Вероника смотрела в экран телефона, и у неё было ощущение, что её только что с размаху ударили пыльным мешком по голове. Приложение банка прогрузилось, весело мигнуло зелёным логотипом и показало баланс накопительного счета. Того самого, неприкосновенного. Священного.
«0.00 руб».
Вероника моргнула. Перезагрузила страницу. Цифра не изменилась. Ноль смотрел на неё пустым, черным глазом. Пять лет. Пять лет она отказывала себе в лишней паре колготок, ходила в пуховике, который помнил еще прошлую Олимпиаду, и стриглась у знакомой на кухне, чтобы собрать эту сумму. Внушительную сумму, которой хватило бы на оплату всего бакалавриата в лучшем вузе столицы или на покупку скромной студии где-нибудь в регионе.
Дочь, Аня, ночами зубрила химию, мечтая о медицинском. Вероника откладывала каждую копейку с подработок. И вот — пустота.
В этот момент тишину двора разорвал низкий, утробный рев. Звук был такой, будто под окнами приземлялся бомбардировщик. Сработали сигнализации у соседских машин.
Вероника, на ватных ногах, подошла к окну.
В центр двора, распугивая голубей и мамочек с колясками, вкатился мотоцикл. Огромный, черный, весь в хроме, сверкающий так, что глазам было больно. На этом монстре восседал всадник в новой, скрипящей даже на вид кожаной косухе и шлеме, похожем на ведро Дарта Вейдера.
Всадник заглушил мотор, картинно откинул подножку и снял шлем.
Глеб. Её муж Глеб. Сияющий, как начищенный пятак, румяный, довольный собой до неприличия.
Вероника почувствовала, как внутри у неё всё оледенело. Пазл сложился мгновенно. Исчезнувшие деньги. Хромированное чудовище внизу.
Глеб увидел её в окне и радостно помахал рукой, приглашая спуститься и разделить его триумф.
Вероника не помнила, как вышла из подъезда. Она стояла перед мужем в домашних тапочках и халате, глядя на мотоцикл. Он был огромен, тяжел и стоил целое состояние.
— Ну как тебе зверь?! — заорал Глеб, любовно поглаживая бензобак тряпочкой из микрофибры. — Американец! Полтора литра объем! Мощь! Я когда газ даю, у меня душа в пятки уходит!
— Глеб... — голос Вероники дрожал, срываясь на шепот. — Где деньги? Деньги на университет Ани.
Глеб перестал тереть бак и выпрямился. Его лицо приняло то самое выражение обиженного ребенка, которого застали за поеданием варенья, но который решил идти в атаку.
— Ой, ну началось, — он закатил глаза. — Вероника, не зуди. Деньги вложены в мечту. У меня, может, кризис среднего возраста! Ты на меня посмотри! Мне сорок пять, а я жизни не видел. Дом-работа-дом. Я задыхаюсь! Я жить хочу сейчас, а не когда сдохну! Имею я право хоть раз в жизни сделать что-то для себя?
— Для себя? — Вероника смотрела на него, и ей казалось, что перед ней чужой человек. — Это были деньги Ани. Мы копили пять лет. Ей поступать через два месяца. Чем платить будем?
— А ничем! — Глеб махнул рукой. — Дочь твоя избалованная слишком. Привыкла на всём готовом. Пусть идет работать, жизни понюхает! На кассе в супермаркете посидит годик-другой, мозги прочистит. Полезно будет. Узнает, как копейка достается. А то ишь, в университет она собралась. Пусть сначала пороху понюхает, как отец.
— Ты украл будущее у своего ребенка ради железной игрушки? — тихо спросила Вероника.
— Не украл, а инвестировал в свое психическое здоровье! — рявкнул Глеб, теряя терпение. — И вообще, я глава семьи. Я решил. Всё, разговор окончен. Я жрать хочу. Пошли домой, накрывай на стол. И давай без этого твоего кислого лица. Муж мечту исполнил, могла бы и порадоваться.
Он еще раз ласково провел ладонью по кожаному сиденью, поставил мотоцикл на сигнализацию и, насвистывая, пошел к подъезду. Походка у него была пружинистая, гордая. Так ходят победители.
Вероника осталась стоять у подъезда. Ветер трепал полы её халата. Она смотрела на сверкающий хромом мотоцикл. В его зеркалах отражалось заходящее солнце. Красное, как воспаленный глаз.
Внутри Вероники что-то оборвалось. Та ниточка, на которой держалось её терпение, её жертвенность, её попытки быть «мудрой женщиной».
— Порадоваться, говоришь? — прошептала она. — Хорошо. Я порадуюсь. Так порадуюсь, что ты век не забудешь.