Врач скорой посветил мне фонариком в глаза и спросил:
— Когда последний раз нормально спали?
Я попыталась вспомнить. Не смогла.
— Давление сто семьдесят на сто десять, — сказал он напарнику. — Готовь укол.
Я лежала на полу собственной кухни, среди осколков чашки, которую уронила за секунду до того, как ноги подкосились. Потолок плыл, в ушах звенело. Рядом стояла дочь и плакала. Муж бегал по квартире и искал мой полис.
Сорок семь лет. Ни разу не болела серьёзно. Ни разу не брала больничный. А тут — бац — и на полу.
Железная женщина заржавела.
***
— Вера Николаевна, у вас классическое выгорание, — сказала врач в поликлинике через три дня. — Плюс гипертонический криз на фоне хронического стресса. Вы вообще отдыхаете?
— Некогда.
— А спите сколько?
— Часов пять. Иногда четыре.
— Давно так?
Я задумалась. Давно. Лет пятнадцать точно, с тех пор как Настя родилась. А до этого тоже не сильно лучше было — работа, вторая работа, ремонт, кредиты.
— Давно, — ответила я.
Врач покачала головой и начала выписывать направления. Кардиолог, невролог, эндокринолог. Список анализов на полстраницы.
— И главное — отдых. Минимум две недели без работы, без домашних дел, без стрессов.
— Это невозможно.
— Тогда следующий раз скорая может не успеть.
Я вышла из кабинета с ворохом бумажек и странным ощущением. Будто мне только что сказали, что я смертна. Вроде и так знала, но одно дело — знать, другое — услышать от врача.
***
Дома меня ждал муж. Костя сидел на кухне, пил чай. Когда я вошла, он поднял глаза:
— Ну что сказали?
— Выгорание. Стресс. Надо отдыхать.
— Ну вот и отдохни. Возьми больничный.
— Костя, у меня квартальный отчёт через неделю. Какой больничный?
— Пусть другие делают. Ты же не одна там работаешь.
Я посмотрела на него. Мой муж. Двадцать три года вместе. Хороший человек, добрый, непьющий. Только вот за эти двадцать три года он ни разу не понял, что я устала.
— Костя, у меня дома тоже отчёт. Каждый день. Готовка, уборка, Настя, твоя мама по выходным. Это тоже другие будут делать?
Он пожал плечами:
— Ну мы поможем. Скажи, что надо.
Скажи, что надо. За двадцать три года он так и не научился видеть, что надо. Грязная посуда в раковине — не видит. Пустой холодильник — не замечает. Пыль на полках — не существует для него.
Я должна сказать. Попросить. Напомнить. Проконтролировать. А потом ещё и переделать, потому что он «не так понял».
— Ладно, — я села за стол. — Давай поговорим.
— О чём?
— О том, что я больше не могу.
***
Разговор вышел тяжёлым.
Костя слушал, кивал, соглашался. Да, ты много работаешь. Да, устаёшь. Да, мы должны помогать больше. Всё правильные слова, всё в нужных местах.
Только я видела его глаза. Он не понимал. По-настоящему не понимал, о чём я говорю.
— Вер, ну ты скажи конкретно — что делать? Я сделаю.
— Костя, я не хочу руководить. Я хочу, чтобы ты сам видел.
— Что видел?
— Что мусорное ведро полное. Что хлеб закончился. Что дочь уже три дня ходит грустная и с ней надо поговорить.
— Настя грустная? Почему?
Вот. Вот именно это. Ему шестнадцатилетняя дочь три дня молчит, не выходит из комнаты, на вопросы отвечает односложно — а он не заметил. Потому что привык, что всё это отслеживаю я.
— Потому что у неё проблемы в школе. С подругой поссорилась.
— А ты откуда знаешь?
— Потому что я спросила. Вчера вечером. Пока ты смотрел футбол.
Костя замолчал. Потёр лицо руками.
— Вер, я не специально. Просто... ты всегда всё контролируешь. Я привык, что ты справляешься.
— Вот именно. Все привыкли.
***
Вечером пришла Настя. Села рядом со мной на диван, прижалась.
— Мам, ты как?
— Нормально, зайка. Врач сказала отдыхать.
— А ты будешь?
— Попробую.
— Мам... — она помолчала. — А почему ты никогда не говоришь, что тебе плохо?
Я посмотрела на дочь. Шестнадцать лет, уже почти взрослая. Мои глаза, Костин нос, характер — непонятно чей.
— Потому что нельзя.
— Почему нельзя?
— Потому что если я скажу — всё развалится. Кто-то должен держать.
— А почему ты?
Хороший вопрос. Почему я?
Потому что мама так делала. Потому что бабушка так делала. Потому что «женщина должна быть сильной». Потому что «на тебя вся надежда». Потому что «кто, если не ты».
— Не знаю, Насть. Так получилось.
— А если бы ты сегодня... ну, если бы скорая не приехала?
— Приехала же.
— А если бы нет?
Я обняла её. Крепко, как давно не обнимала.
— Не думай об этом.
— Я не могу не думать. Ты лежала на полу и не двигалась. Я думала... — голос у неё дрогнул. — Я думала, ты умерла.
Мы сидели так долго. Настя плакала мне в плечо, я гладила её по голове. И думала: вот она, цена моей железности. Дочь, которая боится, что мать умрёт. Муж, который не знает, как помочь. Я сама — на полу, среди осколков.
Отличный результат, Вера Николаевна. Просто отличный.
***
На следующий день позвонила свекровь.
— Верочка, как ты? Костя сказал, тебе плохо было.
— Уже лучше, Антонина Семёновна.
— Ну слава богу. А то я испугалась. Думаю — как же мы без тебя-то?
Как же мы без тебя. Не «как ты себя чувствуешь», не «чем помочь». Как же мы без тебя. Кто нам борщи варить будет.
— Справитесь как-нибудь.
— Ну что ты такое говоришь! Костя же без тебя пропадёт. Он же ничего не умеет.
— Ему сорок девять лет, Антонина Семёновна. Может научиться.
Пауза. Свекровь явно не ожидала такого ответа.
— Верочка, у тебя голос какой-то... Ты точно в порядке?
— Точно. Просто устала притворяться.
— Притворяться? В чём?
— Что мне не тяжело. Что я всё могу. Что железная.
— Но ты же всегда справлялась!
— Справлялась. А теперь не буду.
Я положила трубку и выключила телефон. Впервые за много лет — просто выключила. Пусть мир подождёт.
***
Больничный я всё-таки взяла. Две недели. Начальница поворчала, но деваться некуда — справка от врача, гипертонический криз, рекомендации к госпитализации.
Первые три дня было странно. Я просыпалась в семь утра по привычке и не знала, что делать. Лежала, смотрела в потолок. Организм не верил, что можно просто лежать.
Костя пытался помочь. Приготовил завтрак — яичницу подгоревшую, тосты чёрные, кофе жидкий. Я съела всё и сказала спасибо. Он расцвёл.
— Вкусно?
— Съедобно, — честно ответила я. — Но для первого раза неплохо.
— Для первого? Я же раньше готовил!
— Когда?
Он задумался. Надолго.
— Ну... на даче шашлык жарил.
— Шашлык — это не готовка. Это развлечение.
— А в чём разница?
— В том, что шашлык ты жаришь раз в два месяца, когда настроение есть. А завтрак, обед и ужин нужны каждый день. Независимо от настроения.
Он молчал. Кажется, начинал понимать.
На четвёртый день он попросил меня написать список — что нужно купить в магазине. Я написала. Он ушёл и вернулся через два часа с половиной списка.
— Творога не было. И молока того, что ты написала, тоже. Взял другое.
— Костя, ты в один магазин ходил?
— Да, в «Пятёрочку» у дома.
— А я обычно обхожу три. «Пятёрочку», «Магнит» и рынок. Потому что в одном месте всего не бывает.
— Три магазина? Каждый раз?
— Каждый раз.
Он сел за стол. Посмотрел на меня так, будто впервые увидел.
— Вер, почему ты раньше не говорила?
— Говорила. Ты не слышал.
***
На второй неделе больничного приехала моя сестра Люда. Она живёт в Рязани, видимся редко. Костя позвонил ей, рассказал про скорую — Люда сорвалась и приехала.
— Верка, ты чего творишь?
— Лежу, отдыхаю.
— Я не про это. Костя говорит, ты какая-то не такая стала.
— Какая — не такая?
— Странная. Не помогаешь, не подсказываешь. Он говорит — спрашивает тебя, что на ужин приготовить, а ты говоришь «что хочешь».
— А что не так?
— Ну раньше ты всегда говорила, что надо. Руководила процессом.
Я села на кровати. Посмотрела на сестру.
— Люд, а ты не задумывалась, почему я всегда руководила?
— Потому что ты умеешь. У тебя организаторский талант.
— Нет. Потому что если я не буду — никто не будет. И все останутся голодные, грязные и растерянные.
— Ну так это же... нормально?
— Нет, Люда. Это не нормально. Это эксплуатация.
Она осеклась. Смотрела на меня так, будто я сказала что-то неприличное.
— Вер, ты чего? Это же семья. Мы все друг другу помогаем.
— Помогаете? Когда ты мне последний раз помогала?
— Ну... я приехала вот.
— После того, как я чуть не умерла. А до этого?
Люда молчала.
— Я тебе каждый год на Новый год посылки собираю. Подарки, продукты, деньги на детей. Ты мне за десять лет ни разу даже открытку не прислала.
— У меня же денег нет...
— Открытка стоит тридцать рублей, Люда. Тридцать рублей и пять минут времени.
Сестра опустила глаза. Я видела, что ей стыдно. Но останавливаться не хотела.
— Я всю жизнь была удобной. Для тебя, для мамы, для мужа, для всех. Вера вывезет. Вера справится. Вера железная. А знаешь, что я чувствовала все эти годы?
— Что?
— Ничего. Потому что чувствовать было некогда. Надо было тащить.
Люда встала, подошла ко мне. Обняла неловко, как умеют обнимать люди, которые редко это делают.
— Прости меня, Вер.
— Не за что прощать. Просто теперь всё будет по-другому.
***
По-другому началось постепенно.
Костя научился готовить. Не шедевры, но съедобно. Яичница, макароны с сосисками, суп из пакетика. Для начала — сойдёт.
Настя взяла на себя уборку своей комнаты и мытьё посуды. Каждый день, без напоминаний. Поначалу забывала, потом привыкла.
Свекровь перестала приезжать каждые выходные. Теперь раз в месяц, и привозит пироги, а не ждёт, что я накрою стол.
А я училась говорить «нет».
— Вер, можешь отчёт за Семёнова проверить? — это начальница на работе.
— Нет, это его отчёт.
— Но ты же всегда...
— Раньше — да. Теперь — нет.
Или:
— Мам, погладь мне блузку, я опаздываю!
— Настя, утюг в шкафу, гладильная доска на балконе. Справишься.
— Но я не умею!
— Научишься. Я в твоём возрасте уже на всю семью гладила.
Или:
— Верочка, а что у нас на ужин сегодня? — это Костя, по привычке.
— Не знаю. Ты сегодня готовишь.
— Я? А что готовить?
— Что хочешь. Загугли рецепт.
Первое время было неловко. Я чувствовала себя плохой женой, плохой матерью, плохим человеком. Всю жизнь меня учили, что женщина должна. Должна готовить, должна убирать, должна всех обслуживать с улыбкой.
А теперь я больше не должна. И мир не рухнул.
***
Прошло полгода. Я сижу на балконе, пью кофе. Утро субботы, часов девять. Раньше в это время я уже мыла полы и планировала обед. Теперь — просто сижу.
В кухне гремит посуда. Костя готовит завтрак. Омлет, научился недавно, очень гордится.
Из комнаты Насти доносится музыка. Она там уроки делает, сама. Без моих напоминаний, угроз и контроля.
Давление в норме уже три месяца. Врач сказала — прогресс отличный, продолжайте в том же духе.
А я и продолжаю.
Недавно Костя спросил:
— Вер, а тебе не скучно так? Без дел, без суеты?
— Нет. Мне спокойно.
— Это разные вещи?
— Очень разные.
Он кивнул. Кажется, тоже начал понимать.
Вчера позвонила Люда. Не чтобы попросить что-то — просто поговорить. Спросила, как дела, рассказала про своих. В конце сказала:
— Верка, я тут думала много. Ты права была. Мы все на тебе сидели.
— Сидели.
— Спасибо, что тащила столько лет.
— Не за что. Но больше не буду.
— Правильно. Мы сами должны.
Первый раз в жизни сестра сказала «должны» — и не про меня.
***
Сижу, смотрю на город внизу. Люди идут куда-то, машины едут. Обычное утро обычной субботы.
А я думаю: сколько лет потеряла? Двадцать? Двадцать пять? Всю взрослую жизнь тащила на себе мир, который прекрасно мог бы справиться сам.
Железная женщина. Идиотское звание.
Железо — оно что? Ржавеет, ломается, в переплавку идёт. А я хочу быть живой. Тёплой, настоящей, уязвимой.
Не той, которая всё может. А той, которая может попросить о помощи. И получить её.
Костя выходит на балкон с двумя тарелками.
— Омлет готов. Будешь?
— Буду.
Он садится рядом, мы едим вместе. Омлет немного пересолен, но я не говорю. Он старался.
— Вкусно? — спрашивает с надеждой.
— Да, — отвечаю честно. — Очень.
Потому что дело не в омлете. Дело в том, что он приготовил его сам. Для меня. Без просьб, без напоминаний, без списка инструкций.
Может, это и есть любовь — когда человек учится видеть тебя.
А я учусь позволять себя видеть. Не железную, не непобедимую, не вечный мотор.
Просто женщину. Уставшую, живую, настоящую.
И это, оказывается, гораздо лучше, чем быть сильной.
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях❤️