– Я пять лет с вашим сыном в разводе, пусть новая жена вам помогает, я не при чём! – выпалила Людмила в трубку и тут же пожалела, что вообще взяла телефон.
В динамике повисла тяжёлая тишина, а потом раздался знакомый до дрожи голос бывшей свекрови:
– Людочка, ну как же так можно говорить… Я же не чужая тебе совсем. И потом, кому мне ещё звонить? Сын в командировке, а Света, эта новая… она же меня на порог не пускает.
Людмила закрыла глаза и прислонилась спиной к холодной стене коридора. В квартире пахло свежезаваренным кофе и чем-то тёплым, домашним – она только что достала из духовки пирог с капустой, который пекла для себя и для дочери. А теперь всё это казалось каким-то чужим, будто праздник отменили.
– Валентина Петровна, – постаралась она говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, – мы развелись пять лет назад. Пять. Я больше не ваша невестка, не ваша дочь, никто. У Сергея есть жена, есть вы, есть ваши общие знакомые. Звоните им.
– Но ты же всегда была такая заботливая… – голос свекрови дрогнул, и Людмила сразу представила, как та сидит в своей старой квартире на табуретке у окна, сжимая телефон обеими руками. – У меня нога болит, продукты тяжёлые, а лифт опять сломан… Всего-то пакеты поднять до третьего этажа.
Людмила посмотрела на часы. До прихода дочери из университета оставалось меньше часа. Она хотела успеть накрыть стол, поставить цветы, которые купила утром на рынке – жёлтые хризантемы, такие яркие, будто лето решило заглянуть в ноябрь.
– Валентина Петровна, я правда не могу. У меня свои дела. Простите.
Она нажала отбой и долго стояла, прижимая телефон к груди. Сердце колотилось так, будто она только что пробежала марафон. Пять лет. Пять лет спокойной жизни без этих звонков, без этих «Людочка, ты же не откажешь», без чувства вины, которое бывшая свекровь умела вызывать одним только вздохом.
Людмила прошла на кухню, выключила духовку, достала пирог. Руки слегка дрожали. Она налила себе кофе, но не пила – просто держала горячую кружку в ладонях, словно грелась.
Всё началось сразу после развода. Сергей тогда быстро женился во второй раз – на Светлане, коллеге по работе, молодой, шумной, с громким смехом и привычкой фотографировать каждую тарелку. Людмила не держала зла – ей было всё равно. Главное, что дочка осталась с ней, что они смогли выдохнуть и начать жить заново.
А Валентина Петровна будто не заметила, что брак закончился. Сначала звонила «просто узнать, как дела». Потом просила подвезти до поликлиники – «Серёжа занят, а ты же рядом живёшь». Потом приносила кастрюли «покормить внучку». Людмила терпела – из жалости, из привычки, из какого-то странного чувства долга. Пока однажды не поняла: если не поставить точку сейчас, это никогда не закончится.
Она тогда прямо сказала:
– Валентина Петровна, мы больше не семья. Пожалуйста, не звоните.
Казалось, помогло. Целый год тишины. А потом всё началось заново – только осторожнее, с оглядкой, с бесконечными «ты же не откажешь старому человеку».
Людмила поставила кружку и пошла в комнату. На столе лежала фотография – она с дочерью на море прошлым летом. Обе загорелые, счастливые, улыбаются так широко, что даже зубы видны. Она провела пальцем по стеклу. Нет, больше не позволит никому портить им жизнь.
Телефон зазвонил снова. Тот же номер.
Она не брала трубку. Пусть. Пусть звонит сколько угодно.
Через пять минут пришло сообщение:
«Людочка, я упала в подъезде. Нога совсем не держит. Приезжай, пожалуйста».
Людмила замерла. Внутри всё сжалось. А вдруг правда упала? Вдруг действительно плохо?
Она быстро набрала номер соседки Валентины Петровны – тёти Гали, с которой когда-то дружила.
– Галя, привет, это Люда… Слушай, Валентина Петровна звонила, говорит, упала. Ты не в курсе?
