Мягкие лучи раннего солнца, поднимающегося над горизонтом, неожиданно поднимали настроение часовому срочнику Виталику. Он стоял у караульного грибка, словно деревянный истукан, на территории крошечной воинской части, затерявшейся в густой тайге у самого Японского моря.
Скоро должна была подойти смена. А это значило, что можно будет хотя бы немного поспать, прежде чем грозный сержант Рекс снова взвоет в казарме, поднимая взвод и призывая стойко переносить все тяготы и лишения военной службы.
Сколько именно он задолжал родине и чем, Виталик, по правде говоря, не понимал. Но в армию он пошел охотно. Тем более, служить довелось в десантных войсках – элита как-никак. Потом, на гражданке, можно будет с гордостью рассказывать девчонкам, как он прыгал с парашютом, как ночевал в тайге, как на учениях ползал в грязи.
Да, сейчас служба была уже не в моде, многие крутили пальцем у виска: мол, зачем тебе это надо. Но Виталию казалось, что не понимать важности военной формы могут только те, кто никогда не задумывался, на чьих плечах держится безопасность родной страны.
Эти мысли крутились в его голове уже тогда, когда смена заступила, он сдал пост и, уставший, но довольный, побрел в сторону казармы.
У ворот Виталий увидел лейтенанта Донникова, командира их взвода. В груди у паренька что-то болезненно кольнуло, к горлу подступил комок, а к глазам, несмотря на всю мужскую выдержку, подкатило предательское чувство – хотелось расплакаться от жалости к своему командиру.
Геннадий Андреевич только в этом году закончил военное училище и пришел к ним в роту. Карьера казалась обещающей: впереди были звезды, новые должности, учения, полеты на вертолетах, десантирование, курсы. Но не успел лейтенант прослужить и нескольких месяцев, как его комиссовали по состоянию здоровья, да еще с волчьим билетом.
Вроде бы и уходил он героем, но диагноз звучал как приговор: дальше служба для него была закрыта. Ко всему прочему врачи запретили практически любую тяжелую работу. И все из-за ранения, полученного при спасении ребенка на пожаре.
Теперь, проведя долгих три месяца в госпитале, Геннадий последний раз пришел в родную часть – забрать свои немногочисленные вещи и отправиться доживать век в глухую деревню. Там у него оставалось единственное имущество: старый дом, доставшийся по наследству от давно почившей бабушки.
Круглым сиротой был Гена. Родители погибили, когда он был совсем маленьким. Воспитывала его одна бабушка, Прасковья Ивановна. Она и подняла внука, и проводила его, когда он изъявил желание поступить в суворовское училище. А потом ушла в мир иной, оставив Геннадия в полном одиночестве.
Теперь армия была для него не просто службой – единственной семьей. И именно эту семью он терял.
Тяжело опираясь на палку, лейтенант направлялся к штабу, погруженный в тоскливые мысли. От них его отвлек звонкий голос:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант!
Перед ним, по-уставному козырнув, стоял Славик, боец его взвода.
- Какое уж тут здравие, сам видишь, - криво усмехнулся Гена, слегка постучав по палке. - Теперь мне разве что из этой палки стрелять. Завтра все полетите на учения, один только я остаюсь за бортом вертушки.
Он попытался пошутить, но голос предательски дрогнул. Сколько ни старался Геннадий держаться, скрыть свое разочарование и горечь он не мог. Чтобы не разрыдаться перед подчиненным, он прервал разговор и зашагал дальше, волоча ногу.
У самого штаба лейтенант столкнулся с командиром роты, капитаном Желтоновгиным.
Этот человек был злым, черствым и, пожалуй, единственным в части, кого действительно радовала беда, настигшая Донникова.
Дело было не только в зависти к молодости. Геннадий отличался редкой инициативностью, умением думать и принимать решения. Он слишком часто, пусть и не напрямую, ставил под сомнение бравые заслуги и офицерскую мудрость своего командира. А какому начальнику понравится, когда подчиненный, да еще совсем молодой, в чем-то умнее и прозорливее прожженного десантника.
Сам капитан засиделся в этом звании из-за многочисленных залетов и тяги к горячительному. По части ходили разговоры, что совсем скоро их с Донниковым местами поменяют: талантливый лейтенант пойдет вверх, а капитан, наоборот, отправится в отставку. Для старшего по званию это было почти хуже смерти.
Поэтому Желтоновгин, можно сказать, радовался, что судьба сама убрала у него с дороги опасного конкурента.
Заметив лейтенанта, он просиял, как медный грош, и, стремительно подлетев, звонко козырнул.
- Ну здорово, Генка, - хлопнул он Донникова по плечу. - Вижу, за путевкой на родину пришел. Поздравляю. Теперь будешь в деревеньке на печи лежать, красота: природа, свежий воздух. Глядишь, так и вылечат тебя. К нам вернешься еще.
Он говорил почти весело, но в голосе то и дело проскальзывали интонации издевки.
- То, что тебе инвалидность дали, поверь, ерунда, - продолжал капитан. - Вон у меня дед после инсульта плашмя несколько месяцев лежал, врачи руками махнули, никаких шансов. А потом раз - и поднялся. До сих пор бегает.
Желтоновгин ухмыльнулся и, уже явно задевая больное место, добавил:
- Зато ты теперь настоящий герой. Ну и пусть, что ранение получил не на службе, а по дороге на нее, это твоей заслуги не уменьшает. Главное, мимо чужой беды не прошел. Девчонку из огня вытащил.
Говорил он так, что невозможно было понять, сочувствует он, утешает или откровенно издевается.
Слова капитана обожгли Гену, как раскаленное железо, приложенное к щеке. Перед глазами вспыхнули события трехмесячной давности.
Тогда, в такое же раннее утро, он шел по дороге на службу из холостяцкого общежития. Ничто не предвещало беды. Половина пути до воинской части была уже позади, когда он увидел густой столб дыма над одной из хаток деревни, мимо которой проходила дорога.
Приглядевшись, Донников понял: крыша старой избушки была уже охвачена пламенем. Возле дома бегал мальчишка лет десяти, то и дело порываясь броситься внутрь.
Взрослых рядом видно не было. Только где-то вдалеке маячила согнувшаяся старушка с клюкой, от которой толку было немного. Хорошо, если она хоть успела вызвать пожарных.
Впрочем, неудивительно: деревня была вымирающей, как и многие подобные уголки страны. В ней оставалось всего несколько старых домов, где жили в основном пожилые люди.
Не раздумывая, лейтенант бросился к полыхающему дому. Завидев взрослого, мальчик сорвался с места и закричал, едва не захлебываясь: сестренка осталась в доме, в детской.
Медлить было нельзя ни секунды.
Огонь еще не добрался до задней части дома, где находилась детская, но вход уже пылал ярким языками пламени. Через пару минут, возможно, спасать будет некого.
Десантник поступил так, как подсказывали совесть и долг. В училище он клялся защищать мирных граждан. Перед ним был враг - коварный огонь, который умеет согревать, но стоит заиграться, маленький теплый огонек превращается в огромное, неудержимое пламя. Так и рождаются трагедии из детских шалостей со спичками.
Пока пламя не успело разбушеваться окончательно, Геннадий схватил кирпич, выбил окно с задней стороны дома, вылил на тряпку воду из стоявшего рядом ведра, прижал мокрую ткань ко рту и носу и прыгнул в комнату, полную едкого дыма.
Придерживаясь рукой за стену, почти на ощупь он пробирался вперед, пока не различил детскую кроватку. Под одеялом с головой спряталась маленькая девочка.
Он услышал ее надсадный кашель: дым раздирал легкие. Офицер схватил ребенка, завернул в одеяло и уже собирался через то же окно выскочить наружу, но огонь отрезал путь.
Пришлось рвануть в коридор.
Бежать он мог только настолько быстро, насколько позволяли задымление и огонь, который нестерпимо обжигал лицо и руки. Невероятным усилием воли Гена добрался до другого окна, сбил рядом стоящей табуреткой стекло и, не раздумывая, швырнул свою драгоценную ношу наружу.
Сам он полез следом.
И именно в этот момент сверху обрушилась раскаленная балка с торчащим из нее металлическим штырем. Как кинжал, он прошил тело лейтенанта.
Уже теряя сознание от боли и ожогов, Донников, почти не понимая, как, выкарабкался наружу. Очнулся он только в больнице.
За героизм ему вручили медаль и объявили благодарность от пожарных и родителей спасенной девочки.
Только вот для военной карьеры проку от этого было немного.
Врачи недвусмысленно дали понять: с такими внутренними повреждениями долго не живут. Пока организм молодой, он еще держится. Но каждые полгода придется ложиться в больницу, а потом ресурсы тела иссякнут.
Ожоги тоже оставили свой след. Тело было изуродовано, а денег на пластическую операцию у новоиспеченного калеки не было и в помине. На его дальнейшей жизни и службе поставили жирный крест.
...Попрощавшись с капитаном, Геннадий поковылял в штаб. Там он получил полный расчет и запись в военном билете о том, что комиссован по состоянию здоровья. Если читать между строк, для него там горела еще одна надпись: путь ему теперь только в глухую дыру, где осталось всего два дома.
Командир части, впрочем, не был жестоким человеком и выделил ему машину, чтобы отвезти до вокзала. Оттуда как раз шла старая электричка до Михайловки, его нового, а точнее, старого места жительства.
Через пару часов езды сквозь густую тайгу, перемежаемую проплешинами сельскохозяйственных угодий, Гена наконец добрался до станции.
Кое-как спрыгнув с подножки вагона, молодой инвалид заковылял к дому, где прошло его детство.
Воспитывала его бабушка Прасковья в одиночку. Только когда внук уехал в суворовское училище, Гена вскользь узнал, что она пустила на постой какого-то странного бородатого мужчину, непонятно откуда объявившегося в их глухой деревне, а после ее смерти так же неожиданно исчезнувшего.
Подойдя к покосившейся избе с прогнившей крышей, бывший офицер увидел на лавочке у забора соседку - бабушку Марию.
Иногда мимо их домов проезжали машины, вот она и сидела у дороги, наблюдая за редкими прохожими и транспортом.
- Здравствуй, баба Марья, - поздоровался Гена. - Чай, не признаешь меня теперь, поди?
Марья Васильевна прищурилась, всматриваясь в сгорбившуюся фигуру молодого человека с уродливыми следами ожогов на руках. Через секунду в ее глазах мелькнуло узнавание. Перед ней стоял тот самый веселый мальчишка, который когда-то лазил через забор в ее сад за малиной.
- Бог ты мой, Генка, - всплеснула она руками. - Что же это с тобой стало, дитятко? Как же ты здесь оказался? Такой был красавец... Никого судьба не щадит.
Бывший десантник вкратце рассказал ей свою историю. На каком-то моменте голос сорвался, он не выдержал и расплакался.
Соседка мягко взяла его под локоть и повела к себе.
На тесной кухоньке в печи еще теплели оладьи, на столе стоял настоящий борщ, от которого шел густой аромат.
- Ты заходи, Генка, поешь, - сказала Мария Васильевна. - Одни мы с тобой, как перст, на свете остались. Вдвоем-то все же веселее век коротать.
Насытившись и немного оттаяв душой, Геннадий наконец решился зайти в свой дом.
Вид его был удручающим. В одной из комнат крыша провалилась, на стенах разрослась плесень, половицы покрылись мхом.
Жить в таком жилище было невозможно, пожалуй, даже бездомному.
Гена корил себя за то, что забросил свое единственное наследство. Но тут же оправдывал: все понятно, молодые всегда тянутся в город. Да и дом этот, по сути, стоял даже не в деревне, а на настоящем хуторе, где не было никакой инфраструктуры.
Когда-то он мечтал о другом: построить карьеру, завести семью, получить квартиру и жить в ней с молодой женой и детьми. А вышло вот как.
- Ну что ж, - подумал он, держась за нывший бок, в который однажды вошел злосчастный штырь, - во всяком случае, я не дал разрушиться чужой семье. Пусть свою так и не успел построить. Сколько там мне осталось... И ладно.
Первым делом Геннадий решил навести в доме хоть какой-то порядок. Пока стояла теплая погода, он собирался жить здесь, чтобы не стеснять своим присутствием соседку, хотя она и звала его настойчиво к себе.
Он ходил по комнатам, сгребая прошлогоднюю листву, осколки шифера и обломки деревянных стропил, обрушившихся вместе с крышей.
И вдруг заметил в углу прихожей странно прогнувшийся дощатый пол.
Подойдя ближе, Гена увидел, что это вовсе не гниль, а аккуратно замаскированный лаз в подполье. Под досками обнаружилась квадратная дверца с навесным замком.
- Это еще что за петербургские тайны, - пробормотал он и направился в сарай за инструментом.
Сбив замок, он приподнял крышку и осторожно спустился в темноту.
То, что открылось его глазам, поразило его.
В подполе стояло множество баночек и флакончиков с какими-то мазями, лежали связки сушеных трав. На полке аккуратно были разложены тетради, исписанные аккуратным почерком. В них подробно расписывалось, что и при каких болезнях применять: какие отвары пить, какие мази втирать, чем полоскать, чем обрабатывать раны.
Находка была невероятно странной.
При нем, в детстве, никакого погреба в доме не было, это он знал точно. От вездесущего мальчишки тогда ничего не скроешь. Да и тяги к нетрадиционной медицине у его бабушки, простой доярки с фермы, не наблюдалось.
С любопытством перебирал Гена бутылочки, пока не наткнулся на одну с надписью, из которой понял: это сбор для заживления внутренних органов. Рядом стояла мазь, судя по описанию, для лечения ожогов.
Здесь, похоже, была целая домашняя аптека.
Выбравшись из подвала, мужчина первым делом отправился к бабушке Марии, чтобы поделиться своим открытием.
Старушка, впрочем, удивилась не слишком. По крайней мере, самой идее тайного подполья в доме Прасковьи.
- Ага, так это Петра рук дело, - кивнула она, выслушав рассказ Геннадия. - Как уехал ты в училище, так и появился у нас в деревне этот странный мужик. Все молитвы шептал да на постой просился. Ничего он про себя не помнил, а из вещей у него была только большая сумка с разными снадобьями. Сам на полях травы собирал, сам отвары и мази готовил.
Марья Васильевна уселась поудобнее и продолжила:
- Я-то побоялась его к себе пускать, мало ли кто. А вот Прасковья пожалела бездомного, да и приютила. Помню, все боялся, что придут и заберут его власти, как деда в тридцатые годы. Про деда своего только одно и помнил. Наверное, поэтому и выкопал себе этот погреб - прятать там свои травы.
Она покачала головой.
- Пять годков он у бабки твоей прожил, а ты за это время ни разу не приехал. Все только письма писал, да и те все реже и реже. Ну да молодежь нынче вся такая. А как померла Прасковья, так в тот же день и уехал ее постоялец. Думаю, не просто знахарь он был, может, и врач настоящий. Только при каких обстоятельствах он все забыл и почему умом помутился, теперь одному богу известно.
Старушка вздохнула, но тут же оживилась:
- Однако крепкие были его снадобья. Я-то сколько лет с язвой маялась, вся измучилась. Дал он мне отвар из трав попить. Через месяц в поликлинику пришла - врачи едва в обморок не попадали, консилиум собрали. Куда, говорят, твоя хворь подевалась?
На этих словах она довольно улыбнулась, заканчивая рассказ.
Гена задумался.
Хуже ему уже, казалось, быть не могло. Рано или поздно все равно предстояло умереть от последствий ранения.
В тот же вечер, внимательно изучив записи, он приготовил отвар по инструкции и выпил. Потом по всем правилам обработал мазью свои ожоги.
Прошел год.
Вечно скандальный капитан Желтоновгин, едва стоя на ногах, в очередной раз орал в штабе, обкладывая начальство разноцветным матом и грозя, что порвет всех на тряпки, если его не восстановят в должности и не перестанут придираться к его службе.
Командир части терпел долго, но в тот день терпение лопнуло. Он холодно оборвал крикливого офицера и велел ему написать рапорт о досрочном расторжении контракта. В противном случае обещал отправить в отставку по совсем другим основаниям, куда менее приятным.
Капитан, бурча проклятия себе под нос, рапорт написал, но в душе надеялся, что командир остынет: заменить его было особенно некем.
Надежда растаяла в тот момент, когда он увидел, как в кабинет начальника, по-военному ровно ступая, в форме и с погонами, входит его бывший подчиненный, лейтенант Донников.
Желтоновгин едва не остолбенел.
Впрочем, удивлен был не только он.
Неделей раньше врачебная комиссия смотрела на Геннадия не менее ошарашенными глазами. Молодой офицер полностью восстановил здоровье. Внутренние органы, по всем документам, изувеченные до полнейшей инвалидности, работали как новые. От обширных ожогов осталось лишь несколько небольших рубцов.
На вопрос, как ему удалось добиться такого чуда, Донников честно сказал, что лечился травами по найденным в деревенском подполе рецептам.
Врачи, конечно, не поверили. Решили, что он тайком где-то за границей прошел курс лечения современными препаратами. Однако факт оставался фактом: перед ними стоял абсолютно здоровый мужчина, годный к строевой службе.
Отказать ему в заключении контрактного договора они не могли.
Геннадий был на седьмом небе от счастья. Смысл жизни возвращался к нему вместе с формой, фуражкой, парадным ремнем и командирской ответственностью. Карьера стала развиваться стремительно: уж таких военных стране точно не хватало.
Герои, не думающие о себе, способные грудью прикрыть мирных людей, всегда были в цене.
Об одном только теперь мечтал Геннадий: найти странного бородача Петра и поклониться ему в ноги за спасенную жизнь.
И вскоре его мечта сбылась.
Но это уже совсем другая история.
Друзья, очень благодарен за ваши лайки и комментарии ❤️ А также не забудьте подписаться на канал, чтобы мы с вами точно не потерялись)