Глава 23. Шёпот чёрной воды
Ночь рухнула на Багдад, словно тяжёлое бархатное одеяло, пропитанное потом и тревогой. Даже тьма не принесла желанной прохлады измученному зноем городу.
Великий Тигр, обычно дарующий свежесть, сегодня исходил густым, липким туманом. Река пахла тиной, гниющей рыбой и той особой, тревожной сыростью, что бывает перед большой бедой.
Город Мира спал беспокойным, рваным сном.
То здесь, то там тишину вспарывал хриплый лай бродячих псов, гулкая перекличка стражи на стенах и пьяный хохот тюркских гулямов. Новые хозяева жизни, чувствуя вседозволенность, бродили по узким улочкам, ища развлечений и добычи.
В глубине Павильона Ветров, за плотно закрытыми ставнями, Ариб аль-Мамунийя готовилась к выходу.
В этот раз она не мазала тело драгоценными маслами и не подводила глаза сурьмой. Сегодня ей предстояло свидание не с Халифом и не с любовником.
Ей предстояла встреча со Смертью. Или с Жизнью. Ставкой была голова её сына.
Ариб решительным движением сбросила с себя прохладный шёлк домашнего платья. Его сменила грубая, колючая шерстяная абайя — одежда простой служанки, в которой легко затеряться в толпе.
Лицо она скрыла под плотным тёмным никабом, оставив лишь узкую щель для глаз. Глаз, в которых сейчас не было ни капли страха, только холодная решимость волчицы.
В широком рукаве, ближе к телу, был зашит тот самый страшный жетон. Глаз, обвитый Змеёй. Знак врага.
А на поясе, под грубой тканью, холодил кожу тонкий дамасский кинжал.
— Вы уверены, госпожа? — голос Шарии дрожал, срываясь на шёпот.
Бывшая певица, а ныне верная тень Ариб, помогала закрепить покрывало, и её пальцы были ледяными.
— Если вас поймают в таком виде... Халиф решит, что вы идёте к любовнику. Недоверие Мутасима страшнее чумы. Он убьёт вас обоих, не спрашивая имён.
Ариб резко повернулась к ней.
— Если я не пойду, Шария, моего сына убьют те, кто страшнее любого Халифа. Тени не знают жалости.
Она на мгновение прикрыла глаза, собираясь с духом.
— Масрур ждёт у лодочной пристани?
— Да... Он подкупил стражу у Ворот Садов. Отдал им месячное жалованье. Но Великий Евнух сказал, что у вас есть только час. Всего один час песочных часов, госпожа! Если Мутасим проснётся и позовёт вас...
— Я вернусь до того, как остынет его ложе, — твёрдо отрезала Ариб.
Она скользнула к двери, бесшумная, как змея в высокой траве.
Сад встретил её удушливой духотой. Тени кипарисов вытягивались по земле чёрными клинками. Ариб двигалась, сливаясь с мраком, стараясь даже не дышать. Каждый хруст гравия под сандалией отдавался в ушах грохотом обвала.
Сердце билось в горле, как пойманная птица, но разум оставался кристально чистым.
Она шла на встречу с аль-Амином. Человеком, который когда-то выкупил её из рабства и дал крылья. Человеком, которого она теперь подозревала в самом гнусном предательстве.
Если Глава шпионов и есть тот самый «Аль-Гул»... то этой ночью Тигр примет в свои воды ещё одно тело.
Но жить в неведении, когда нож занесён над колыбелью её сына, было невыносимо.
***
Лодка покачивалась на чернильной воде, надёжно скрытая в густых зарослях тростника.
В ней сидел человек, с ног до головы закутанный в потрепанный плащ дервиша.
На берегу, словно каменное изваяние, застыл Масрур с потушенным факелом. Заметив Ариб, он лишь коротко кивнул и растворился в тени деревьев, охраняя подступы.
Ариб ступила на шаткое дно лодки. Судёнышко качнулось, заскрипев уключинами.
Человек в плаще медленно поднял голову. Капюшон сполз назад.
В неверном свете далёких звёзд она увидела лицо аль-Амина ибн Мухаммада. Сахиб аль-Барид, повелитель новостей и тайн.
Он сильно постарел. В некогда чёрной бороде серебрился иней старости, а под глазами залегли глубокие, скорбные борозды. Но взгляд... Взгляд остался прежним — цепким, тяжёлым, немигающим взглядом кобры.
— Ты пришла, дочь Джафара, — произнёс он тихо. Его голос был похож на шелест сухого тростника. — Ты рискуешь головой, покидая дворец в такое смутное время.
— Я рискую большим, чем голова, — ответила Ариб, опускаясь на жесткую скамью. — Я рискую своим сердцем.
Она не стала тратить драгоценные мгновения на пустые приветствия.
Рука нырнула за пазуху. Ариб достала карту Басры. Тот самый проклятый пергамент, найденный у казнённого казначея, и с силой бросила её ему на колени.
— Объясни мне это!
Аль-Амин взял пергамент. Его лицо осталось непроницаемым, ни один мускул не дрогнул. Он поднёс карту к крошечному масляному фонарю, стоявшему на дне лодки.
— Карта Басры... Квартал шелкопрядов... Дом купца Абу-Касима.
— Ты знаешь этот дом, — не спросила, а утвердительно бросила Ариб. В её голосе звенела сталь клинка, готового к удару. — Ты знал, где мой сын!
— Конечно, я знал, — спокойно ответил шпион, аккуратно сворачивая карту.
— Я глава Барида. Моя работа знать всё. Особенно то, что связано безопасностью государства. И безопасности тех, кто мне дорог.
— Безопасности?!
Ариб подалась вперёд, почти касаясь его лица. В её руке хищно блеснул жетон с Глазом.
— Эта карта была найдена у предателя! У человека, который продавал тайны Халифата врагам! На карте рукой убийцы написано «Наследие»! Они собирались похитить Зейна!
Она задохнулась от гнева и боли.
— Если ты знал, где он, почему карта оказалась у шакалов? Или ты сам продал её им?!
В повисшей тишине слышно было только тяжёлое, прерывистое дыхание матери и тихий плеск воды о борта.
Аль-Амин смотрел на неё с глубокой, древней грустью.
— Ты думаешь, я «Аль-Гул»? — спросил он так просто, будто речь шла о погоде. — Ты думаешь, я, старый евнух, который когда-то увидел в глазах маленькой рабыни искру божью и спас её... теперь хочу погасить эту искру?
— Докажи, что это не так! Имена в списке Фадла ведут к тебе! Ты знал все тайны Мамуна!
Аль-Амин глубоко вздохнкл. Его рука медленно потянулась за пазуху.
Ариб напряглась, её пальцы судорожно сжали рукоять кинжала под одеждой. Одно резкое движение и она ударит. Без жалости.
Но старик достал не оружие.
Он извлёк маленький, помятый свиток папируса. Грязный, заляпанный тёмными, бурыми пятнами.
— Посмотри на это.
Ариб взяла свиток дрожащими пальцами. Это было донесение. Короткое, написанное второпях, с кляксами.
«Драгоценный груз в Басре под наблюдением. Охрана слаба. Ждём приказа Аль-Гула для изъятия. Посредник, казначей».
Посреди текста зияла дыра. Свиток был пробит насквозь чем-то острым, словно стрелой. И бурые пятна вокруг дыры... Это была засохшая кровь.
— Откуда это у тебя? — прошептала Ариб, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
— Я снял это с тела человека, который пытался перелезть через стену дома Абу-Касима три дня назад, — голос Аль-Амина стал жёстким.
— Мои люди перехватили его. Мои «тени» охраняют твоего сына, Ариб, с того дня, как Масрур увёз его в Басру. Днём и ночью.
Он наклонился к ней ближе.
— Если бы не я, Зейна украли бы ещё месяц назад. И ты бы никогда больше его не увидела.
Ариб опустила руку. Силы внезапно покинули её, и она, обмякнув, прислонилась к борту лодки. Кинжал казался невыносимо тяжёлым.
— Ты... ты защищал его всё это время?
— Я защищал тайну. И невинное дитя. Я знал, что покойный казначей лишь кошелёк, передающий золото. Но я не знал, кто дёргает за ниточки.
Он осторожно забрал из её ослабевших пальцев жетон с Глазом и Змеёй.
— Теперь, благодаря твоей смелости и твоему «вину правды», мы знаем больше. Ты понимаешь, чей это знак?
— Фарида сказала, это знак секты...
— Это «Батинийя», — перебил он. — Люди скрытого смысла. Фанатики. Они верят, что власть Аббасидов грех и узурпация. Они хотят вернуть трон «истинным» потомкам, но делают это руками дьявола. Яд, кинжал в спину, похищение детей для них все средства хороши.
Аль-Амин сжал жетон в кулаке так, что побелели костяшки.
— «Аль-Гул» — это не имя человека, Ариб. Это звание. «Пожиратель». Их лидер кто-то внутри дворца. Кто-то очень близкий к Мутасиму. Тот, кто улыбается нам на пирах, но ненавидит всех. И арабов, и персов, и тюрок. Тот, кто хочет хаоса, чтобы на руинах построить свой порядок.
Холод пробрал Ариб до костей, и это был не холод реки.
— Если они доберутся до Зейна... они будут шантажировать меня...
— Они не доберутся.
Лицо старого шпиона осветилось мрачной решимостью.
— Сегодня ночью, пока мы здесь говорим, мои люди вывозят семью купца Абу-Касима из Басры.
— Куда?
— В Оман. Морем. Туда, где властвуют муссоны и индийские купцы. Там их никто не найдёт. След оборвётся в воде.
Ариб судорожно вздохнула. Оман... Это край света.
— Но ты... — голос Аль-Амина стал твёрдым, как приказ. — Ты должна забыть о сыне. Полностью. Стереть его из памяти, из снов, из молитв.
— Забыть?! — вскрикнула она.
— Да! Ты не должна писать, не должна спрашивать, не должна даже думать о нём вслух! Если «Аль-Гул» поймёт, что ты потеряла след, что ты в отчаянии и неведении, он тоже потеряет след. Твоё незнание это его единственная броня. Стань слепой и глухой ради его жизни!
Слёзы, горькие и жгучие, застилали глаза. Она снова теряла его. Снова, сама же, отпускала в безвестность. Но теперь навсегда.
— Я поняла, — тихо сказала, сглатывая солёный ком. — Я забуду. Я стану камнем.
— Стань водой, Ариб, — поправил её учитель. — Камень можно разбить молотом. Воду нет. Она принимает любую форму, просачивается сквозь пальцы, но точит скалы. Будь водой.
Аль-Амин протянул руку и на миг коснулся её плеча. Жест редкой для него нежности.
— Ты сделала великое дело, убрав казначея. Мутасим доволен, он доверяет тебе. Используй это. Ищи «Аль-Гула» здесь, в Багдаде. Ищи того, кто носит маску друга, но имеет холодные глаза змеи.
— Я найду его, — сказала она, и в её голосе зазвучала клятва. — Я найду его, даже если придётся спуститься в ад. И я скормлю его сердце псам.
***
Ариб вернулась в Павильон Ветров далеко за полночь. Ноги гудели, а душа была пуста и выжжена, как пустыня после самума.
Она едва успела сбросить абайю, спрятать кинжал под половицу и распустить волосы, когда в дверь громко, требовательно забарабанили.
— Открывай! Повелитель правоверных идёт!
Сердце Ариб оборвалось. Мутасим.
Она метнулась к столику, плеснула на лицо розовой воды, чтобы перебить запах речной тины. Накинула на плечи тончайший шёлковый халат, стараясь унять дрожь в руках.
Дверь распахнулась от удара.
В покои ввалился Мутасим. Он был огромен, мрачен и, что самое страшное, — совершенно трезв.
За его спиной застыли два гуляма с горящими факелами, отбрасывающими зловещие тени. Халиф шагнул к ней, тяжело ступая по ковру. Его ноздри раздувались, как у зверя, чующего след.
Он оглядел комнату тяжёлым взглядом.
— Ты не спишь, — произнёс он подозрительно. Это был не вопрос, а обвинение.
— Я ждала тебя, мой господин, — Ариб склонилась в низком поклоне, пряча лицо в тени волос. — Сон бежит от меня, когда я знаю, что твоё сердце в тревоге.
Мутасим хмыкнул. Он подошёл вплотную, грубо взял её за подбородок и поднял лицо к свету. Затем наклонился и шумно втянул носом воздух у её шеи.
Ариб замерла. Если он учует запах реки, запах гниющих водорослей...
— От тебя пахнет... странно, — пророкотал он. — Тиной. Сыростью. Рекой.
Ложь висела на волоске, тонком, как паутина.
— Я открывала окна, Повелитель, — ответила она, глядя ему прямо в глаза с выражением кроткой любви. — Ветер с Тигра сегодня силён и несёт прохладу. Я стояла у окна и молила священную реку унести твои печали, чтобы ты мог спать спокойно.
Халиф сверлил её взглядом. Он искал страх. Искал измену. Искал хоть малейший признак лжи. Но Ариб прошла школу Мамуна и школу горя. Её лицо оставалось безмятежным.
Скоро, напряжение покинуло плечи гиганта. Он шумно выдохнул и отпустил её.
— Печали... Да, их много. Слишком много для одного человека.
Он рухнул на диван, уронив тяжёлую голову на руки.
— Казначей мёртв, но золото не вернулось. А мои тюрки... они требуют жалованья. Они верны, пока сыты.
Он поднял на неё воспалённые глаза.
— Я ненавижу этот город, Ариб. Багдад это змеиное гнездо. Здесь каждый камень шепчет о заговоре. Персы ненавидят меня за казнь своих визирей. Арабы презирают за любовь к тюркам. Я задыхаюсь здесь, как в склепе!
Ариб неслышно подошла к нему. Она встала за спиной Владыки и начала медленно, сильно массировать его каменные от напряжения плечи.
— Если льву тесно в клетке, он должен найти себе новую степь, — проворковала она мягко, вливая яд лести в его уши. — Разве подобает Повелителю жить в доме, построенном другими?
— Новую степь... — одобрительно ответил он, прикрывая глаза от удовольствия. — Я давно думаю об этом. Уехать. Прочь отсюда. Построить новый город. Там, на севере, на высоком берегу Тигра. Город только для меня и моей армии. Самарра.
— «Сурра ман ра’а» значит «Тот, кто увидит, возрадуется», — перевела Ариб, продолжая разминать его шею.
— Это великая мысль, Повелитель. Новый город, как чистый лист. Там не будет старых теней. Там не будет памяти о Мамуне. Там ты будешь единственным солнцем.
Мутасим вдруг перехватил её руку и поцеловал ладонь — жадно, властно.
— Ты умна, Ариб. Шайтан, как ты умна! Ты единственная, кто не ноет: «Казна пуста, традиции нарушены». Ты говоришь: «Делай». Ты даёшь мне силу.
Он резко встал, полный новой энергии.
— Собирайся. Завтра на рассвете мы выступаем. Мы едем смотреть место для новой столицы.
— Я? — Ариб изобразила удивление.
— Да. Ты. И твои девки с удами. Я хочу, чтобы в моём новом походном шатре была музыка. И я хочу, чтобы ты была рядом. Ты приносишь удачу. С тобой я чувствую себя... правым.
Ариб поклонилась.
— Слушаю и повинуюсь, мой Повелитель.
Мутасим ушёл, хлопнув дверью, уже отдавая гортанные приказы страже.
Ариб осталась одна. Она подошла к окну, за которым занимался серый рассвет.
Самарра. Строительство новой столицы посреди пустыни.
Это был шанс. В суматохе грандиозного переезда, в хаосе стройки, где смешаются много людей, будет легче спрятать концы. И легче найти того, кто прячется под маской «Аль-Гула».
Она посмотрела на свою ладонь, которую целовал Халиф. Она всё ещё чувствовала фантомное тепло карты Басры, которую сожгла в жаровне перед приходом Мутасима. Пепел смешался с углями, став ничем.
«Прощай, Зейн, — мысленно произнесла она, посылая прощальный привет в сторону далёкого моря. — Плыви в Оман. Плыви к свободе, мой маленький сын. А я... я поеду в Самарру. Прямо в пасть к дьяволу».
***
Утро следующего дня огласилось рёвом боевых труб. Караван Халифа покидал Багдад.
Это было величественное и пугающее зрелище. Бесконечная река людей и зверей текла через городские ворота. Тысячи всадников в сверкающих доспехах, сотни верблюдов, гружённых золотом, шатрами и оружием. Скрипели огромные повозки с наложницами.
Ариб ехала в богатом паланкине, которая раскачивалась в такт движению белого верблюда.. Рядом с ней притулилась Фарида. Девочка с детским восхищением смотрела в щёлку занавески на мощь армии Халифата.
— Мы едем в рай, госпожа? — спросила она наивно, глядя на развевающиеся чёрные знамёна Аббасидов.
Ариб перебирала в руках янтарные чётки. Щёлк. Щёлк.
— Мы едем в пустыню, Фарида, — ответила она, и голос её был сух, как песок. — Мы будем строить рай на костях. И нам придётся очень постараться, чтобы этот рай не стал для нас адом.
В пёстрой толпе провожающих, среди простых зевак и торговцев, стоял неприметный человек в пыльном дервишском плаще. Аль-Амин.
Его взгляд встретился со взглядом Ариб сквозь тонкую ткань занавески. Старый шпион слека кивнул.
«Сын спасён. Охота продолжается».
Ариб откинулась на шёлковые подушки и закрыла глаза.
Колесо судьбы сделало новый оборот, перемалывая прошлое. Багдад остался позади.
Впереди ждала Самарра. Город, которому суждено стать памятником величию и безумию Мутасима. И ареной её главной, последней битвы.
Но Ариб ещё не знала одного: враг, которого она поклялась уничтожить, не остался в Багдаде. Он ехал в одном из соседних паланкинов, улыбаясь ей вслед.
😊Спасибо вам за интерес к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.