Я положила трубку и уставилась в стену. В висках стучало, руки мелко дрожали.
Только что я сказала маме, что не приеду в субботу. Впервые за четыре года. Просто не приеду — потому что устала, потому что спина болит, потому что хочу выспаться хотя бы один выходной.
А она в ответ: «С жиру бесишься».
Четыре года. Каждую субботу в шесть утра я сажусь в машину и еду сто двадцать километров до родительской деревни. Копаю, полю, собираю, закатываю. Возвращаюсь в воскресенье к ночи — разбитая, с ноющей поясницей, с руками в мозолях.
И вот один раз попросила передышку.
***
Разговор начался нормально. Я позвонила в четверг вечером, после работы. В бухгалтерии аврал — годовой отчёт, проверка из налоговой. Три дня почти не спала, питалась бутербродами у монитора.
— Мам, я в эту субботу не смогу приехать.
— Это как? — голос сразу стал колючим.
— Устала очень. На работе завал, спина болит. Хочу отлежаться.
— Ирина, у нас картошка не выкопана. Кто копать будет?
— Мам, отец же есть. И Лёшка.
Лёшка — мой младший брат. Сорок лет мужику, живёт в соседнем посёлке, двадцать минут на машине. За всё лето приезжал к родителям три раза.
— Лёшка работает! — возмутилась мать. — У него семья!
— А у меня что, нет работы? Я тоже работаю, мам. Пять дней в неделю по девять часов.
— Ну и что? Сидишь в тепле, бумажки перекладываешь. Не мешки ворочаешь.
Я стиснула зубы.
— Мам, я не приеду. Один раз. Картошка подождёт неделю.
— Ирина! — мать повысила голос. — Ты что, с жиру бесишься? Мы в твоём возрасте уже в полях работали! С пяти утра до темноты! А ты — «устала»! Устала она! От чего устала — за компьютером сидеть?
— От того, что четыре года без выходных, мам. Суббота-воскресенье — это у нормальных людей отдых. А у меня — огород, банки, ремонт, дрова. Каждую неделю.
— Так и надо! Ты дочь! Родителям помогать — святое дело!
— А Лёшка? Он тоже сын. Почему ему не святое?
— У Лёшки семья, — отрезала мать. — Дети. Ему некогда.
— А мне, значит, когда? Потому что я одна живу — значит, свободная рабсила?
Мать помолчала. Потом сказала ледяным голосом:
— Вот поэтому ты и одна. Характер мерзкий. Кому ты нужна такая?
Я нажала отбой.
***
Сидела на кухне, смотрела в тёмное окно. В квартире тихо, только холодильник гудит.
Сорок два года. Одна. Однушка в Рязани, машина-развалюха, работа в бюджетной конторе. Сорок семь тысяч оклад, иногда премии. Не богато, но на жизнь хватает.
Вернее, хватало бы — если бы не родители.
Бензин до деревни и обратно — две с половиной тысячи каждые выходные. Десять тысяч в месяц только на дорогу. Плюс продукты, которые вожу — мать всегда составляет список. «Привези сахар, масло подсолнечное, колбасу папке». Ещё тысяч пять-семь.
Итого семнадцать тысяч в месяц. Треть зарплаты.
И это не считая времени. Два выходных каждую неделю — на огороде. Отпуск — на ремонте родительского дома. В прошлом году перекрывали крышу, я две недели таскала шифер и месила раствор.
А Лёшка приехал на полдня, привёз пива и сидел в тени, «руководил».
— У него же спина, — объяснила тогда мать. — Ему нельзя тяжёлое.
У меня тоже спина. Грыжа в поясничном отделе, три миллиметра. Врач сказал — никаких нагрузок, никаких наклонов. Я показала маме снимок МРТ.
Она посмотрела и пожала плечами:
— Подумаешь, грыжа. У всех грыжи. Работать надо — она и пройдёт.
***
В пятницу позвонил отец.
— Ирка, ты чего мать расстроила?
— Пап, я просто сказала, что не приеду в субботу.
— Ну и зачем? Она всю ночь не спала, давление поднялось.
— Пап, у меня тоже давление. И спина. И на работе проверка. Я физически не могу приехать.
— Ну позвонила бы, извинилась. Мать же переживает.
— За что извиняться? За то, что устала?
Отец вздохнул.
— Ирка, ну ты же знаешь мать. Она вспыльчивая. Но потом отходит. Приезжай, помиритесь.
— Нет, пап. Не приеду.
— А картошка?
— Пусть Лёшка копает. Или наймите кого-нибудь. Деньги дам.
— Лёшка не может. У него...
