Рассказ-дополнение к роману «Сущее бедствие».
Проснулась ночью от странного, неприятного запаха, хотя весь прошлый день мы с Угольком занимались составлением ароматических композиций из сухих трав, и в доме должно было пахнуть цветами. Кота на своей кровати не обнаружила ― у него много дурных привычек, включая неискоренимую потребность спать у меня в ногах или под боком. Решила, что он снова, повинуясь звериным инстинктам, приволок в дом какую-нибудь гадость вроде свежезагрызенной крысы ― отучить его от этого тоже нереально. Накинула на плечи халат, вышла в соседнюю комнату…
Дом у меня не слишком большой ― три жилых комнаты, одна их которых проходная и служит одновременно ещё и кухней, и чулан, переоборудованный в совмещённый санузел. Проходная комната довольно просторная и многофункциональная, поэтому я называю её главной. Из неё же две двери ведут в маленькие спальни ― одну занимаю я, а вторую Уголёк считает своей.
Так вот…
Вышла я в главную комнату своего дома и вижу такую картину: на ковре, весело причмокивая, сидит мокрый медведь и поедает замороженный минтай. Морда довольная донельзя, а от шкуры воняет так, что меня аж подташнивать начало. Уголёк стоит перед открытым холодильником и деловито хмурится, размышляя, чем ещё можно угостить косолапого. А на полочке над вешалкой у входной двери виновато покракивает Глашка, которая испарилась в неизвестном направлении несколько дней назад.
― Это что такое? ― спросила я у своих питомцев, недвусмысленным жестом указав на медведя.
Зверь повернул ко мне большую голову, блаженно сощурился и отправил в пасть ещё один кусок рыбы.
― Это Хрусть, ― озвучил Уголёк и без того очевидный факт, вынув из холодильника связку бананов. ― Его Глашка привела. Конец декабря уже. Он давно в спячку должен был залечь, но из-за тоски и одиночества, похоже, не смог как следует отожраться. Раньше по осени таким толстым становился, что еле лапы переставлял, а сейчас глянь на него. Шкура да кости.
Медведь повёл носом, учуяв бананы, и решил, что рыбу он больше не хочет. Бело-зелёный ворсистый ковёр к этому моменту уже успел превратиться в грязную, не подлежащую спасению подстилку. Стеклянный журнальный столик котяра предусмотрительно задвинул в угол ― не жалко, если разобьётся, но гость ведь пораниться может.
― Вы издеваетесь? ― спросила я не столько у Уголька, сколько у вороны. ― Мы не в лесу живём, а в деревне с населением в несколько сотен человек. Мне и так пришлось весь участок барьером-мороком закрыть, чтобы соседи не видели, что у нас здесь творится, а вы теперь ещё и медведя притащили. И что прикажете с ним делать?
Глашка снова виновато каркнула и переступила с лапки на лапку. Птица ― что с неё взять? Видать, не всё человеческое Вовка выжег в ней холодным огнём, если хватило ума и подвиг совершить во имя справедливости, и старого друга в беде не бросить. Ну а дальше-то что? Куда мне здоровенного дикого зверя девать? И так живу в одном доме с не поддающимся воспитанию котом-оборотнем, которого вся деревня моим мужем считает, и с местами неадекватной вороной. Мне только медведя не хватает для полного счастья.
Хрустя жалко, конечно. Уголёк рассказывал, что ведьмы его ещё медвежонком нашли и прикармливать начали. Раньше в берлоге рядом с Брусничным медведица жила, но её охотники убили, а медвежонок остался. Теперь это не медвежонок уже, а взрослый медведь. Ему семь лет. Крупный, мордатый, опасный дикий зверь. Пусть и ручной, но я и за себя-то далеко не всегда поручиться способна. Если разозлится, сколько бед натворить может? Сейчас он всем доволен, потому что наконец-то попал в тепло и знакомое общество, где непременно накормят чем-нибудь вкусненьким, но ему, во-первых, в спячку пора, а я не знаю, сколько медведям для этого жира нагулять нужно, а во-вторых, люди вокруг. Отправится это чудище лесное по деревне путешествовать и вкусняшки выпрашивать ― кто может гарантировать, что не навредит никому? Да и пристрелят же с перепугу. Я ведь столько статей и постов в соцсетях о нём разместила, что рьяные зоозащитники должны были давно пристроить мишку в какой-нибудь зоопарк, но спустя почти полгода он здесь ― сидит на моём ковре, чавкает моими бананами и явно всем доволен.
