Лето в деревне Соломино раскинулось тучным, изумрудным ковром, пахло свежескошенной травой, нагретой смолой сосен и дымком далёких костров. Для Алёны и её подруги Кати эти каникулы после первого курса были воплощением абсолютной свободы. Родители Кати жили в просторном, покосившемся от времени, но уютном доме на окраине, где за высоким забором из штакетника начинался уже лес — густой, тёмный, полный тайн и шепота. А метрах в пятидесяти от дома, почти на границе с этим лесом, стоял ещё один домик — крошечный, дощатый, больше похожий на большую голубятню или сарайчик. Когда-то там хранили инструменты, но сейчас внутри обитали лишь паутина, запах старого дерева, разваливающийся диван с продавленными пружинами и грубый деревянный стол. Для девушек это место было своим, особенным — штаб-квартирой для вечерних посиделок, когда не хотелось идти в дом.
Именно там, сидя на скрипучей лавке у открытой двери и попивая чай из жестяной кружки, они и обсуждали главную «проблему» того лета — Игоря. Познакомились они с ним в городе, на дне рождения общего приятеля. Игорь, тоже лет девятнадцати, был из тех, кого в их компании сразу окрестили «бруталом». Не то чтобы он был сильно накачан — скорее, он носился с видом человека, который видел виды. Он говорил басом, чуть картавя, бросал небрежные, по его мнению, мудрёные фразы о мотоциклах, экстремальных походах и своём железном характере. Алёне он казался смешным, Кате — раздражающим, но общим решением было: он забавный, можно пообщаться.
И вот Игорь, узнав, что девушки живут в деревне, начал активно напрашиваться в гости. «Там же, наверное, скучища смертная? Я вас развею! — говорил он по телефону. — Покажу, как по-настоящему отдыхать на природе». Девушки переглядывались. Деревенская жизнь с её рыбалкой в пять утра, прополкой огорода и ночными походами за земляникой казалась им куда менее скучной, чем его городские байки. И у них созрел план.
— Слушай, Игорь, — говорила ему Катя, стараясь сохранять серьёзность, — если приедешь, имей в виду. У нас тут строгие правила. Домой мальчиков после девяти не пускают. Родители. Так что если задержишься — вся программа будет на природе. Костер, лес, ночёвка под открытым небом. Ты же брутал, тебе не страшно?
В трубке раздался презрительный фырк.
— Да вы что, девочки? Это же моя стихия! Я в палатке на Байкале спал при минус десять! Ваш лес — это детский сад. Конечно, приеду! Когда?
Его предупреждали ещё раз. И ещё. Говорили про комаров, про холодные ночи, про то, что спать придётся на земле. Он лишь хорохорился: «Да ладно вам, не маленький! Всё переживу, лишь бы с вами». Девушки, заканчивая разговор, падали в траву от смеха. Им уже мерещилась картина: изнеженный городской парень, ноющий от первого же комариного укуса.
И вот настал вечер икс. Солнце уже клонилось к верхушкам сосен, окрашивая небо в персиковые и сиреневые тона, когда со стороны просёлочной дороги послышался рёх мотоцикла. Вскоре на нём появился Игорь. Он был, как всегда, в чёрной косухе, несмотря на жару, в потёртых джинсах и с огромным чёрным рюкзаком за плечами, из которого торчала ручка какого-то впечатляющего фонаря. Он снял шлем, встряхнул волосами и огляделся с видом первооткрывателя.
— Ну что, девчата, — прокартавил он, — принимайте гостя! Где тут у вас дикая природа?
— Всё впереди, — улыбнулась Алёна. — Пойдём, пока светло, в лес за хворостом для костра.
— Это мне по зубам! — бодро отозвался Игорь и, скинув рюкзак у крыльца большого дома, последовал за ними.
Лес в сумерках был особенным. Воздух густел, наполняясь запахом хвои, влажной земли и цветущего иван-чая. Девушки шли по узкой, едва заметной тропинке, знающей каждый корень. Игорь старался не отставать, но уже через пять минут его чёрные джинсы были покрыты репьями, а он сам несколько раз спотыкался.
— Тут, блин, как в джунглях, — пробормотал он, отдирая колючку от рукава.
— А ты говорил — детский сад, — усмехнулась Катя.
Они вышли на полянку у небольшого омута на лесном ручье — их любимое место. Пока Алёна и Катя ловко, привычными движениями складывали кострище из сухих веток, Игорь важно расхаживал вокруг, давая советы.
— Вот тут нужно положить побольше бересты, она лучше разгорается. А ветки нужно класть шалашиком. Я в походах…
— Игорь, — мягко прервала его Алёна, — может, сам разожжёшь? Покажешь класс?
Он на секунду замялся, но потом, стараясь сохранить уверенность, присел к костру. Через десять минут истратив полкоробка спичек (который он с гордостью достал из своего рюкзака — «армейские, непромокаемые!»), он так и не смог зажечь даже бересту. Ветерок был лёгкий, но упрямый. В итоге костёр, шипя и потрескивая, занялся от одной спички в ловких руках Кати.
— Ну, бывает, — смущённо буркнул Игорь, отходя в сторону. — Ветер подвёл.
Костер разгорелся, отбрасывая длинные, пляшущие тени на стволы деревьев. Девушки достали из сумки чайник, хлеб, сало, огурцы с собственного огорода. Сидели, болтали, пили чай, заваренный на лесных травах. Игорь сначала продолжал рассказывать байки, но постепенно, под гипнотизирующее действие огня и тишины, умолк и стал просто слушать. Он слушал рассказы о том, как Катина семья ловит раков, как Алёна однажды встретила в этом лесу лося, как они всей деревней собирают грибы после дождя. Его брутальная маска потихоньку сползала, обнажая обычного парня, которому, возможно, было просто скучно в городе и который хотел казаться круче, чем был.
Часы пролетели незаметно. Когда большая медлительная сова пролетела над поляной, бесшумно мелькнув в свете костра, на часах было уже около полуночи.
И тут Игорь, сладко зевнув, потянулся.
— Девочки, а где палатка? Пора бы и ко сну отходить. Завтра, наверное, рано вставать?
Алёна и Катя переглянулись.
— Игорь, мы же тебя предупреждали, — напомнила Катя. — Никаких палаток. Спим тут, на поляне. У тебя же спальник есть в этом монструозном рюкзаке?
Игорь замер. На его лице в свете пламени отразилось сначала недоумение, потом лёгкая паника.
— Вы… вы шутите? Спать… здесь? На земле?
— А где же ещё? — удивилась Алёна. — Ты же брутал, тебе Байкал с минус десятью нипочём. У нас тут ночь плюс пятнадцать, тепло.
— Но… но комары! — воскликнул он, уже отмахиваясь от назойливого писка у уха.
— Комары — это часть программы, — невозмутимо ответила Катя, намазывая на хлеб сало. — Закалка характера.
— И паук на тебя только что упал, — добавила Алёна, указывая пальцем куда-то ему за шиворот.
Игорь вскочил как ошпаренный, начал трясти курткой.
— Где?! Блин, я их терпеть не могу!
— Успокойся, шучу, — рассмеялась Алёна. Но семя сомнения было посеяно.
Следующий час стал для Игоря испытанием, которое он явно не ожидал. Он действительно устал — дорога, непривычная ходьба по лесу. Глаза слипались. Но мысль лечь на голую, покрытую шишками и хвоей землю, под аккомпанемент комариного хора, повергала его в ужас. Он начал ныть. Сначала тихо, потом всё громче.
— Девочки, ну нельзя ли как-то по-человечески… Я же гость… Может, в доме… на веранде?
— Родители спят, — твёрдо сказала Катя. — Правила есть правила.
— Но я замерзаю! — (хотя ночь была тёплой).
— Подкинем в костёр дров.
— У меня спина болит! — (хотя пять минут назад он хвастался, как таскал на ней мешки с цементом).
— А в походе на Байкале не болела?
К часу ночи его нытье достигло апогея. Он сидел, сгорбившись, кутаясь в свою косуху, и смотрел на девушек умоляющими глазами.
— Я… я просто не думал, что вы правда… — пробормотал он жалобно. — Я думал, вы пошутите и потом всё равно позовёте в дом чай пить.
Алёна с Катей переглянулись. Гнев или раздражения они не чувствовали — скорее, смешанное чувство жалости и удовлетворения. План работал. Брутал лопнул, как мыльный пузырь.
— Ладно, — вздохнула Алёна, делая вид, что уступает под натиском. — Есть одно место. Но там условия не лучше. Пойдём.
Они потушили костёр, засыпав его землёй, и повели сбившегося с ног Игоря обратно, к краю участка. Он шёл, пошатываясь, чуть не плача от усталости и облегчения, что мучения скоро кончатся. Они подвели его к тому самому маленькому домику-голубятне.
— Вот, — сказала Катя, открывая скрипучую дверь. — Наш гостевой люкс. Диван внутри. Старый, но лежать можно. Одеяло дадим.
Игорь, не глядя, почти вполз внутрь. Девушки услышали, как он с облегчением плюхнулся на диван, и через минуту из домика понеслось мощное, довольное посапывание.
Они же вернулись к лавке у большого дома. Достали термос с новым чаем, пирог с брусникой, который испекла Катина мама, и сели под огромной, раскидистой звездой, которой казалось тёмное небо. Теперь они смеялись уже беззвучно, давясь чаем, вспоминая его панику при виде воображаемого паука и нытьё про спину. Было уже около четырёх утра, небо на востоке начало светлеть, окрашиваясь в перламутровые тона. В деревне просыпались первые петухи.
И тут в доме послышались шаги. Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Катин отец, Николай Иванович, могучий, бородатый мужчина в резиновых сапогах и заношенной футболке. Он потянулся, громко зевнул и, взяв лейку, направился к огороду — поливать ранние огурцы. Это был его неизменный ритуал.
Девушки замерли. Потом переглянулись. В их глазах вспыхнул один и тот же озорной, почти бесовской огонёк. Они тихо, как индейцы, скользнули к голубятне. Алёна приоткрыла дверь. Игорь спал мёртвым сном, развалившись на диване и похрапывая.
— Игорь! — прошептала Катя, тряся его за плечо. — Игорь, вставай, быстрее!
Тот открыл глаза, мутные от сна.
— М-м? Что? Уже утро?
— Тише! — шикнула Алёна. — Проснулся папа Кати! Он пошёл огород поливать! Если он увидит здесь постороннего мужика, тем более ночующего… — она сделала многозначительную паузу. — Он убьёт. Без разговоров. Он у нас… строгий. Очень. И с ружьём не расстаётся.
Сон как рукой сняло. Глаза Игоря стали круглыми от ужаса. Он вскочил, с диким видом озираясь.
— Что делать?! Куда бежать?!
— Вон, вдоль забора, к лесу! — указала Катя на узкую тропку, шедшую по границе участка. — Беги тихо, пригнись! И чтобы ни звука! Как только скроешься в лесу — стой, не двигайся, пока мы не дадим сигнал.
Они не успели договорить. Игорь, не помня себя от страха, выскочил из голубятни и, согнувшись в три погибели, помчался вдоль забора. Он бежал так, как, наверное, не бегал никогда: стремительно, бесшумно, прижимая к груди свой громоздкий рюкзак, который он в панике схватил. Через секунду он скрылся в кустах у кромки леса.
Девушки, держась за животы, еле сдерживали хохот. Они видели, как Николай Иванович, стоя спиной к ним у грядок, даже не повернул голову. Через десять минут, полив огурцы, он так же спокойно вернулся в дом.
Только тогда Алёна прошептала в сторону леса: «Можно!»
Из кустов, осторожно, как дикий зверь, выполз Игорь. Он был бледный, в липком поту, весь в паутине и хвое.
— Ушёл? — прокричал он шёпотом.
— Ушёл, — кивнула Катя, не в силах больше сдерживаться, и фонтаном рассмеялась.
Игорь подошёл, медленно осознавая, что его разыграли. Сначала на его лице отразилась обида, потом злость, но, видя, как девушки смеются не злорадно, а по-доброму, весело, он тоже не выдержал. Сначала углы его губ задёргались, потом он фыркнул, и наконец громкий, раскатистый смех вырвался наружу, смешавшись с их голосами.
— Чёртовы вы… — сквозь смех выдохнул он. — Я же… я же чуть сердце не остановилось! Думал, конец!
— Зато теперь ты знаешь, как драпать от воображаемой опасности, — подмигнула Алёна. — Настоящий брутал!
Они позавтракали на той же лавке — хлеб с молоком и только что сорванными огурцами. Игорь, отъевшись и окончательно придя в себя, был уже другим. Никакой напускной важности. Он смеялся над собой, над своей трусостью, рассказывал, как ему показалось, что он слышит щелчок ружейного затвора.
— Я вам, девчонки, честно скажу, — признался он, облизывая ложку после творога. — Я в жизни так не боялся. Даже когда на мотоцикле чуть под грузовик не залетел. Вы меня… простите, что я такой понторез был.
— Да ладно, — махнула рукой Катя. — Главное — урок усвоил. Не строй из себя того, кем не являешься. Особенно в деревне. Здесь всё насквозь видно.
Провожали его уже при полном солнце. Он уезжал на своём мотоцикле не с видом покорителя, а с лёгкой, немного смущённой улыбкой.
— Можно, я ещё как-нибудь… только уже без ночных экзекуций? — спросил он, надевая шлем.
— Можно, — улыбнулась Алёна. — Но спальник с собой тащи. На всякий случай.
Он уехал, оставив после себя не раздражение, а тёплое воспоминание и массу смешных историй. А девушки, глядя на пыльную дорогу, поняли, что эта ночь была не просто удачной шуткой. Это была своеобразная инициация. Они проверили человека не на словах, а на деле. И, как ни странно, он эту проверку в итоге прошёл — не брутальной выдержкой, а умением в конце концов посмеяться над собой. А это, возможно, и есть самая важная зрелость.