– Какая упала? – удивилась тётя Галя. – Я её час назад видела, она с мусором выходила, бодренькая, как всегда. Пакеты тащила тяжёлые, правда, жаловалась, что Серёжа не приезжает.
Людмила выдохнула. Значит, опять. Очередная манипуляция.
Она написала коротко:
«Валентина Петровна, я вызвала вам скорую и социального работника. Больше не звоните».
И заблокировала номер.
Вечером, когда дочка пришла и они ужинали, Людмила рассказала всё как есть. Аня слушала, хмурясь.
– Мам, ты правильно сделала. А то она тебя до инфаркта доведёт.
– Понимаешь, – тихо сказала Людмила, – мне её даже жалко немного. Одинокая старушка, сын редко появляется… Но я не могу быть для неё всем. Я уже не её невестка.
Аня кивнула и вдруг улыбнулась:
– Зато теперь у неё есть Света. Пусть та и бегает.
Они посмеялись, но Людмила чувствовала – это только начало. Валентина Петровна так просто не сдастся.
И правда, через два дня началось.
Сначала позвонила общая знакомая – Тамара Ивановна, бывшая сослуживица.
– Людочка, что ж ты такая бессердечная стала? Валечка плачет, говорит, ты её бросила в беде.
Людмила спокойно объяснила ситуацию. Тамара Ивановна вроде бы поняла, посочувствовала даже.
Потом позвонила другая – Нина Петровна.
– Я слышала, ты Валентине Петровне в помощи отказала? Как же так, Люд? Она же тебе сколько лет свекровью была…
Людмила снова объясняла. Вежливо, но твёрдо.
К концу недели ей уже звонили чуть ли не все бывшие родственники и знакомые семьи. Все с одним и тем же: «Как тебе не стыдно», «Она же старый человек», «Сергей в шоке от твоего поведения».
Людмила поняла – это не случайно. Это система. Валентина Петровна включила тяжёлую артиллерию – начала травлю.
В пятницу вечером позвонил сам Сергей.
– Люд, ты чего? Мама в истерике. Говорит, ты ей скорую вызвала, как чужой.
– Сергей, – устало ответила Людмила, – мы пять лет в разводе. У тебя есть жена. Пусть она помогает твоей маме. Или ты сам. Я больше не при чём.
– Но она же привыкла к тебе… Ты всегда была такой…
– Я была женой. А теперь я бывшая. И у меня своя жизнь.
Он помолчал.
– Ладно, – сказал наконец. – Я разберусь.
Людмила положила трубку и вдруг почувствовала, как сильно устала. Будто весь этот год она держалась, а теперь силы кончились.
В субботу утром раздался звонок в дверь.
На пороге стояла Валентина Петровна. С двумя огромными сумками продуктов, в старом пальто и с таким видом, будто приехала не в гости, а на постоянное место жительства.
– Людочка, – сказала она, сияющим голосом, – я решила: пока Серёжа в командировке, я у тебя поживу. А то одной страшно.
Людмила посмотрела на сумки, потом на бывшую свекровь, потом снова на сумки.
И тихо, но очень твёрдо закрыла дверь.
Прямо перед её носом.
Стояла, прислушиваясь, как Валентина Петровна топчется на лестничной клетке, потом что-то бормочет, потом тяжело вздыхает и, наконец, уходит.
Людмила прислонилась к двери спиной и впервые за много дней улыбнулась.
Но знала точно – это ещё не конец. Валентина Петровна просто так не отступит. А значит, впереди её ждёт настоящая война за собственную жизнь.
И она была готова.
– Людмила Ивановна, можно вас на минутку? – голос директора поликлиники звучал непривычно мягко, почти виновато.
Людмила подняла глаза от карточек. В кабинете стояла заведующая терапевтическим отделением, женщина строгая и обычно непробиваемая.
– Конечно, Нина Васильевна. Что-то случилось?
– Да вот… мне звонила Валентина Петровна. Ваша… бывшая свекровь, да? Говорит, вы ей отказываете в помощи, а она одна, больная, продукты поднять некому. Просила, чтобы я с вами поговорила. По-человечески.
Людмила почувствовала, как кровь приливает к щекам. Вот оно. Пошла по второму кругу, теперь уже через работу.
– Нина Васильевна, – она постаралась говорить ровно, – мы с её сыном пять лет в разводе. У Валентины Петровны есть сын, невестка, племянники. Я больше не имею к этой семье никакого отношения. И если она жалуется на здоровье, пусть вызывает социального работника или сына из командировки.
Заведующая замялась.
– Я понимаю… Просто она так плакала в трубку. Говорит, вы единственная, кто её по-настоящему любил.
Людмила только головой покачала. Любил. Да, когда-то любила. И свекровь, и мужа, и всю эту большую шумную семью. А потом осталась с дочерью, с ипотекой и с ощущением, что её выжали, как лимон, и выбросили.
– Простите, – сказала она тихо, но твёрдо. – Я не могу.
Вечером того же дня позвонила классная руководительница Ани.
– Людмила Викторовна, здравствуйте. У нас тут… ситуация. К нам пришла бабушка одной из учениц, Валентина Петровна, говорит, она бабушка вашей дочери. Просила передать, что ей плохо, просит, чтобы вы приехали. Дети слышали, Анечка теперь переживает…
Людмила закрыла глаза. Всё. Теперь и через ребёнка.
Она приехала в университет сама, забрала Аню, по дороге всё объяснила. Дочка слушала молча, потом вдруг сказала:
– Мам, а может, ей правда плохо? Вдруг это не игра?
– Анечка, – Людмила погладила дочь по волосам, – если бы ей было плохо по-настоящему, она бы вызвала скорую или Сергея. А она звонит всем подряд, лишь бы меня достать.
Аня кивнула, но в глазах осталась тревога.
Дома Людмила открыла ноутбук и написала пост в местном районе в соцсетях – коротко, без эмоций:
«Дорогие соседи и знакомые. Прошу больше не передавать мне просьбы Валентины Петровны N. Мы с её сыном в разводе пять лет. У неё есть сын Сергей и его жена Светлана, которые полностью могут о ней позаботиться. Спасибо за понимание».
Поставила пост на публичный доступ, добавила пару фотографий – себя с Аней на выпускном, чтобы все видели: вот наша семья, нас двое, и мы счастливы.
Наутро её телефон разрывался. Но теперь уже от сообщений другого характера:
«Люда, молодец, правильно сделала!» «А мы-то думали, почему она всё время одна ходит, оказывается, сын жив-здоров…» «Пусть новая жена бегает, раз замуж вышла»
И только одно сообщение резануло по живому – от Светланы, нынешней жены Сергея:
«Ты хоть понимаешь, что натворила? Теперь все на меня смотрят, как на монстра. Спасибо большое».
Людмила не ответила. Пусть. Ей было всё равно.
А потом случилось то, чего она ждала и боялась одновременно.
В дверь позвонили поздно вечером. Она открыла – на пороге стоял Сергей. Усталый, небритый, с сумкой через плечо, будто только с поезда.
– Можно войти? – спросил тихо.
Людмила отступила в сторону.
Он прошёл на кухню, сел за стол, как когда-то, в старые времена, когда ещё был мужем. Она молча поставила чайник.
– Маме вызвали психиатра, – сказал он, не поднимая глаз. – Вчера. Она в истерике была, кричала, что все её бросили, что ты её убила. Пришлось.
Людмила замерла.
– И что сказали?
– Тревожное расстройство, зависимость от значимой фигуры. Короче… врач объяснил, что мама привыкла, что ты всегда рядом, всегда поможешь. А когда мы развелись, она это не приняла. Для неё ты до сих пор невестка. И теперь, когда ты окончательно отрезала, у неё как будто мир рухнул.
Он наконец посмотрел на неё. В глазах – усталость и что-то ещё, похожее на вину.
– Люда… я не знал, что всё так серьёзно. Думал, она просто капризничает. Света с самого начала говорила: «Решай сам со своей мамой», а я… откладывал.
Людмила молчала. Чайник щёлкнул, выключаясь.