— Семья, да, я знаю, — перебила я. — Пап, а ты не задумывался, почему у меня семьи нет? Может, потому что все выходные я на вашем огороде? Некогда ни с кем познакомиться, некогда на свидание сходить. В субботу утром надо картошку копать, в воскресенье — банки закатывать.
Отец молчал.
— Четыре года, пап. Четыре года я каждые выходные к вам езжу. Лёшка за это время был раз пятнадцать, может, двадцать. А я — двести. Двести раз. Посчитай.
— Ну ты же дочь...
— И он сын. Где разница?
— Ирка, ну не заводись. Приезжай, поговорим нормально.
— Нормально — это как? Когда я соглашаюсь на всё, а вы делаете вид, что так и надо?
Я положила трубку.
***
Субботу провела дома. Первый раз за четыре года.
Проснулась в десять — не в шесть. Лежала в кровати, смотрела в потолок. Тишина. Никуда не надо ехать. Никто не ждёт с лопатой и списком дел.
Странное чувство. Почти забытое.
Встала, сварила кофе. Нормальный, в турке, не растворимый на бегу. Достала книжку, которую начала читать год назад — так и лежала с закладкой на пятидесятой странице.
После обеда вышла прогуляться. Парк рядом с домом — я там сто лет не была. Скамейки, пруд, утки. Люди с детьми, старушки с собачками. Нормальная жизнь, которая проходила мимо меня все эти годы.
Вечером позвонила мать. Не брала. Потом отец. Тоже не ответила.
В воскресенье они звонили уже вдвоём, по очереди. Мать оставила голосовое: «Ирина, ты совсем совесть потеряла? Отец надорвался с этой картошкой! Из-за тебя! Если с ним что случится — на твоей совести будет!»
Я прослушала сообщение. Удалила.
***
В понедельник на работу заявился Лёшка. Без предупреждения, прямо в обед.
— Ирка, ты охренела? — с порога начал он. — Мать в больнице!
Внутри ёкнуло.
— Что случилось?
— Давление подскочило! До ста восьмидесяти! Из-за тебя! Из-за твоих выкрутасов!
Я встала из-за стола, вышла в коридор, чтобы не при коллегах.
— Лёша, у мамы давление скачет двадцать лет. При чём тут я?
— При том, что ты её довела! Отказалась приехать, трубку не берёшь! Она вся извелась!
— А ты где был? Двадцать минут от тебя до них. Мог бы приехать, картошку выкопать.
— У меня семья! Дети!
— Лёша, твоим детям четырнадцать и семнадцать. Они не младенцы. Могли бы день без папы прожить.
— Ты вообще понимаешь, что говоришь?! Мать в больнице! А ты тут права качаешь!
— Я не качаю права. Я говорю факты. Четыре года я одна помогала родителям. Ты за всё это время пальцем не пошевелил. А теперь, когда я один раз сказала «нет» — я виновата?
Лёшка побагровел.
— Ты эгоистка! Всегда такая была!
— Эгоистка? — я усмехнулась. — Лёш, эгоистка — это ты. Я отдала родителям четыре года выходных. Двести поездок. Почти миллион рублей на бензин и продукты, если посчитать. А ты что отдал?
Он открыл рот. Закрыл.
— Это другое, — буркнул наконец.
— Конечно, другое. У тебя же семья. И спина. И работа. А у меня — ничего. Поэтому мной можно пользоваться.
— Никто тобой не пользуется!
— Правда? Тогда почему, когда надо копать, везти, чинить — звонят мне? А когда надо просто приехать в гости, чаю попить — приглашают тебя с семьёй?
Лёшка молчал.
— Я четыре года был рабочей лошадью. Бесплатной. Безотказной. А теперь хватит. Я тоже живой человек. С работой, со здоровьем, с правом на отдых.
— И что теперь?
— Теперь — по-честному. Родители общие? Значит, и помощь общая. Делим обязанности пополам. Или нанимаем помощника и платим вместе.
— Ты чего?! Я не буду платить! У меня ипотека!
— А у меня — грыжа. Которую я нажила на вашем огороде. Так что выбирай: или помогаешь, или платишь.
***
Вечером поехала в больницу. Мать лежала в терапии, капельница в руке. Увидела меня — отвернулась к стене.
— Мам, как ты?
— Тебе какое дело? Ты же занята. Отдыхаешь от нас.
Я села на стул рядом с кроватью.
— Мам, давай поговорим нормально.
— О чём? О том, как ты мать до больницы довела?
— Нет. О том, как ты четыре года делала вид, что так и надо.
Она повернулась. В глазах — обида, злость.
— Что «так и надо»?
— Что я должна каждые выходные приезжать. Что мой отдых, моё здоровье, моя личная жизнь — ничего не стоят. Что Лёшка — человек, а я — обслуга.
— Ирина!
— Мам, я посчитала. За четыре года я потратила на вас больше семисот тысяч. Только на бензин и продукты. И почти все выходные. А что я получила взамен?
— А что ты хотела получить? Родители — это святое! Им не платят!
— Им не платят. Но их хотя бы благодарят. А ты мне за четыре года ни разу не сказала «спасибо». Ни разу не спросила, как я. Устала ли. Болит ли что. Тебе было всё равно. Главное — чтобы приехала и копала.
Мать молчала.
— Знаешь, что самое обидное? Лёшка приезжает раз в три месяца на полчаса — и вы нарадоваться не можете. «Лёшенька приехал! Лёшенька посидел!» А я приезжаю каждую неделю, работаю как проклятая — и это «так и должно быть».
— Ты девочка, — тихо сказала мать. — Девочки должны помогать.
— А мальчики?
— Мальчики — добытчики. У них другие задачи.
— Какие задачи, мам? Лёшка работает охранником в магазине. Сутки через трое. Свободного времени — вагон. Но он его тратит на рыбалку и гараж, а не на вас. И вам это нормально.
Она отвела глаза.
— Всё равно. Ты не должна была отказываться. Не по-людски это.
Я встала.
— Знаешь, мам, я тоже так думала. Все эти годы. Что я должна, обязана, не имею права отказать. А потом поняла — это не любовь. Это привычка. Вы привыкли, что я безотказная. И пользовались этим.
— Ирина!
— Теперь будет по-другому. Приезжать буду раз в месяц, максимум. Звонить — раз в неделю. Деньги на огород и ремонт — только если Лёшка вложит столько же. Это мои условия.
— Ты нам условия ставишь?! Родителям?!
— Да, мам. Ставлю. Потому что вы мои условия не спрашивали. Четыре года не спрашивали.
Развернулась и вышла.
В коридоре достала телефон. Написала Лёшке: «Был у родителей в этом месяце один раз. Теперь твоя очередь. Мама в третьей палате».
Ответ пришёл через минуту: «Я не смогу, у меня...»
Не дочитала. Заблокировала.
***
Прошло полгода.
Родители привыкли. Не сразу — первые два месяца мать звонила каждый день, плакала, угрожала, проклинала. Потом перестала.
Отец оказался разумнее. Позвонил через месяц, спросил:
— Ирка, ты это серьёзно? Насовсем?
— Насовсем, пап. Но я не исчезаю. Просто теперь — по-другому.
— И как это «по-другому»?
— Приезжаю, когда могу. Помогаю, чем могу. Но не в ущерб себе. Если надо что-то срочное — звоните Лёшке или нанимайте людей. Денег дам половину.
— Лёшка уже приезжал, — вдруг сказал отец. — Три раза за месяц. Картошку докопал.
— Вот видишь. Может, когда хочет.
Отец помолчал.
— Ирка... ты извини. Мы с матерью как-то не думали, что тебе тяжело. Привыкли.
— Я знаю, пап. Но теперь — думайте.
Этой весной была у них на майские. Два дня, не десять. Приехала — уехала.
Лёшка тоже был. Копал грядки, чинил забор. Ворчал, конечно, но делал.
Мать смотрела на нас обоих с непонятным выражением. Потом подошла ко мне, когда Лёшка ушёл за водой.
— Ирка... я, может, не так что говорила. Не со зла. Просто привыкла, что ты рядом.
Я посмотрела на неё. Семьдесят лет, седая, сгорбленная. Вся жизнь — в этом доме, в этом огороде.
— Я знаю, мам. Но рядом — это не значит «всегда». И не значит «бесплатно». Я тоже живой человек. С правом на отдых, на личную жизнь, на свои выходные.
— Поняла уже, — она отвернулась. Помолчала. Потом добавила тихо: — Приезжай ещё. Когда сможешь.
Не «приезжай обязательно». Не «ты должна». Просто — «когда сможешь».
Маленький шаг. Но шаг.
***
Сейчас сижу на балконе, пью кофе. Суббота, девять утра. Впереди — целый день. Мой день. Никуда не надо ехать, никому ничего не должна.
В телефоне — сообщение от Лёшки: «Еду к родителям, не хочешь присоединиться?»
Улыбаюсь. Первый раз он приглашает, а не я предлагаю.
«В следующие выходные», — отвечаю. — «Сегодня отдыхаю».
И это нормально. Наконец-то — нормально.
А вы смогли бы сказать родителям «нет», если бы поняли, что они годами принимали вашу помощь как должное?