‑то не впечатляешь.
Роман стоял в проходе между кухней и коридором, чувствуя себя словно новобранец перед строгим командиром. Павел Иванович, не дожидаясь приглашения, уже нашёл в кладовке ящик с инструментами — и теперь деловито раскладывал их на полу.
— А чего порожек на входе не починишь? Ждёшь, когда Лёнка обратно прикрутит, мастер‑ломастер? А ну, тащи сюда набор инструментов из кладовки, привернуть надо! — скомандовал он, даже не глядя на Романа.
В его голосе звучала такая уверенность, будто он не гость в чужой квартире, а хозяин, вернувшийся после долгого отсутствия и обнаруживший беспорядок.
Роман машинально шагнул к кладовке, но тут же остановился. Внутри закипала смесь раздражения и неловкости.
— Я… я собирался этим заняться, — пробормотал он, пытаясь сохранить достоинство. — Просто времени не было.
— Времени не бывает «не было», — отрезал Павел Иванович, уже прилаживая алюминиевую накладку порога. — Бывает «не сделал». А если бы Лена ногу подвернула? Ты подумал об этом?
Павел Иваныч ловко закрутил первый саморез, и Роман невольно засмотрелся на его уверенные, выверенные движения. В этом человеке всё говорило о дисциплине: от аккуратной причёски до чёткой артикуляции.
Пока Павел Иванович возился с порогом, Роман попытался собраться с мыслями. Но мысли как-то не шли в голову, вместо этого он просто стоял и смотрел, как чужой человек — отец его любимой женщины — наводит порядок в его доме.
Закончив с порогом, Павел Иванович выпрямился, отряхнул руки и окинул взглядом коридор. Его взгляд тут же зацепился за дверь в спальню — она скрипнула, когда Роман утром выходил.
— И двери у тебя не смазаны, скрипят, как уключины на лодке. Не слышал песню про лодочника и что с ним стало? — он вдруг перешёл на полушутливый тон, но в глазах по‑прежнему читалась строгость.
Он сделал паузу, посмотрел на Романа с лёгким прищуром.
— Так что посыл сего нехитрого, но правдивого повествования таков: все трущиеся металлические части необходимо… что? Вовремя смазывать! Чтобы моя дочка не просыпалась от того, что какой‑то боров по ночам бегает в гальюн по три раза за ночь!
Роман почувствовал, как краснеет. Он хотел ответить резко, но вовремя сдержался. Вместо этого глубоко вдохнул и сказал как можно спокойнее:
— Павел Иванович, я понимаю, что вы волнуетесь за Алёну. И я тоже хочу, чтобы ей было хорошо. Да, я не идеален. Да, кое‑что не успел сделать. Но я готов работать над этим.
Павел Иванович замер, положил инструмент на пол и внимательно посмотрел на него. В его взгляде мелькнуло что‑то новое — не насмешка, а скорее интерес.
— Работать над этим — это хорошо. Но знаешь, что ещё важно? — он сделал шаг вперёд, понизил голос.
— Чтобы моя дочь видела: ты не просто «готов работать», а уже работаешь. Чтобы она чувствовала себя защищённой, а не как на минном поле, где в любой момент может что‑то пойти не так.
Роман кивнул. Он понимал: это не просто проверка. Это экзамен. И от того, как он его сдаст, зависит многое.
— Дайте мне пару дней, — сказал он твёрдо. — Я приведу квартиру в порядок. Починю всё, что нужно. И сделаю так, чтобы Алёна чувствовала себя здесь комфортно.
Павел Иванович задумчиво потёр подбородок, потом медленно кивнул.
— Хорошо. Посмотрим. Но помни: слова — это воздух. А дела — это фундамент. И если хочешь, чтобы твоя жизнь с Леной была крепкой, закладывай этот фундамент правильно.
Он поднял ящик с инструментами, поставил его обратно в кладовку и направился к выходу. Уже в дверях обернулся:
— И да, смазку для петель купи. Силиконовую. Она не пачкается и долго держится.
Продолжение уже на канале. Ссылка ниже ⬇️
Продолжение тут: