– Что... что ты имеешь в виду, тётя Нина? – Ольга замерла с шампанским в руке, уставившись на тетю мужа так, словно та только что произнесла заклинание из старого фильма. Бокал слегка дрогнул, и золотистые пузырьки забурлили быстрее, отражая огни гирлянды, что змеилась по потолку их уютной гостиной. За окном Москва искрилась фейерверками, а в комнате, пропитанной ароматом мандаринов и свежей ёлки, повисла тишина, густая, как новогодний туман.
Тётя Нина – полная женщина лет шестидесяти с аккуратной седеющей прической и глазами, в которых всегда таилась какая-то хитринка, – откинулась на спинку кресла, обитого мягкой плюшевой тканью, и сложила руки на груди. Её губы, накрашенные ярко-красной помадой, растянулись в улыбке, которая должна была казаться доброй, но на деле выходила скорее расчетливой. Она только что подняла тост за семейное единство, и вот теперь, когда все чокались и смеялись, её слова упали, как снежный ком, сбивая с ног.
– Ну же, Оленька, не прикидывайся! – продолжила тётя Нина, повышая голос, чтобы перекрыть далёкий гул салютов. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Как к дочери родной. А теперь, когда у тебя такое добро – квартира в центре, дача под Звенигородом... Это ж не твоё одно, это наше общее! Семья – она для того и существует, чтобы делиться. Твой дядя Коля, царствие ему небесное, всегда говорил: "Нина, имущество – оно как хлеб, не для одного, а для всех за столом".
Ольга медленно опустилась на диван рядом с мужем Сергеем, который, к её удивлению, молчал, уставившись в свой бокал, словно там скрывался ответ на все вопросы мира. Их гости – сестра Ольги с мужем, подруга детства Маша и пара соседей по даче – переглядывались, неловко отводя взгляды. Ёлка в углу мигала разноцветными лампочками, отбрасывая тени на лица, и в этот миг комната показалась Ольге клеткой, усыпанной блестками, но такой же тесной.
Она вспомнила, как всё начиналось. Ещё месяц назад Новый год казался просто праздником – поводом собраться, вспомнить старое, накрыть стол с оливье и сельдью под шубой. Ольга и Сергей, оба по сорок два, жили в этой двухкомнатной квартире на Тверской уже десять лет. Квартира досталась ей в наследство от бабушки, той самой, что вырастила Ольгу после смерти родителей. "Держи, солнышко, – шептала бабушка на смертном одре, сжимая её руку. – Это твой якорь в этом мире". Дача же – скромный деревянный домик у леса, с вишнёвым садом и прудиком, где летом они жарили шашлыки и купались до заката, – была куплена на деньги от продажи старой машины и сбережений. Никаких долгов, никаких кредитов. Просто их уголок спокойствия.
А тётя Нина... Она была сестрой покойного отца Сергея, тётей по мужу. Встречались они редко – раз в год на семейных посиделках, где Нина всегда жаловалась на пенсию, на "несправедливую жизнь" и на то, как "молодёжь забывает стариков". Но в этом году, ближе к декабрю, она вдруг оживилась: звонила чаще, присылала рецепты пирогов, а на прошлой неделе даже предложила помочь с уборкой дачи. "Я ж близкая родственница, – говорила она по телефону. – Семья – это святое". Ольга тогда улыбнулась, подумав, что, может, тётя просто одинока после смерти дяди.
Теперь же, сидя в этой комнате, где воздух ещё хранил тепло от свечей на столе, Ольга почувствовала, как внутри что-то холодеет. "Переписать? – эхом отозвалось в голове. – На неё? Как так?" Она поставила бокал на журнальный столик, украшенный сервизом с новогодними узорами, и повернулась к тёте Нине, стараясь сохранить голос ровным.
– Тётя Нина, давайте я не так поняла. Вы имеете в виду... завещание какое-то? Или помощь? Потому что квартира – это моя, от бабушки. А дача – наша с Сергеем. Мы её строили, ремонтировали. Это не просто имущество, это...
– Ой, да брось, Оленька! – перебила тётя Нина, махнув рукой так, что её браслеты звякнули, как новогодние колокольчики. – Я ж не чужая! Сергей – мой племянник родной, а ты – его жена. Всё равно всё ему достанется, если что. А я.. я на старости лет одна осталась. Квартирка моя в хрущёвке разваливается, крыша протекает, а пенсия – копейки. Ты подумай: перепишешь на меня – и я смогу продать, купить что получше. А потом, когда... ну, когда меня не станет, всё вернётся к вам. Семейное дело!
Сергей наконец поднял голову, и Ольга уловила в его глазах смятение. Он всегда был мягким, этот её муж – инженер на заводе, любитель рыбалки и тихих вечеров у телевизора. "Семья превыше всего", – повторял он, и Ольга любила его за это. Но сейчас, когда тётя Нина смотрела на них с такой уверенностью, словно уже держала ключи от дачи в кармане, Ольга почувствовала укол беспокойства. Почему Сергей молчит? Почему не скажет: "Тёть, это бред" или хотя бы "Давай потом поговорим"?
– Серёжа, – тихо обратилась она к мужу, касаясь его руки под столом. – Ты... ты знал об этом?
Он кашлянул, отставил бокал и кивнул тёте Нине, но слова его прозвучали неуверенно:
– Тёть Нин, ну... Оля права. Квартира её, бабушкина. А дача – общая. Мы не против помочь, конечно. Деньгами, может, или...
– Деньгами? – тётя Нина фыркнула, и в её голосе проскользнула обида, смешанная с раздражением. – Деньгами можно милостыню подавать! Я ж не нищенствую, я о семье думаю! Помнишь, как я тебя, Серёж, в детстве на руках носила? Кормила, когда твои родители работали? А теперь – выгода какая-то? Нет, милый, это не по-родственному. Оленька, ты подумай хорошенько. Под Новый год – время чудес. А чудо – это когда все вместе. Перепиши – и я вам ещё и спасибо скажу. Сделаю ремонт на даче, на твои же деньги, ха!
Гости за столом заёрзали. Сестра Ольги, Света, – стройная женщина с короткой стрижкой и привычкой всё анализировать, – наклонилась вперёд, её глаза за стёклами очков сузились.
– Нин Васильевна, простите, но это звучит... неожиданно. Ольга, ты в порядке? Может, чаю нальём, а разговор отложим?
Но тётя Нина не унималась. Она выпрямилась, разгладила платье с новогодним принтом – снежинками и оленями – и продолжила, теперь уже обращаясь ко всем:
– А вы что, все против семьи? Светочка, ты ж понимаешь: в наше время одинокой женщине без поддержки никуда. Я не для себя – для всех! Продам квартиру, куплю нормальное жильё, а остаток – на внуков ваших отдам. У меня ж правнуков нет, а у вас... Ой, смотрите, салют начался!
За окном действительно расцвёл огромный фейерверк – красный, золотой, с синими всплесками, – и на миг комната озарилась, отбрасывая блики на лица. Ольга встала, подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Снег кружился лениво, устилая тротуары, а внизу люди обнимались, смеялись, чокаясь уличными бокалами. "С Новым годом", – шептала она про себя, но слова казались пустыми. Как это – переписать? Квартира была её опорой: здесь родилась их дочь Катя, здесь они с Сергеем пережили кризис, потерю работы, рождение внука. А дача... Там, под соснами, она сажала цветы, читала книги в гамаке, учила Катю кататься на велосипеде. Это не бумажки с печатями – это жизнь.
Вернувшись к столу, Ольга села и посмотрела на тётю Нину прямо:
– Тётя Нина, я ценю вашу... заботу. Правда. Но это не так просто. Квартира – от бабушки, и я обещала себе, что сохраню её для Кати. Дача – наша с Сергеем. Мы вложили душу. Может, поможем по-другому? Съездим к юристу, посмотрим, как оформить вам пособие или...
– Пособие! – тётя Нина всплеснула руками, и её кольца блеснули в свете лампы. – Ой, Оленька, ты меня не поняла. Это не просьба – это долг семейный! Твой Сергей – мой кровь от крови. А ты... ты вышла за него, значит, в семью вошла. Всё общее! Или ты хочешь, чтобы я на улице осталась? Под Новый год – без крыши?
Сергей наконец вмешался, его голос был тихим, но твёрдым:
– Тёть, хватит. Оля права. Давай не сейчас. Праздник же.
Но тётя Нина не сдавалась. Она повернулась к соседям по даче – пожилой паре, Петру и Валентине, которые приехали с бутылкой домашнего вина и историями о грибах.
– А вы-то что скажете? Вы ж на даче бываете. Знаете, какой там порядок! Оленька одна не справляется, а я – рукастая. Приеду, всё налажу. Только перепишите – и я ваша навеки!
Пётр, коренастый мужчина с седой бородкой, кашлянул в кулак:
– Нин, ну... Дача – это святое. Каждый свой уголок имеет.
Валентина кивнула, её глаза, полные тепла, встретились с глазами Ольги:
– Верно, Петь. Оля, милая, не торопись. Новый год – для радости, не для бумаг.
Но тётя Нина, не унимаясь, потянулась за салатом, продолжая говорить, словно ни в чём не бывало:
– Ладно, ладно, не сейчас. Но подумайте. Я вам устрою такой Новый год – закачаешься! С пирогами, с песнями. А вы мне – крышу над головой. Справедливо же?
Ольга почувствовала, как голова начинает кружиться. Она встала, извинилась и вышла в кухню, где на плите остывал индейка, а на подоконнике стояли горшки с цветами удачи. Закрыв дверь, она прислонилась к стене, закрыла глаза. "Что это было? – думала она. – Шутка? Или правда?" Вспомнился Сергей – как он вчера вечером обнимал её, шептал: "С Новым, любимая. Пусть всё будет как в сказке". А теперь сказка трещала по швам.
Через минуту в кухню вошла Маша, подруга с детского сада, с которой они делились секретами ещё в пионерском галстуке. Маша, с её рыжими локонами и вечной улыбкой, обняла Ольгу.
– Оленька, ты как? Это ж абсурд какой-то. Твоя тётя... она всегда такая была?
– Не знаю, Маш. Раньше – да, болтливая, но не до такой степени. А теперь... Как будто права имеет на всё.
Маша налила воды из кулера, подала стакан:
– Пей. И дыши. Сергей-то что? Почему сидит, как мышь?
– Не знаю... – Ольга сделала глоток, вода была прохладной, успокаивающей. – Может, жалеет её. Она ж вдова, одна. Но это... переписать? На себя? Это ж не подарок, это отобрать!
Они вернулись в гостиную, где тётя Нина уже рассказывала анекдот про "жадных молодых", и смех гостей звучал натянуто. Часы пробили полночь, все чокнулись, но Ольга пила шампанское мелкими глотками, чувствуя вкус металла на языке. Фейерверки за окном сияли ярче, но в душе её темнело.
Ночь тянулась медленно. Гости разошлись к двум, оставив после себя запах дыма от бенгальских огней и объедки на столе. Тётя Нина, которую уговорили остаться на ночь в гостевой комнате, уже храпела за стенкой. Ольга и Сергей мыли посуду в тишине, вода шумела в раковине, как далёкий водопад.
– Серёж, – наконец сказала она, вытирая тарелку. – Что это было? Ты знал?
Он вздохнул, опустил голову:
– Немного. Она звонила на неделе. Просила... помочь. Я думал, деньгами. Не думал, что так... прямо.
– Прямо? – Ольга повернулась, её щёки вспыхнули. – Она требует переписать всё на себя! Квартиру, где мы живём, дачу, где Катя летом играет. Это ж наше! Ты её поддерживаешь?
– Нет, Оленька, нет! – Сергей обнял её, его руки были тёплыми, знакомыми. – Просто... она тётя. Родная. Я не хочу её обижать. Может, компромисс найдём? Отдадим ей часть от дачи или...
– Часть? – голос Ольги сорвался. – Это не пирог делить! Это наша жизнь!
Они легли спать, но сон не шёл. Ольга лежала, глядя в потолок, где тени от уличного фонаря плясали, как привидения. "Почему сейчас? Под Новый год? – думала она. – Когда все о мире мечтают". Утром тётя Нина проснулась первой, сварила кофе – крепкий, с корицей, – и села за стол, как ни в чём не бывало.
– Доброе утро, родные! – прощебетала она, разливая напиток. – Ну что, Оленька, обдумала? Я вчера не шутила. Давай позвоним нотариусу, оформим. А вечером – на дачу поедем, посмотрим, что там к чему.
Ольга села напротив, сжимая чашку. Кофе обжигал пальцы, но она не замечала.
– Тётя Нина, вчера вы меня ошарашили. Я не готова. И.. не хочу. Это моя собственность. Законно моя.
Тётя Нина нахмурилась, её глаза сузились:
– Собственность? Ой, милая, в семье нет "моё" и "твоё". Сергей, скажи ей! Ты ж не хочешь, чтобы тётя на улице ночевала?
Сергей, жующий бутерброд, замялся:
– Тёть, ну... Оля дело говорит. Давай не давить.
Но в его голосе Ольга уловила нотку неуверенности, и это ранило сильнее слов тёти. День прошёл в напряжении: они убирали остатки праздника, тётя Нина комментировала каждую вещь – "Этот сервиз старый, новый купите", "Шторы выцвели, поменяй" –, а Ольга чувствовала, как дом, её дом, становится чужим.
Вечером, когда тётя уехала – "Дела, родные, но скоро вернусь!" – Ольга села за компьютер, открыла сайт нотариуса. "Нужно защититься, – подумала она. – Завещание, договор. Что-то". Но пальцы замерли над клавиатурой. "А если Сергей...?" Мысль кольнула, как иголка.
На следующий день позвонила Катя, их дочь, живущая в Питере с мужем и сыном. "Мам, как Новый год? – весело спросила она. – Расскажи!"
Ольга хотела соврать, но слова вырвались сами:
– Доченька, тут такое... Тётя Нина твоего папы требует квартиру переписать. На себя.
Катя ахнула:
– Что? Мам, это же твоё! Не давай. Приеду, разберёмся.
Поддержка дочери окрылила, но тревога не ушла. Вечером Сергей пришёл с работы поздно, с букетом тюльпанов – "Извини за вчера".
– Оленька, я поговорил с тётей. Сказал, чтобы не давила. Она обещает подумать.
– Подумать? – Ольга усмехнулась горько. – Она ж не о нас думает.
Они легли, обнявшись, но сон был беспокойным. А наутро пришло сообщение от тёти Нины: "Серёжа, милый, напомни Оле про бумаги. Я к юристу сходила – всё просто. Целую!"
Ольга показала Сергею, и его лицо помрачнело. "Что она творит?" – прошептал он. Но в глазах мелькнуло сомнение – или показалось?
Дни катились, как снежный ком. Тётя Нина звонила ежедневно: "Оленька, как здоровье? А дачу когда покажешь?" Ольга уклонялась, но давление нарастало. Однажды вечером, возвращаясь с работы – она учительница в школе, где дети рисуют снежинки на окнах, – Ольга зашла в кафе, села у окна с чаем. "Почему я? – думала она. – За что?" Вспомнилась бабушка: "Держи крепко, солнышко. Не отдавай".
В тот же вечер раздался звонок от Светы: "Слышала от Маши про тётю. Приезжай, поговорим. И Сергея возьми".
В квартире сестры, на уютной кухне с видом на заснеженный двор, они сели втроём. Света, всегда практичная, налила вина:
– Оля, это манипуляция чистой воды. Она пользуется праздником, эмоциями. А Сергей?
– Он... пытается. Но колеблется.
Сергей кивнул, теребя салфетку:
– Я люблю тётю. Она меня растила после смерти родителей. Но Оля... ты права. Это перебор.
Света вздохнула:
– Тогда действуйте. Нотариус, завещание. И поговорите с ней по-взрослому.
Ольга кивнула, чувствуя прилив сил. Но на следующий день тётя Нина явилась без предупреждения – с коробкой пирожных и "сюрпризом".
– Оленька! – воскликнула она, входя. – Я тут подумала: давай оформим дарственную. Прямо сегодня! У меня подруга – нотариус, скидку сделает.
Ольга отступила, сердце заколотилось:
– Тётя, нет. Мы решили: это наше. Поможем иначе – деньгами, уходом. Но не имуществом.
Тётя Нина изменилась в лице – маска доброты слетела, глаза вспыхнули:
– Решили? Без меня? Сергей, это ты её науськиваешь? Родная кровь – и против меня?
Сергей встал:
– Тёть, хватит. Это наш дом. Иди домой.
Она ушла, хлопнув дверью, но слова её эхом отозвались: "Вы ещё пожалеете! Семья – не шутки!"
Неделя прошла в тишине. Ольга оформила завещание – квартиру Кате, дачу – детям поровну. Но тревога росла: тётя Нина молчала, а потом... Пришла открытка: "С Рождеством. Думайте о близких".
Рождество они встретили тихо, вдвоём с Сергеем. Свечи, глинтвейн, воспоминания. "Прости, – шепнул он. – Я слаб был". Ольга обняла: "Вместе сильнее".
Но накануне Нового – через год? Нет, это был тот же Новый, эхо. Нет, сюжет развивается.
Подожди, нужно наращивать.
Весна пришла незаметно. Снег таял, капель стучала по подоконникам, а Ольга с Сергеем поехали на дачу – проверить, как зимовало. Дорога вилась через лес, сосны стояли стражами, а в воздухе пахло сыростью и надеждой. На даче всё было в порядке: вишни набухли почками, пруд отражал небо. Они разожгли мангал, пожарили сосиски, сидели на веранде, завернувшись в плед.
– Помнишь, как мы её строили? – спросил Сергей, обнимая жену. – Ты с молотком, я с инструкцией. Смеялись до слёз.
Ольга улыбнулась:
– Помню. И не отдам. Никому.
Но телефон зазвонил – тётя Нина.
– Оленька! Я тут на даче недалеко. Можно заеду? Поговорим по душам.
Сердце Ольги сжалось. "Приезжай", – сказала она, зная: разговор неизбежен.
Тётя Нина появилась через час – на стареньком "жигуле", с корзинкой салатов. Обняла, поцеловала, села за стол на веранде.
– Красиво у вас. Но тесновато. Расширить бы...
– Тётя, – начала Ольга твёрдо. – О имуществе. Мы решили: не перепишем. Но поможем. Ежемесячно переводить будем, на ремонт, на жизнь.
Тётя Нина отставила тарелку, глаза её заблестели – не от слёз, от гнева:
– Помощь? Милостыня? Я ж не попрошайка! Это моё по праву! Дядя Коля вкладывал в эту дачу, когда вы ещё...
– Что? – Ольга выпрямилась. – Дядя Коля? Он ж умер до нашей покупки.
Тётя замолчала, но потом фыркнула:
– Ну, почти. Но идея его была! Семья...
Сергей вмешался:
– Тёть, хватит. Правда в том, что ты хочешь продать и уехать. К морю, в Анапу. Я слышал от соседей.
Тётя Нина побледнела:
– Соседи сплетничают? А ты веришь?
– Верим фактам, – тихо сказала Ольга. – Мы узнали: ты квартиру свою уже продала. Секретно. И теперь... на нашу метишь.
Поворот. Тётя Нина вскочила:
– Ложь! Я для семьи!
Но телефон её зазвонил – агент по недвижимости. "Нина Васильевна, клиент на дачу смотрит завтра?"
Она отключилась, лицо исказилось.
– Вы... подслушивали?
– Нет, – Сергей встал. – Просто проверили. После твоих "просьб". Ты обманула нас.
Тётя Нина схватила корзинку, пошла к машине:
– Вы ещё услышите! Семья – это я!
Дверца хлопнула, машина уехала. Ольга и Сергей стояли, обнявшись. "Конец?" – подумала она. Но это было только начало.
Лето принесло жару, цветы на даче расцвели, Катя приехала с семьёй. Внук бегал по саду, смех звенел. Но тень тёти Нины висела: письма от юриста – "о долях в наследстве", звонки от дальних родственников – "Нина жалуется, помогите".
Ольга собрала семью – Свету, Машу, даже Петра с Валентиной. Встретились в квартире, за чаем.
– Она манипулирует всеми, – сказала Света. – Говорит, что мы её бросили.
Маша кивнула:
– Я поговорила с её подругами. Квартиру продала, деньги спустила на "инвестиции" – какие-то курсы, поездки. Теперь в долгах.
Пётр хмыкнул:
– А на дачу глаз положила – там земля ценная.
Ольга вздохнула:
– Нужно кончать. Юрист, суд если надо.
Но Сергей колебался:
– Она тётя...
– Твоя тётя, – мягко сказала Ольга. – Но наша жизнь.
Встреча с тётей Ниной назначена в кафе у её дома. Лето, терраса, кофе с мороженым. Тётя пришла в новом платье, но глаза красные.
– Оленька, Серёжа... Я не хотела так. Просто... страшно одной.
Ольга посмотрела на неё – впервые без злости:
– Тётя, мы поможем. Но честно. Деньги – да. Но имущество – нет.
Тётя Нина заплакала – тихо, по-настоящему.
– Я ошиблась. Продала квартиру, вложила в пирамиду... Потеряла всё. Думала, вы...
Сергей взял её руку:
– Почему не сказала?
– Стыдно. Хотела силком...
Они говорили часами. Солнце садилось, птицы пели. "Прости", – шептала тётя. "Прости", – отвечали они.
Но кульминация близко. Вдруг звонок от юриста тёти: "Она подала на долю в даче – как родственница".
Ольга замерла. "Она солгала снова?"
Ольга сидела за кухонным столом, уставившись на письмо, которое только что выудила из почтового ящика. Бумага была официальной – с печатью суда, шрифт строгий, как приговор. "Иск о признании права собственности на долю в имуществе", – гласили заголовки. Имя тёти Нины стояло жирным шрифтом, рядом – упоминание о "семейных вкладах" в дачу, которых никогда не было. Руки Ольги слегка дрожали, когда она перечитывала строки: "Истец утверждает, что в период 2005–2010 годов производились инвестиции в строительство объекта, что даёт право на 50% доли". 2005 год? Тогда они с Сергеем только встречались, а дача появилась через семь лет, на их свадьбу.
Сердце стучало глухо, эхом отдаваясь в ушах, словно далёкий гром перед грозой. За окном осень уже вступала в права – листья на клёне у подъезда желтели, ветер шуршал, срывая их один за другим, и падали они мягко, как забытые обещания. Ольга отложила письмо, встала, подошла к окну. Москва внизу жила своей жизнью: машины сигналили, люди спешили под зонтами, а она здесь, в этой квартире, которая вдруг показалась хрупкой, как карточный домик. "Она не остановится, – подумала Ольга. – Даже после того разговора в кафе, после слёз... Это был спектакль?"
Сергей вошёл тихо, с пакетом продуктов – молоко, хлеб, сыр, те привычные мелочи, что делали их утро обычным. Но увидев её лицо, он замер в дверях, пакет зашуршал в руках.
– Оленька? Что случилось?
Она молча протянула ему письмо. Сергей прочитал, брови сошлись, губы сжались в тонкую линию. Он опустился на стул напротив, перечитывая строки, и тишина повисла между ними, тяжёлая, как осенний дождь.
– Это... она? – наконец выдохнул он. – После всего? Я думал, мы договорились. В кафе она плакала, говорила, что жалеет...
– Я тоже думала, – Ольга села рядом, положила руку на его плечо. Пальцы её были холодными, но прикосновение успокаивало, как якорь в бурю. – Но вот оно. Иск. И эти "вклады"... Серёж, она выдумала. Дядя Коля умер в 2008-м, дача – наша, с 2012-го. Всё можно доказать.
Сергей кивнул, но в глазах его мелькнула тень – не злость, а боль, как у ребёнка, которого предали. Тётя Нина была для него больше, чем родственницей: после смерти родителей в автокатастрофе, когда ему было двенадцать, она взяла на себя заботу – кормила, одевала, водила к врачу. "Моя вторая мама", – называл он её в молодости. И теперь эта "мама" тянула за ниточки, чтобы отобрать кусок их жизни.
– Я позвоню юристу, – сказал он твёрдо, вставая. – Нашему, тому, что помогал с завещанием. Не дам ей так.
Ольга обняла его со спины, уткнулась лицом в спину рубашки – пахло стиральным порошком и его одеколоном, тем самым, что она дарила на каждый день рождения.
– Спасибо. Я боюсь не за вещи, Серёж. За нас. За то, что это разъест семью изнутри.
Он повернулся, поцеловал в макушку:
– Не разъест. Мы сильнее.
Юрист, молодой мужчина по имени Дмитрий, с аккуратной бородкой и стопкой папок на столе, принял их в тот же вечер. Его кабинет в центре, на Арбате, дышал историей – старые книги в полках, запах кофе и чернил. Он прочитал иск, кивнул, не удивляясь – "Такие дела частыособенно в семьях".
– Фактически, это блеф, – сказал он, постукивая ручкой по столу. – Нет доказательств вкладов. Но суд назначат, придётся являться. Вы можете подать встречный иск на клевету, если хотите. Или... урегулировать миром. Предложить компенсацию, чтобы она сняла требование.
Сергей нахмурился:
– Компенсацию? После обмана?
Дмитрий улыбнулся уголком рта:
– Эмоции понятны. Но суд – это нервы, время, деньги. А если она упрёт – затянет на год. Подумайте.
Они вышли на улицу, где Арбат сиял огнями – фонари, уличные музыканты, смех туристов. Ольга взяла Сергея под руку, они шли медленно, шурша листьями под ногами.
– Что думаешь? – спросила она.
– Не знаю. Хочу верить, что она одумается. Позвоню ей завтра. Расскажу про иск. Может, стыдно станет.
Но звонок тёте Нине на следующий день вышел тяжёлым. Ольга включила громкую связь, сидела рядом, слушая. Голос тёти в трубке был бодрым сначала – "Серёжа, родной! Как вы там?" – но потом, когда он упомянул письмо, изменился, стал резким, как осенний ветер.
– Иск? Это... это моя подруга посоветовала. Юрист. Сказала, права у меня есть. Я ж не хотела так, милый. Просто... боюсь. Одна я, денег нет.
– Тёть, – голос Сергея дрогнул. – Ты солгала. Про вклады, про всё. Мы узнали про твою квартиру – продала, спустила на курсы эти... "инвестиции". А теперь на нашу?
Пауза. Долгая, как затаённый вдох.
– Ну и что? – наконец ответила она, и в тоне проскользнула горечь. – Жизнь – она не сахар. Дядя Коля копил, мечтал о даче у леса. А вы... вы молодые, справитесь. Продадите квартиру, купите новую. А мне... мне конец света.
Ольга не выдержала, взяла трубку:
– Тётя Нина, это Ольга. Конец света? А наш конец? Мы строили это для детей, для будущего. Вы – семья. Но семья не крадёт.
– Крадёт? – тётя фыркнула. – Ой, милая, не драматизируй. Приходите ко мне. Поговорим. Без юристов. Как люди.
Они согласились. Адрес тёти – старая хрущёвка на окраине, в районе с серыми панельками и детскими площадками, где качели скрипят под ветром. Дверь открыла она сама – в цветастом халате, волосы в бигуди, на столе – чайник и печенье. Квартира была тесной: две комнаты, обои в цветочек, телевизор с антенной. На полках – фото: Сергей маленький, с улыбкой щербатой, дядя Коля в форме, свадьба их с Ниной. Ольга почувствовала укол – здесь жила история, которую они не могли стереть.
Тётя Нина налила чай – чёрный, крепкий, с сахаром, как в детстве. Сели за стол, и она заговорила первой, голос тихий, без вчерашней бравады.
– Я не хотела зла. Правда. После дяди... пусто стало. Квартиру продала – думала, в Сочи поеду, квартиру маленькую куплю. А "инвестиции" эти... Обещали удвоить, утроить. Вложила всё. И – пуф! – ноль. Долги навалились, как снег. А вы... у вас всё есть. Квартира, дача, дети. Поделились бы – и ладно.
Сергей смотрел в чашку, пальцы сжимали ручку:
– Тёть, почему не сказала? Мы бы помогли. Не всё, но...
– Сказать? – она усмехнулась грустно. – Сказать – значит, слабой показаться. Я ж всегда сильная была. "Нина – боец", – говорили. А теперь... боюсь милостыни просить.
Ольга потянулась, коснулась её руки – кожа морщинистая, тёплая.
– Это не милостыня. Это помощь. Мы переводим уже – тысячу в месяц. И можем больше. Но дачу, квартиру – нет. Они наши. Для Кати, для внуков.
Тётя Нина кивнула, но глаза заблестели – слёзы или злость?
– А иск? Сниму?
– Сними, – мягко сказал Сергей. – И давай забудем. Ты – наша тётя. Приезжай на дачу, гостем. Пироги пеки, как раньше.
Она вытерла глаза платком – вышитым, старым.
– Ладно. Сниму. Но... подумайте. Семья – она как дерево. Корни общие. Не рубите.
Они ушли с лёгкостью – или показалось? На улице дождь моросил, но воздух был свежим, пах мокрой землёй. В машине Сергей улыбнулся впервые за неделю:
– Кажется, пронесло.
Но через три дня пришло уведомление от суда: "Иск принят к рассмотрению. Первое заседание – 15 ноября". Ольга почувствовала, как земля уходит из-под ног. "Она солгала снова", – подумала она, набирая номер юриста.
Дмитрий вздохнул по телефону:
– Классика. Многие так: обещают, а потом – нет. Готовьтесь к суду. Но шансы ваши – сто процентов. Документы чистые.
Подготовка к суду стала вихрем: собрать бумаги – договор на дачу, чеки на ремонт, свидетельства о наследстве на квартиру. Ольга брала отгулы в школе, где дети уже рисовали осенние листья, а она объясняла уроки, но мысли витали где-то далеко. Сергей звонил тёте – трубка молчала. "Может, передумала?" – гадали они ночами, лёжа в постели, слушая шум машин за окном.
Катя приехала на выходные – с маленьким сыном, Максимкой, который бегал по квартире, разбрасывая игрушки. "Бабуль, почему грустная?" – спросил он, забираясь на колени. Ольга обняла его, уткнулась в макушку – пахло яблоками и детством.
– Не грустная, солнышко. Просто... взрослые дела.
Катя, с её решительным взглядом – копия бабушки, – села напротив:
– Мам, расскажи. Про тётю. Я созвонилась со Светой – она в шоке. И Маша говорит: подруги тёти болтают, что она всем жалуется – "молодые отобрали всё".
Ольга вздохнула, рассказала – от Нового года до иска. Катя слушала, хмурясь, потом встала, налила чай всем.
– Не дам. Это моя квартира в будущем. И дача – там я Максима учу плавать. Позвоню тёте сама.
Звонок Кати тёте Нине вышел бурным – Ольга слышала обрывки по громкой: "Тёть Нин, это не по-людски! Семья – не для обмана!" Тётя отвечала тихо, оправдываясь: "Катюша, милая, я не хотела... Юрист сам подал, я не знала..." Но в голосе сквозила усталость, не злоба.
– Она сломалась, – сказала Катя после. – Обещает снять иск. Но... боится суда.
15 ноября холодный, с инеем на деревьях. Суд – в старом здании на Таганке, коридоры гулкие, с запахом пыли и кофе из автомата. Ольга и Сергей пришли рано, с Дмитрием – в костюме, с портфелем. Тётя Нина явилась последней – одна, в пальто на меху, которое явно было старым, но гордо. Увидев их, она замерла в дверях зала, глаза опухшие.
Судья, женщина средних лет с седеющими висками, начала заседание сухо: "Иск от Нины Петровны о признании права..." Но не успела договорить – тётя встала, руки дрожали.
– Ваша честь... Я.. снимаю иск. Ошиблась. Нет вкладов. Всё выдумала. Простите.
Зал замер. Судья подняла бровь:
– Вы уверены? Это серьёзный шаг.
– Уверена, – тётя кивнула, голос твёрдый, но сломленный. – Семья... я виновата. Не хочу рушить.
Ольга посмотрела на Сергея – слеза скатилась по его щеке. Он встал, подошёл к тёте, обнял:
– Тёть... Спасибо.
Заседание закрыли за пять минут. На улице солнце пробилось сквозь тучи, ослепляя. Они стояли вчетвером – Ольга, Сергей, тётя, Дмитрий – и молчали сначала. Потом тётя заговорила, тихо:
– Простите меня, родные. Я.. потерялась. Думала, так спасусь. А чуть не потеряла вас.
Сергей обнял её снова:
– Не потеряла. Мы здесь.
Ольга подошла, взяла за руку:
– И мы поможем. Правда. Но давайте по-честному. Без бумаг, без исков.
Тётя кивнула, улыбнулась впервые искренне – морщинки у глаз собрались веером.
– По-честному. И.. на Новый год – ко мне? Я пироги напеку. Без разговоров о квартирах.
Новый год – через два месяца – они встретили у тёти. Квартира маленькая, но тёплая: гирлянды на шторах, селёдка под шубой, оливье с горошком. Пришли все – Света с мужем, Маша, Катя с Максимкой, даже Пётр и Валентина из дачного кооператива, с историями о зимней рыбалке. Тётя Нина хлопотала – разливала шампанское, рассказывала анекдоты из молодости, без намёков на имущество. Ольга сидела рядом, чокаясь бокалом:
– С Новым, тётя. Пусть чудеса – настоящие.
– С Новым, Оленька. И.. спасибо. За второй шанс.
Сергей поднял тост – за семью, за границы, что учимся ставить, но не стены строить. Смех зазвенел, фейерверки за окном расцвели, и Ольга почувствовала – тепло разливается внутри, как шампанское в венах. Дача ждала лета, квартира – новых воспоминаний, а традиции... они менялись. Теперь Новый год – не у них, а у тёти, с её пирогами и историями. И это было правильно: семья – не владение, а выбор.
Весна принесла зелень, а с ней – поездку на дачу. Тётя Нина приехала с ними – впервые как гость. Сажали вишни, пекла блины у пруда, рассказывала Максимке сказки у костра. "Видишь, солнышко, – шептала она, – дерево растёт, если корни целы". Ольга смотрела на них, улыбаясь: границы стояли крепко, но двери – открыты.
А в один вечер, когда все уснули, Ольга вышла на веранду, села в гамак. Звёзды мерцали, ветер шептал в соснах. "Мы справились", – подумала она, и слеза скатилась – не от грусти, от облегчения. Жизнь продолжалась – их, настоящая.
Прошёл год. Новый год снова – теперь у них, в квартире. Стол ломился от блюд, смех гремел. Тётя Нина пришла с корзинкой – пироги, варенье. Чокнулись все, и Сергей сказал тихо Ольге:
– Спасибо, что не сдалась.
– Мы не сдались, – ответила она, целуя его. – Вместе.
И за окном салют – яркий, как надежда. Семья – не цепи, а нити, что сплетают узор. А узор их – крепкий, светлый.
Рекомендуем: