Майское солнце светило в окно так ярко, что хотелось зажмуриться. Валентина Ивановна стояла на балконе, поливала цветы. Герань расцвела, фиалки тоже. Красиво получилось.
Внизу, во дворе, дети играли в мяч. Кричали, смеялись. Валентина Ивановна посмотрела на них и улыбнулась. Хорошо, когда тепло. Зима была долгая, холодная.
В квартире зазвонил телефон. Дочкин. Валентина Ивановна вытерла руки о фартук, вошла в комнату. Лена сидела на диване, разговаривала, не заметила мать.
— Да, Алла Михайловна, я понимаю. Я с ней поговорю, обязательно.
Валентина Ивановна остановилась в дверях. Алла Михайловна — это свекровь Лены. Мать её мужа Артёма.
— Нет-нет, она не хотела вас обидеть. Просто мама у меня такая, знаете... прямая. Что думает, то и говорит.
Валентина Ивановна почувствовала, как внутри что-то сжалось. Лена говорила о ней. Извинялась за неё.
— Конечно, я понимаю, что вам неприятно было. Мне тоже. Я ей скажу, что так нельзя, обещаю.
Лена замолчала, слушала что-то. Валентина Ивановна стояла, не двигаясь. Хотела уйти, но ноги не слушались.
— Хорошо, Алла Михайловна. Спасибо за понимание. До свидания.
Лена положила трубку, обернулась и увидела мать. Лицо у неё стало виноватым.
— Мам, ты давно тут?
— Только зашла. Цветы поливала.
Они смотрели друг на друга. Лена первая отвела взгляд.
— Ты слышала?
— Слышала.
Валентина Ивановна прошла на кухню. Включила чайник. Руки дрожали, пришлось несколько раз попасть кнопкой.
Лена вошла следом.
— Мам, не обижайся, пожалуйста.
— На что обижаться?
— Ну, на то, что я... Это Алла Михайловна звонила. Расстроенная очень.
— И что я такого сказала?
Лена села за стол, потёрла виски.
— Мам, ну ты же помнишь. Вчера, на ужине. Ты сказала, что её пирог сырой внутри.
Валентина Ивановна повернулась к дочери.
— Так он и был сырой. Я что, врать должна была?
— Нет, но можно было сказать помягче. Или вообще промолчать.
— Зачем молчать, если правда?
Лена вздохнула.
— Мама, ну не всегда же надо правду говорить. Иногда лучше промолчать, чтобы человека не обидеть.
— Я её не обижала. Я сказала, как есть.
— Но ей было неприятно! Она два дня этот пирог готовила, хотела удивить. А ты...
Валентина Ивановна налила себе чай, села напротив дочери.
— Лена, я не понимаю. Я что-то плохое сделала? Сказала правду — и всё.
— Мам, но есть вещи, которые лучше не говорить вслух. Особенно свекрови.
— Почему свекрови? Чем она особенная?
Лена закрыла лицо руками.
— Потому что она мать моего мужа. Потому что мы с Артёмом живём рядом с ними, и мне важно сохранять хорошие отношения. А ты... ты каждый раз что-то такое говоришь.
Валентина Ивановна отпила чаю. Горячий, обжёг губы.
— Что я говорю?
— Да много чего! То суп у неё пересоленный, то в квартире пыльно, то она Артёма неправильно воспитала. Мам, ну нельзя так!
— Я же не ругаюсь. Просто замечания делаю.
— Вот именно что замечания! Постоянные! Алла Михайловна уже на меня обижается. Говорит, что я должна с тобой поговорить.
Валентина Ивановна поставила чашку на стол.
— И ты извиняешься за меня.
— Мам...
— Нет, именно так. Ты извиняешься за свою мать перед какой-то чужой женщиной.
— Она не чужая! Она свекровь моя!
— А я кто?
Лена помолчала.
— Ты моя мама. Но это не значит, что я должна всё терпеть.
Валентина Ивановна встала, вышла на балкон. Герань качалась на ветру. Внизу дети всё ещё играли.
Лена подошла сзади, положила руку на плечо.
— Мам, я не хочу с тобой ссориться. Просто давай договоримся — когда мы у Аллы Михайловны, ты постараешься... ну, помягче быть.
— Ты хочешь, чтобы я молчала и улыбалась, да?
— Нет. Я хочу, чтобы ты не обижала людей.
Валентина Ивановна обернулась.
— Лена, я всю жизнь говорю правду. Всегда. И тебя так воспитывала. А теперь ты мне говоришь, что правду надо прятать?
— Не прятать. Просто... смягчать.
— Это называется врать.
— Нет, это называется быть тактичной!
Они стояли на балконе, смотрели друг на друга. Лена первая опустила глаза.
— Мам, ну пойми. Мне жить с этими людьми. Артём их сын, единственный. Они к нам каждую неделю приходят, мы к ним. Если ты будешь постоянно всех задевать, я окажусь между двух огней.
Валентина Ивановна промолчала. Лена вздохнула и ушла в комнату.
Вечером они почти не разговаривали. Валентина Ивановна готовила ужин, Лена сидела за компьютером, работала. За окном темнело, включались фонари.
Когда Артём пришёл с работы, Лена сразу пошла с ним в спальню. Валентина Ивановна слышала, как они разговаривают. Тихо, но различимо.