– Я её забрал к себе, – продолжил Сергей. – Пока. Квартиру будем продавать, купим ей маленькую однушку рядом с нами. Соцработника уже нашли, будет приходить три раза в неделю. И я… я буду сам ездить, каждые выходные. Обещаю.
Он говорил, а Людмила вдруг почувствовала странное облегчение. Не радость, не торжество – просто облегчение. Как будто груз, который она тащила пять лет, наконец-то сняли с плеч.
– Спасибо, что приехал и сказал, – ответила она тихо.
Сергей кивнул, потом вдруг добавил:
– Знаешь… я ведь тоже виноват. Всё это время думал: ну позвонит она тебе пару раз, ну сходишь в магазин – что такого? А на самом деле просто перекладывал свою ответственность на тебя. Прости.
Людмила посмотрела на него долго. Потом налила чай в две кружки, поставила перед ним.
– Пей. И поезжай домой. К своей жене. И к маме.
Он допил чай молча, потом встал.
– Я всё понял, Люда. Правда. Больше не побеспокоим.
У двери он остановился, обернулся:
– Ты молодец. Правда молодец. Я бы, наверное, не смог так чётко границу поставить.
Она только улыбнулась уголком губ.
Когда дверь закрылась, Людмила долго стояла в тишине. Потом открыла окно – ноябрьский воздух ворвался холодный, чистый. Она вдохнула полной грудью.
Телефон лежал на столе. Ни одного пропущенного. Ни одного сообщения.
И тогда она впервые за долгое время заплакала – не от обиды и не от усталости, а от того, что наконец-то всё закончилось.
Но утром следующего дня раздался новый звонок. Номер был незнакомый.
– Людмила Викторовна? – голос молодой женщины, официальный. – Это социальный работник Елена Николаевна. Я по поводу Валентины Петровны. Она просила передать… просила передать, что простила вас. И что больше не будет беспокоить. И ещё… она просила сказать спасибо. За то, что были рядом, когда были нужны.
Людмила положила трубку и долго смотрела в окно.
Простила.
Спасибо.
Как странно звучат эти слова из уст человека, который всю жизнь считал, что прощать и благодарить должны только другие.
Она улыбнулась – уже по-настоящему, широко, до слёз.
Потому что поняла: иногда, чтобы тебя отпустили, нужно просто закрыть дверь.
И не открывать её больше никогда.
Прошёл месяц.
Людмила просыпалась по утрам без привычного напряжения в груди. Телефон молчал. Ни звонков с незнакомых номеров, ни сообщений «Людочка, ты не могла бы…». Даже сплетни в районе как-то быстро утихли: люди любят свежую драму, а старая уже приелась.
Валентина Петровна действительно переехала. Сергей сдержал слово: купили ей небольшую однокомнатную квартиру в десяти минутах езды от их с Светланой дома. Соцработник приходила по графику, продукты привозили из «Пятёрочки» с доставкой, а по выходным заезжал сын. Людмила знала это не из первых уст, а из случайных встреч в магазине: Валентина Петровна шла под руку с Сергеем, опираясь на трость, и выглядела… маленькой. Совсем не той властной женщиной, которая когда-то могла одним взглядом заставить весь подъезд бегать по её поручениям.
Они столкнулись у кассы. Людмила толкала тележку с йогуртами и яблоками, Валентина Петровна стояла в очереди с пакетом молока и батоном.
Сначала обе сделали вид, что не заметили друг друга. Потом Людмила всё-таки кивнула:
– Здравствуйте, Валентина Петровна.
Та вздрогнула, обернулась. Глаза были красные, будто плакала недавно, но взгляд уже не обвиняющий, а какой-то… растерянный.
– Здравствуй, Людочка, – тихо ответила она и вдруг добавила: – Спасибо, что поздоровалась.
Людмила только плечами пожала. Мол, обычное дело.
– Я вот… хотела сказать, – свекровь запнулась, – я ведь всё понимаю теперь. Поздно, конечно. Но понимаю. Ты права была. Всё это время я… я держалась за тебя, как за свою. А ты давно уже не моя.
