Марина провела подушечкой пальца по ледяному стеклу, стирая морозный узор. В отражении темного окна мерцали огни гирлянды, искажая её силуэт, делая его зыбким и незнакомым. В квартире царила та идеальная, выверенная до миллиметра атмосфера, которую она создавала годами, выстраивая кирпичик за кирпичиком.
Паша возился у стола, сдирая фольгу с бутылки игристого. Звук рвущейся бумаги казался слишком громким в этой торжественной обстановке. Он, наконец, справился с проволокой и довольно выдохнул, оглядывая накрытый стол, где каждый прибор лежал строго параллельно другому.
— Ну, зая, — его голос звучал мягко, обволакивающе, словно он пытался укутать её в этот уют. — Этот год выпил из нас все соки, но следующий будет наш. Только наш.
Он подошел сзади, обнял её за талию, прижимаясь щекой к плечу. Щетина слегка колола нежную кожу через шелк платья.
— Никаких гостей, никаких родственников, только мы и эта ночь.
Марина прикрыла глаза, позволяя себе на секунду поверить в эту идиллию. Но именно в этот момент, разрезая густой воздух квартиры, раздался звонок в дверь. Не деликатный сигнал курьера, а длинная, настойчивая трель, от которой внутри все сжалось в тугой узел.
Паша замер. Его руки на талии жены напряглись, но он тут же заставил себя расслабиться.
— Кто это? — Марина не обернулась, продолжая смотреть в черноту окна. — Ты доставку не отменил?
— Нет... — Паша отстранился, и холод сразу коснулся её спины. — Может, соседи? Соль, спички, штопор сломался...
Он пошел в прихожую, шаркая домашними туфлями. Марина, движимая липким, неприятным предчувствием, которое вдруг зашевелилось под ребрами, двинулась следом. Она ступала бесшумно, словно боялась спугнуть то, что стояло за дверью.
Паша распахнул дверь, впуская в стерильный мир их квартиры сквозняк из подъезда.
На пороге стоял мальчик лет десяти. Пуховик висел на нем мешком, шапка-ушанка сползла на самые брови, а под носом блестела мокрая дорожка.
Рядом с ним, словно немой укор, громоздился огромный, потертый чемодан советского образца. Кожа на нем местами потрескалась, обнажая желтую подкладку, колеса были в грязи. Пацан шмыгнул носом, окинул Пашу оценивающим, слишком взрослым взглядом и набрал в грудь побольше воздуха.
— Здрасьте. Мама сказала, что папа обещал, что этот Новый год мы встретим вместе. Но так как она улетела в Таиланд с дядей Борей, «с нами» — это значит со мной.
Мальчик вытер нос рукавом пуховика, оставляя на ткани влажный след.
— Принимай подарок, папаня!
Лицо Паши, только что румяное от предвкушения праздника, стало серым, как пепел остывшего костра. Рот его приоткрылся, но ни звука не вырвалось, словно кто-то выключил звук.
— Ка... какой папаня? — наконец выдавил он, и голос его предательски дрогнул, сорвавшись на фальцет. — Мальчик, ты этажами ошибся. Или домом.
— Не-а, — пацан невозмутимо сунул руку в глубокий карман и выудил оттуда мятый листок в клетку. — Улица Ленина, дом 5, квартира 40. Павел Андреевич. Ты же Павел Андреевич?
Он перевел взгляд на Марину, которая стояла, вцепившись в дверной косяк так, что ногти впились в дерево.
— Ну вот. Я — Ден. Денис. Где тапочки? У меня носки мокрые, хлюпают, противно.
Мальчик, не дожидаясь приглашения, шагнул через порог. Колесики чемодана с грохотом проехались по дорогой плитке, оставляя за собой грязные, черные полосы. Это был звук, с которым трескалась их глянцевая жизнь.
За столом никто не говорил. Тишина была плотной, ватной, нарушаемой лишь чавканьем и звоном вилки о фарфор.
Денис сидел на двух диванных подушках, чтобы доставать до стола, и с пугающей скоростью уничтожал утку с яблоками.
Жир тек по его подбородку, капал на белоснежную крахмальную салфетку, но его это совершенно не смущало. Он ел так, словно не видел нормальной еды неделю, жадно откусывая большие куски. Паша пил шампанское прямо из горла, большими глотками, словно пытался затушить пожар внутри себя.
Марина сидела напротив, выпрямив спину, как будто проглотила лом. Она не ела. Она смотрела. Взгляд её был тяжелым, сканирующим, разбирающим мужа на молекулы.
— Вкусно, — резюмировал Денис, вытирая руки прямо о край скатерти.
Марина дернулась, но промолчала, лишь уголок глаза нервно дрогнул. Жирное пятно расплывалось по ткани уродливой кляксой.
— А мама готовит хуже. У неё вечно все подгорает. Она в телефоне сидит, пока дым не пойдет. Или с дядей Борей ругается.
— Паша, — голос Марины звучал тихо, но от этого тона в комнате стало холоднее, чем на улице в метель. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? О своей бурной молодости?
Она взяла тяжелый серебряный нож и покрутила его в руках, ловя блики люстры на лезвии.
— Или, может, о тех самых «важных» командировках в Сызрань, которые ты так любил? Ты ведь там часто бывал, верно?
— Мариш, клянусь! — Паша наконец оторвался от бутылки, глаза его бегали, лоб покрылся испариной. — Я его первый раз вижу! Это ошибка! Розыгрыш! Скрытая камера!
Он начал озираться, заглядывая под шторы, словно ожидал увидеть там съемочную группу с микрофонами.
— Ага, розыгрыш, — кивнул Денис, накладывая себе гору оливье. — Мама так и сказала: «Твой папка сначала будет отнекиваться, потом орать, а потом даст денег».
Он отправил в рот ложку салата, даже не прожевывая толком.
— Кстати, она просила передать, что алименты за прошлый месяц не пришли. Ты там проверь счет, а то она злится. Дядя Боря говорит, на обратные билеты не хватает.
Паша схватился за сердце. Лицо его пошло красными пятнами, дыхание сбилось.
— Какие алименты?! Я тебя не знаю! Кто твоя мать?! Имя назови!
— Светка Кравцова. Из бухгалтерии. Санаторий «Лазурный берег», 2013 год. Помнишь? — Денис прищурился, и в этом прищуре промелькнуло что-то пугающе знакомое.
— «Белая шляпа», вино «Изабелла» и лунная дорожка? Мама говорит, ты тогда красиво пел. «Очарована, околдована...»
Паша поперхнулся воздухом. Бутылка со звоном ударилась о стол.
В его глазах мелькнула искра узнавания, которая тут же сменилась животным, первобытным ужасом. 2013 год. Санаторий. Светка... Та самая, с громким смехом и простыми запросами. Он тогда плел ей про бесплодие, про несуществующую жену-инвалида, которую нельзя бросить, про сложный бизнес.
— Вспомнил, — констатировала Марина, наливая себе водки в хрустальный бокал для воды. До краев. — Вижу по твоей наглой роже, что вспомнил. Пей, Паша. Тебе сейчас нужно.
Час ночи. Телевизор в гостиной орал какую-то новогоднюю ерунду, мелькали лица звезд, взрывались хлопушки. Денис, сняв мокрые носки и бросив их прямо на пушистый ковер, смотрел «Гринча».
Паша и Марина забаррикадировались на кухне. Здесь пахло остывшим жиром, перегаром и безысходностью.
— Это было десять лет назад! — шипел Паша, прижимая руки к груди, словно защищаясь. — Мы тогда с тобой даже знакомы не были! Ну было, ну курортный роман, ну ошибка! Я же не знал! Она сказала, что пьет таблетки!
Он мерил шагами маленькое пространство кухни. Плитка — стол — плитка. Загнанный зверь в клетке.
— Я не виноват! Откуда я мог знать?!
— Ошибка сейчас сидит в моей гостиной и вытирает руки о мой итальянский диван! — Марина не кричала. Она цедила слова сквозь стиснутые зубы. — И у этой ошибки, между прочим, твой нос! И твоя дурацкая привычка чесать ухо, когда врешь!
Они одновременно, не сговариваясь, выглянули в коридор через щель в двери. Денис, не отрываясь от экрана, увлеченно скреб левое ухо. Точно так же, как делал Паша пять минут назад, оправдываясь.
— Черт... — Паша сполз по стене на пол, дорогие брюки собрались некрасивыми складками. — Генетика — бессердечная стерва. Что делать-то? Мариш?
— Что делать? Звони этой... Светке! Пусть забирает ребенка! Прямо сейчас! — Марина сжала край столешницы так, что ногти побелели. — Вызывай такси, полицию, опеку! Мне плевать! Чтобы его здесь не было!
— Не могу. Он сказал, она в Таиланде. Телефон «абонент не абонент». Я пробовал, пока ты в ванной была. Три раза звонил.
— И что, он будет жить с нами?! В моей квартире?! С моими вещами?!
— Ну не выгоню же я его на улицу в минус двадцать! — взмолился Паша, глядя на жену снизу вверх глазами побитой собаки. — Мариш, ну будь человеком. Завтра разберемся. Сдадим в детдом... тьфу, бабушке какой-нибудь найдем. У него же должна быть бабушка?
Дверь кухни скрипнула. На пороге возник Денис, держа в руках кусок хлеба.
— Слышь, бать, — деловито сказал он, полностью игнорируя напряжение взрослых. — Там в чемодане у меня хомяк. Жорик.
Паша и Марина замерли, глядя на него как на пришельца.
— Ему подышать надо, а то он, кажется, сдох. Воняет уже из чемодана затхлостью.
— Хомяк... — Марина закрыла глаза, чувствуя, как начинает пульсировать висок. — У меня аллергия на шерсть. У меня отек Квинке, ты понимаешь? Я задохнусь!
— Ничего, Жорик лысый, — успокоил её Денис. — Скинни. Как папа, только меньше. И ест меньше.
Он развернулся и ушел, оставив их переваривать эту информацию в звенящей пустоте кухни.
Утро 1 января встретило их гулкой, ватной тяжестью. Город спал, вымотанный праздником. За окном было серо, тихо и пусто.
Марина проснулась на диване в гостиной. Шея затекла так, что больно было повернуть голову, во рту было сухо, как в пустыне.
Рядом, свернувшись калачиком под её любимым кашемировым пледом, сопел Денис. В ногах, прямо на ковре, спал Паша. Он был укрыт красной шубой Деда Мороза, которую так и не успел надеть для ролевых игр.
Между ними, на журнальном столике из закаленного стекла, происходило странное действо. В пустой банке из-под красной икры сидел лысый, морщинистый хомяк Жорик и умывался лапками, смешно дергая носом.
Марина села, потирая виски. Странное чувство кольнуло где-то под ребрами. Не злость. Не обида. Что-то другое, щемящее.
Мальчик спал, приоткрыв рот — точь-в-точь как Паша. И ресницы у него были длинные, густые. Пашкины.
Не её. У неё таких никогда не было. И уже не будет. Врачи сказали — шансов нет, тема закрыта навсегда.
Паша открыл один глаз. Мутный, красный, с лопнувшими капиллярами, он смотрел на мир с ужасом.
Увидел Марину. Перевел взгляд на спящего Дениса. Потом на хомяка. Ужас вчерашнего дня вернулся к нему в полном объеме, обрушился лавиной.
— Я все объясню... — прохрипел он, голос сел окончательно.
— Заткнись, — беззлобно, но твердо сказала Марина. — Иди воды принеси.
Она поправила плед на мальчике, укрывая его плечо.
— И ребенку тоже. Сушит же, наверное, после твоей копченой колбасы. Он её вчера полпалки съел, я видела.
— Ты... не убьешь меня? — Паша приподнялся на локте, вид у него был жалкий и виноватый.
— Пока нет. Но ремонт в детской, той, что мы под кабинет переделали, ты будешь делать сам.
Марина встала, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
— И алименты пересчитаем. Если ДНК подтвердится.
— А если нет? — с надеждой в голосе спросил Паша.
Марина посмотрела на Дениса через плечо. Тот во сне снова почесал левое ухо и чмокнул губами.
— Паша, не тешь себя иллюзиями. Это твой крест.
Она усмехнулась, глядя на свое бледное отражение в темном стекле.
— И, кажется, наш общий геморрой на ближайшие лет восемь. А может и больше.
Денис заворочался. Открыл глаза, мутно посмотрел на взрослых, пытаясь понять, где он. Потом узнал их и сонно улыбнулся:
— О, тетя Марина проснулась. А блины будут?
Он потянулся, хрустнув суставами.
— Мама говорила, ты вкусно готовишь. Она твои фотки в соцсетях лайкает. Говорит: «Живет же стерва, и не толстеет».
Марина усмехнулась. Уголок губ дрогнул, но не от злости.
— Будут тебе блины, шантажист мелкий. Вставай, «подарок».
Она кивнула на столик.
— И крысу свою лысую убери с моего стола. Пока я её в окно не выкинула.
Эпилог
Прошло 12 лет.
Загородный дом Паши и Марины утопал в зелени. Все здесь дышало достатком и уютом. Но тем настоящим, выстраданным уютом, который создается годами компромиссов, а не покупается в магазине.
Паша, совсем уже седой, но все еще крепкий, колдовал у мангала. Запах жареного мяса смешивался с ароматом цветущей сирени и скошенной травы.
Марина, в легком льняном платье, нарезала овощи на веранде. Нож мерно стучал по доске: тук-тук-тук.
Денис, высокий широкоплечий парень двадцати двух лет, приехал на выходные. Он заканчивал юридический, шел на красный диплом.
Умение договариваться и находить лазейки у него было в крови. От отца. Но совесть, жесткость и внутренний стержень — от мачехи.
Жизнь утряслась, как песок в банке. Светка-бухгалтерша давно вышла замуж за тайца, открыла бар на Пхукете и присылала открытки два раза в год, иногда забывая про день рождения сына.
Денис стал своим. Он называл Марину «мачеха-сан» с иронией, но любил её, пожалуй, больше, чем родную мать, которая всегда была слишком занята собой.
— Ден, ну что там с твоей невестой? — крикнул Паша, переворачивая шампуры. Жир зашипел на углях, вспыхнуло пламя.
— Ты полгода обещаешь познакомить! Мы уже стареем, внуков хочется!
— Пап, она стесняется! — отмахнулся Денис. Он вышел на веранду с бутылкой коллекционного вина. — Сказала, приедет сюрпризом. Сама доберется на такси.
Вечер опустился на сад. Сверчки завели свою песню, где-то вдалеке лаяла собака. Семья сидела за столом, разморенная едой и вином, наслаждаясь покоем.
Звонок в калитку прозвучал резко, чужеродно. Он нарушил идиллию, разрезав тихий вечер пополам.
— Это она! — Денис вскочил, чуть не опрокинув стул. Нервно одернул рубашку. — Я открою! Сидите!
Через минуту гравий на дорожке захрустел под ногами. Шаги приближались.
Денис вернулся. Вид у него был растерянный, даже испуганный, улыбка застыла маской.
Рядом с ним стояла девушка. Стройная, почти прозрачная, с огромными глазами цвета ореха и старым, потертым рюкзаком за плечами. На вид ей было года двадцать три, может, чуть больше.
Но Паша смотрел не на девушку. Он смотрел на женщину, которая медленно, тяжело опираясь на трость, входила следом.
Женщина сильно постарела. Болезнь высушила её черты, сделав их острыми, как лезвие ножа, кожа приобрела землистый оттенок.
Но этот хищный взгляд и копну ярко-рыжих, пусть и поредевших волос, ни с кем нельзя было спутать.
Это была Лариса.
Лучшая подруга Марины. Точнее, не подруга, а соучастница юности. Та, с которой они полжизни назад делили секреты и мечты.
Марина выронила вилку. Звон металла о тарелку прозвучал как выстрел в упор в тишине сада.
— Ларка? Ты?!
Лариса криво улыбнулась, и эта улыбка больше походила на оскал.
— Привет, подруга. Давно не виделись. Красиво живешь, богато.
Она подтолкнула девушку вперед. Та споткнулась, но устояла, глядя исподлобья.
Девушка была копией Марины в молодости. Тот же упрямый подбородок, тот же разрез глаз, та же родинка над верхней губой. Это было как смотреть в зеркало времени, которое не лжет и не льстит.
— Вот, — сказала Лариса. Она смотрела Марине прямо в глаза, не мигая. Голос её был скрипучим, как несмазанная петля старой калитки. — Знакомься. Это Кира.
Она сделала паузу, наслаждаясь эффектом.
— Помнишь тот год, когда ты уехала «лечиться» в санаторий? Двадцать пять лет назад. Мы всем сказали, что у тебя нервный срыв. А на самом деле был инструктор Олег, гитара, костер и твоя истерика, что жизнь кончена.
Марина побелела так, что стала сливаться с белой стеной дома. Воздух в легких закончился, сердце пропустило удар.
Паша медленно, очень медленно повернул голову к жене. Он забыл про шашлык, который начинал подгорать на мангале, наполняя воздух запахом гари.
— Помнишь, как ты рыдала и просила «решить проблему»? — продолжала Лариса. Она достала пачку сигарет, руки у неё мелко дрожали. — Ты дала мне денег, чтобы я все устроила. Чтобы никто не узнал.
Она чиркнула зажигалкой. Огонек осветил её усталое, изможденное лицо.
— А я не смогла отдать её чужим людям. Совесть, будь она неладна, замучила. Или просто детей своих Бог не дал, решила твоего взять. Думала, справлюсь.
Она затянулась, выпустив едкий дым в сторону Марины.
— Воспитала как свою. Как могла. Но сейчас у меня болезнь. Врачи дают месяц, может два. Мне некому её оставить, а одной ей не выплыть.
На веранде стало так тихо, что было слышно, как бьется мотылек о лампу, сгорая в пылу страсти.
— Твоя очередь, Мариночка. Плати по счетам. Забирай дочь.
Лариса усмехнулась, глядя на застывшего Пашу, потом на ничего не понимающего Дениса.
— Она, кстати, тоже терпеть не может шерсть. И обожает утку с яблоками. Гены — страшная сила, против них не попрешь.
Паша смотрел на Марину. В его глазах читался немой вопрос, смешанный с шоком. Вся его картина мира, которую он склеил заново после появления Дениса, снова рушилась.
Денис переводил взгляд с невесты на мачеху. Рот его был приоткрыт, в глазах плескался ужас осознания.
Кира смотрела на свои старые кеды. Она сжимала лямки рюкзака так, что пальцы впились в ткань. Рюкзак был старый, почти такой же, с каким когда-то пришел Денис. История повторялась фарсом.
Марина открыла рот. Она хотела что-то сказать. Оправдаться. Соврать. Выгнать их прочь.
Но из горла вырвался только жалкий хрип. Слова застряли где-то в груди, придавленные бетонной плитой вины, которую она прятала четверть века.
Лариса щелчком отбросила окурок. Он упал прямо в любимую клумбу Марины с белыми петуниями. Огонек тлел в темноте, как маленький злой глаз, грозя устроить пожар.
— Сюрприз... — тихо сказала Лариса, разворачиваясь, чтобы уйти, но остановилась на секунду, опираясь на трость.
Она посмотрела на эту идеальную семью, на этот идеальный дом, который вот-вот должен был взорваться изнутри.
— Принимай подарок, маманя.
2 часть рассказа можно прочитать тут!
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
Все мои истории являются вымыслом.