Пока я размышляла о том, как лучше поступить, Хрусть умял всё, что было предложено, включая остатки рыбы, почесал когтями шкуру на боку и полез на диван.
― Не-не-не! Туда нельзя! ― возмутилась я, но оттаскивать его обратно на ковёр или преградить путь не рискнула.
Пообещала Глашке, что теперь точно сварю из неё суп, а из перьев сделаю украшение на стену и веничек для удаления пыли с мебели. Злиться на Уголька смысла не имело ― он вообще ни при чём. Сам по морозу и сугробам в последние дни шастал в поисках бестолковой вороны и не мог знать, что она нам такой сюрприз намерена сделать. С другой стороны, Глашка дверь открывать не умеет ― она садится на окно снаружи и долбит клювом стекло, пока не впустят. Котяра тоже виноват, хоть и смотрит на меня теперь преданно своими зелёными глазищами. Мог бы захлопнуть дверь у Хрустя перед мордой и разбудить меня, а не устраивать здесь приют для одиноких друзей. Понятно, что оборотень по своей изначальной сути тоже зверь, но не безмозглый же.
Часы показывали два часа ночи. Хрусть растянулся на новеньком мягком диване и сонно посапывал, устраиваясь поудобнее. Наглая ворона задремала на вешалке, прикрыв глазки-бусинки. Уголёк задумчиво потирал затылок и шею, помогая мне придумать оптимальное решение. О том, чтобы махнуть на всё рукой и завалиться обратно спать, можно было даже не мечтать. Медведь ― не домашний котёнок. Ему сейчас нужны вагон еды и безопасная берлога.
― Следи за ним, ― строго приказала коту, забрала с журнального столика ноутбук и утопала в спальню изучать информацию о медведях.
По всему выходило, что зимняя спячка косолапым не так уж и сильно нужна. Она называется умным словом «гибернация» и служит защитным механизмом, позволяющим зверю пережить сложный период холодов и отсутствия пищи. В тепле и при постоянной кормёжке мишки могут и не впадать в спячку, но всё равно становятся ленивыми. Это означало, что меховой источник грязи и зловония сейчас выдрыхнется всласть на моём диване, а потом проснётся и снова потребует еды. Затариться яблоками не проблема ― в нашем единственном деревенском магазине они продаются. Морковку можно у соседей поспрашивать или тоже купить. На крайний случай ― отправить Уголька в город на овощной рынок. Мяско и рыбку в разумных пределах я тоже в состоянии обеспечить. С едой для Хрустя проблем точно не будет, а вот с жилищем… В доме я его не оставлю ни в коем случае, это даже не обсуждается. Во дворе есть сарай и баня. Первый завален автозапчастями, а вторая пустует. Можно пока поселить зверя там и снова попытаться пристроить его в ответственные руки природозащитников.
Уголёк мою идею поддержал, но не полностью.
― Это же Хрусть, ― сказал с упрёком, словно я собираюсь предать лучшего друга.
― И что? ― решила я не сдаваться. ― Мне он не родственник и не питомец. Не я его к рукам и яблокам приучила. От свиньи или барана в хозяйстве хоть какая-то польза, их съесть можно, а медведь мне на что? Слышать ничего не хочу. Он здесь не останется. И ему, между прочим, вообще до фонаря, из чьих рук брать вкусняшки.
Котяра в ответ начал в красках расписывать мне все ужасы жизни диких животных в неволе. Тесные клетки, неправильное питание, злые люди, бесконечные тяготы и лишения…
― Ну тогда отведи его обратно в лес, где будет простор, свобода и всё остальное, ― предложила я.
― Зима же, ― напомнил Уголёк. ― Пусть хотя бы до весны у нас поживёт.
― Где?
― В бане. Я вольером вход отгорожу, чтобы он на улицу выйти мог, если захочет. Сам убирать там буду и кормить его. Шкуру почищу, чтобы не вонял.
Мне это напомнило аналогичную ситуацию из прошлого, когда моя старшая сестрица приволокла в квартиру с улицы бездомного щенка и вот так же вдохновенно щебетала, убеждая родителей в том, что будет сама заботиться о питомце. На что угодно была согласна, лишь бы мама с папой разрешили оставить собачку. В итоге пёсик ушёл обратно на улицу, а сестрёнка ревела два дня кряду, обвиняя предков в бессердечности. Я тогда, между прочим, была с ней солидарна ― о беспомощных и слабых нужно заботиться, если есть возможность. Медведя, правда, беспомощным и слабым назвать сложно, но суть от этого не меняется.
― У нас же всё равно морок вокруг дома. Никто ничего через забор не увидит, а гости к нам не ходят, ― умоляющим тоном высказал Уголёк ещё один весомый аргумент.
Гости к нам действительно не ходят. Первое время любопытные шастали поблизости, а теперь меня просто величают за глаза городской кикиморой и сторонятся, потому что молчать я не умею. Создала себе репутацию стервы и наслаждаюсь покоем, как и хотела. Морок скрывает не только то, что можно увидеть, но и звуки тоже ― если медведь вздумает реветь, никто этого не услышит.
Принять решение было сложно. Сбагрить Хрустя без уверенности, что в надёжные руки ― плохо. Оставить его у себя ― тоже нехорошо. Он же до весны привыкнет к нам. Если выгоним потом в лес, будет возвращаться и когда-нибудь погибнет из-за этого. Милость и забота, проявленные сейчас, могут обернуться для него в будущем большой бедой. Если уж оставлять, то навсегда, а это тоже повлечёт за собой множество проблем. У нас в стране запрещено содержание диких животных на личных подворьях. Если данный факт всплывёт, у меня будут крупные неприятности. А если Хрусть ещё и костями чьими-нибудь похрустит нечаянно?
― Ну пожалуйста, ― уже чуть ли не плаксиво протянул Уголёк с намерением пустить слезу. ― Закроем его дополнительным мороком, из-за которого люди в трёх соснах теряются. Ни шагу за пределы обозначенной территории не сделает.
― Думаешь, это лучше тесной клетки? ― проворчала я в ответ. ― В баню мы его, конечно, временно определим, но это не выход. Даже если ты его под мороками каждый день в лесу выгуливать будешь, следы на земле всё равно останутся. Глашка по воздуху домой прилетела, а он-то на своих четырёх притопал. Завтра в деревне истерика начнётся, если наследил основательно. Сейчас у нас есть возможность позаботиться о том, чтобы никто ничего не узнал, потому что ночь и снег, а дальше что будет? Его всё равно заберут.
Вещала долго, но котяра услышал только первую мысль. Если я согласна приютить Хрустя хотя бы временно, то вопрос можно считать решённым и закрытым. Дальше мне осталось только вздыхать и наблюдать за развернувшейся бурной деятельностью. Уголёк самолично прошёл по следам медведя довольно далеко и уничтожил их все. С утра занялся сооружением вольера из подручных материалов и пустил в дело всё, что не было приколочено и не служило чему-нибудь опорой. Когда-то успел сбегать в магазин и приволок два пакета яблок, запах которых разбудил спящего на диване гостя. Глашка, зараза, предусмотрительно куда-то смылась, чувствуя за собой вину. А я закрылась в своей комнате и объявила голодовку до тех пор, пока медведь не будет выдворен из моего дома вместе с грязным ковром и испорченным диваном. Но пачку сосисок и упаковку печенья с собой прихватила ― не голодать же на самом деле.
До этого дня обитатели деревни Старые Мельницы думали, что нас в доме четверо, а не трое, потому что видели Уголька в облике и кота, и человека. Теперь нас реально четверо, хотя для соседей ничего не изменилось. Хрустя всё устраивает, Уголёк счастлив, Глашка довольна хотя бы тем, что не была ощипана в назидание за самодеятельность. А я консультируюсь у старых знакомых на тему того, как получить официальное разрешение на содержание медведя на придомовой территории ― в шутку как бы, но всё же всерьёз. Мы же в ответе за тех, кого приручили, да?