Голос дрогнул. Людмила вдруг увидела перед собой просто уставшую пожилую женщину, которая впервые за много лет осталась одна наедине со своими ошибками.
– Ничего страшного, – тихо сказала Людмила. – Главное, что теперь у вас всё налаживается.
Валентина Петровна кивнула, сглотнула.
– Серёжа хороший стал. Приезжает. Света даже пирог мне испекла на прошлой неделе. Представляешь?
Людмила улыбнулась – искренне.
– Представляю.
Они разошлись по кассам. Больше не сказали ни слова. И не нужно было.
А потом пришло письмо. Настоящее, бумажное, в конверте с маркой «Санкт-Петербург». Почерк знакомый, чуть дрожащий.
Людмила вскрыла его вечером, когда Аня ушла на день рождения к подруге.
«Людочка!
Пишу и сама не верю, что пишу. Рука не поднимается на “дорогая”, но и просто по имени тоже как-то неловко.
Я долго думала, стоит ли. Потом решила – стоит.
Спасибо тебе за те годы, что ты была рядом. Я вела себя плохо. Очень плохо. Не умела по-другому. Думала, что, если отпущу – потеряю всё. А оказалось, что держалась так крепко, что чуть не задушила.
Прости меня, если сможешь. Я не прошу прощения ради себя – мне уже поздно что-то менять. Прошу ради той молодой девчонки, которая когда-то вошла в наш дом с цветами и улыбкой и сделала моего сына счастливым. Пусть хоть у неё всё будет хорошо.
Я больше не буду звонить. И писать тоже не буду. Обещаю.
Желаю тебе и Анечке здоровья и тепла.
Валентина».
Внизу приписка мелким почерком:
«И ещё – я научилась пользоваться доставкой из магазина. Сама. Представляешь?»
Людмила перечитала письмо три раза. Потом сложила его аккуратно и положила в шкатулку, где хранила старые фотографии и Анины первые рисунки.
Не ответила. Не было нужды. Всё уже сказано.
Зимой Сергей привёз Аню из университета на выходные и заехал к Людмиле – просто чаю попить. Впервые за пять лет он переступил порог без напряжения в плечах.
– Мама просила передать, – сказал он, ставя на стол коробку конфет. – Говорит, чтобы ты не думала, будто она обижается. Просто… стесняется теперь.
Людмила рассмеялась – легко, без горечи.
– Передай, что я тоже не обижаюсь. И пусть бережёт себя.
Он кивнул, потом вдруг добавил:
– Знаешь, Люда… я ведь тоже спасибо хочу сказать. Ты нас всех заставила повзрослеть. Меня, маму… даже Свету. Больно, но нужно было.
Она только чашку подвинула ему – мол, пей, пока горячий.
Весной Аня защитила диплом и устроилась на первую работу. Они с Людмилой поехали на море – вдвоём, как когда-то мечтали. Снимали маленькую квартирку у самого берега, вставали в шесть утра, чтобы встретить рассвет, и пили кофе на балконе, глядя, как солнце поднимается над водой.
– Мам, – сказала Аня однажды, обнимая её за плечи, – ты самая сильная женщина, которую я знаю.
Людмила только улыбнулась и прижала дочь к себе покрепче.
А вечером, когда они гуляли по набережной, ей пришло сообщение от незнакомого номера:
«Людмила Викторовна, это Елена Николаевна, соцработник. Хотела просто сказать: Валентина Петровна сегодня улыбалась весь день. Показывала всем ваше общее старое фото – с свадьбы. Говорит: “Вот какая была моя Людочка”. И ни капли обиды. Только тепло.
Спасибо вам за неё».
Людмила прочитала, потом подняла глаза к небу – оно было огромное, синее, без единого облачка.
– Всё хорошо, – прошептала она ветру. – Всё у всех хорошо.
И пошла дальше по тёплому песку, рядом с дочерью, чувствуя, как солнце греет лицо, а внутри – наконец-то – полная, настоящая тишина.
Тишина, в которой больше нет чужих голосов. Только своё сердце. И море. И впереди – целая жизнь.
Рекомендуем: