На столе лежит книга. Человек, лично прошедший 200 огненных дней и ночей Сталинграда, читает строки о том, что фундамент той победы заложили не герои, а штрафные роты. И его реакция была мгновенной и яростной.
Этим человеком был Василий Иванович Чуйков. Сын тульского крестьянина, в 12 лет уехавший на заработки в Питер, слесарь, а затем — солдат, который не планировал становиться профессиональным военным. Его жизнь изменил 1918 год, когда он добровольцем вступил в Красную Армию. Он прошел Гражданскую, а в Сталинграде командовал легендарной 62-й армией, той самой, что отстояла город, не отступив за Волгу. Его авторитет был непререкаем. И вот этот человек, «ровесник века», берется за перо.
Что же так его возмутило? В книге он нашел несколько тезисов. Первый — о «бездействующей» армии на Дальнем Востоке. Для Чуйкова, знавшего цену каждому солдату на тех рубежах, это звучало как издевательство. Он вспоминает бои у Хасана и Халхин-Гола, напоминая, что именно эта «бездействующая» армия сковывала японскую Квантунскую армию в 1941-42 годах, не позволив ей ударить в спину, когда решалась судьба Москвы и Сталинграда.
Но главный удар пришелся по памяти о Сталинграде. Автор писал о потоке отступавших, которых гнали в штрафные роты, называя их «цементом фундамента Сталинградской победы». Вот тут Чуйков уже не сдерживается. Представьте его чувства. Он день за днем руководил обороной в кромешном аду, знал по именам героев — снайпера Зайцева, сержанта Павлова и его горстку бойцов, державших легендарный дом, медсестру Любу Нестеренко.
И ему говорят, что все это — заслуга штрафников? Он пишет с гневной иронией: «По-вашему… гвардейские дивизии… были “сцементированы” штрафными ротами?». Он клянется, что в период Сталинградской эпопеи в Советской Армии не было штрафных рот и среди бойцов-сталинградцев не было ни одного штрафника. И ставит точку, вынося обвинение от имени живых и павших: «бесчестного лжеца и клеветника».
Казалось бы, дело ясное. Маршал, герой, свидетель против книжного публициста. Вот это поворот. Но история, как это часто бывает, оказалась сложнее. После публикации этого письма стали звучать другие голоса. Историки и исследователи подняли архивы. И выяснилось, что штрафные подразделения в битве за Сталинград все-таки были.
Согласно данным, на Сталинградском и Донском фронтах действовали отдельные штрафные батальоны и роты. Правда, в самой 62-й армии Чуйкова их действительно не было. Возможно, маршал говорил правду в рамках своего участка фронта. Но отрицание самого факта их существования в масштабах всей битвы поставило под сомнение авторство письма.
Некоторые эксперты и вовсе заявили, что это яркое, эмоциональное письмо — фейк, сфабрикованный уже в поздние годы кем-то, кто хотел использовать авторитет Чуйкова в идеологической войне. В самом деле, странно: оригиналов нет, текст гуляет по интернет-блогам и патриотическим сайтам. Сам Чуйков скончался в 1982 году, а полемика с его оппонентом, изгнанным из СССР, стала особенно острой позже.
Получается парадоксальная ситуация. Даже если письмо ненастоящее, оно мастерски передало реальную, кипящую обиду ветерана. Обиду за то, что жертва и подвиг миллионов могут быть сведены к простой, оскорбительной формуле. С другой стороны, попытка «защитить» историю через отрицание неудобных фактов (существования штрафбатов) сама по себе становится мифом.
Кульминация этой драмы — не в споре двух людей. Она — в столкновении памяти и истории. В боли солдата, который защищал свой окоп и свою правду, и в холодном свете архивных документов, показывающих войну во всей ее чудовищной и неоднозначной полноте. Чуйков (или тот, кто писал от его имени) защищал святое: честь своих погибших товарищей, которые, по его убеждению, победили не из-под палки, а по велению сердца.
Финал этой истории горький. Память о войне оказалась полем боя, где сражаются не только факты, но и эмоции, идеология, обиды. Преступлением здесь становится не просто ложь, а любая попытка перечеркнуть чужое страдание, будь то страдание штрафника, брошенного на самый опасный участок, или комсомольца-добровольца, сознательно шедшего на смерть.
Итог прост и сложен одновременно. Любая война — это трагедия, разыгранная миллионами личных драм. Упрощать ее, втискивая в рамки удобного мифа, — значит предавать всех, кто в ней был. И маршал, отстаивавший правду своего окопа, и писатель, говоривший о тех, кого предпочитали забыть, в этой драме были каждый по-своему правы и оба стали заложниками истории, которую мы до сих пор не можем понять до конца.
**А как вы думаете, где проходит грань между защитой светлой памяти и отрицанием неприглядных, но реальных фактов истории? Могла ли эта жесткая полемика родиться в наши дни? Поделитесь своим мнением в комментариях.**