— Твоя мама опять маму мою обидела, — говорила Лена.
— Да ладно, не обращай внимания.
— Как не обращать? Твоя мама звонила, плакала почти!
— Ну, Валентина Ивановна такая. Прямая.
— Слишком прямая. Артём, поговори с ней, может?
— Я? Зачем мне? Это твоя мама.
— Но она тебя любит, тебя послушает.
— Лен, я не буду. Это не мои отношения.
Валентина Ивановна отошла от двери. Прошла на кухню, налила воды. Пила медленно, маленькими глотками.
Значит, так. Дочь извиняется за неё. Зять не хочет вмешиваться. А она, Валентина Ивановна, получается виновата во всём.
На следующий день Лена уехала на работу рано. Валентина Ивановна осталась одна. Убралась в квартире, постирала бельё. Потом села у окна, смотрела на двор.
Телефон зазвонил около обеда. Подруга Тамара.
— Валь, как дела?
— Нормально.
— Что-то голос грустный. Случилось что?
Валентина Ивановна помолчала, потом рассказала. Про пирог, про звонок, про Ленины извинения.
— Вот так и живу теперь. Виновата во всём.
Тамара вздохнула.
— Валь, а ты подумай. Может, Ленка права?
— Как это права?
— Ну, она же замужем. Ей с этими людьми жить. А ты... ты ведь правда резковата бываешь.
— Я правду говорю!
— Знаю. Но правда тоже бывает разной. Можно сказать в лоб, а можно помягче. Вот ты говоришь — пирог сырой. А можно было сказать — очень интересный рецепт, надо будет попробовать повторить.
— Это вранье.
— Это вежливость, Валь. Мы с тобой уже не молодые. Мир изменился. Теперь все такие... чувствительные. Обижаются на каждое слово.
Валентина Ивановна положила трубку. Тамара тоже против неё, значит.
Вечером Лена пришла с работы молчаливая. Поужинали в тишине. Артём что-то рассказывал про работу, но Валентина Ивановна не слушала.
После ужина Лена подошла к матери.
— Мам, в воскресенье мы поедем к Алле Михайловне. Она день рождения отмечает. Ты поедешь?
— Не знаю.
— Мам, ну пожалуйста. Ей будет обидно, если ты не приедешь.
— Ей и так всё обидно.
— Мам...
— Хорошо, поеду. Только сидеть буду молча, раз я такая неправильная.
Лена вздохнула, но ничего не сказала.
В воскресенье поехали втроём. Алла Михайловна встретила радушно, обняла Лену, кивнула Валентине Ивановне. Холодно так, натянуто.
Стол был накрыт богато. Салаты, закуски, горячее. Гости собрались — родственники, друзья. Валентина Ивановна села в уголке, молчала.
Лена всё время была рядом со свекровью. Помогала разносить блюда, смеялась её шуткам. А на Валентину Ивановну только искоса поглядывала — мол, веди себя хорошо.
Торт принесли к вечеру. Большой, красивый. Алла Михайловна разрезала его, раздала гостям. Валентине Ивановне тоже протянула кусок.
— Угощайтесь, Валентина Ивановна.
— Спасибо.
Валентина Ивановна попробовала. Крем был слишком сладкий, коржи суховатые. Но она промолчала. Ела и молчала.
Лена посмотрела на неё с надеждой. Валентина Ивановна кивнула. Мол, всё хорошо.
После праздника ехали домой молча. Артём вёл машину, Лена сидела рядом. Валентина Ивановна на заднем сиденье, смотрела в окно.
Дома Лена подошла, обняла мать.
— Спасибо, мам. Что сдержалась.
— Не за что.
Валентина Ивановна прошла в свою комнату, закрыла дверь. Легла на кровать, смотрела в потолок.
Значит, так теперь будет. Она будет молчать, улыбаться, есть невкусные торты и хвалить сырые пироги. Потому что дочери так удобнее.
А она, Валентина Ивановна, должна притворяться. Всю жизнь учила дочь быть честной, а теперь сама должна врать.
Слёзы покатились по вискам. Обидно. Больно. Одиноко.
На следующий день Лена уехала на работу. Валентина Ивановна сидела на кухне, пила чай. Холодный уже, противный.
Телефон завибрировал. Сообщение от Лены: «Мам, спасибо ещё раз. Алла Михайловна довольна, что ты приехала. Всё-таки мы семья».
Валентина Ивановна посмотрела на сообщение. Потом удалила его. Встала, вышла на балкон.
Герань всё так же цвела. Дети во дворе играли. Солнце светило.
Но Валентина Ивановна почему-то не радовалась. Просто стояла, смотрела на цветы и думала о том, что семья — это когда тебя принимают такой, какая ты есть. А не когда заставляют меняться и извиняются за тебя.
И ещё она думала о том, что, может быть, Лена права. Может, мир действительно изменился, и она не успела измениться вместе с ним.
Но притворяться она всё равно не научится. Никогда.
Даже если дочь будет извиняться за неё всю жизнь.
☀️
Подпишитесь на канал — и каждый день мы будем встречаться здесь, в историях, где всё по-настоящему 🤍
Я пишу о людях, о чувствах, о том, что бывает с каждым. Без прикрас, но с теплом.
📅 Новая история каждый день — как письмо от старого друга.
Сейчас читают: