Итак, для вас - цикл "Звезда несбывшихся надежд".
Предыдущие статьи цикла:
Жизнь до войны. Коломна. Звезда несбывшихся надежд.
Быт в Коломне в 1939-1940. Приход товаров. Торговля. Винил.
А мы продолжим...
Глубокий выдох
Имелся у советских людей и ещё один повод если не порадоваться, то хотя бы облегченно выдохнуть, провожая 1940 год. Много, много в нем случилось кое-чего такого, чего, по правде сказать, и ждать не ждали.
После того как в ноябре 1938 года «железный нарком» НКВД товарищ Ежов «был переведен на другую работу», возглавивший наркомат (народный комиссариат) верный сталинец товарищ Берия снарядил расследование в учреждении, перешедшем под его ведомство. Специальная комиссия, ревизовавшая деятельность коломенского РО НКВД, проверив следственные дела 37-38 годов, пришла к выводу, что большинство из них было сфабриковано и фальсифицировано. Из 120 таких «дутых дел» 56 окончились смертными приговорами, приведенными в исполнение на Бутовском полигоне. И по каждому этому делу «проходило» по несколько человек, а иногда и десятки обвиняемых. То есть счёт жертв шел на сотни.
По результатам расследования начальник коломенского райотдела НКВД Галкин и его помощник Терновский попали под следствие. Арестованному в январе 1940 года старшему лейтенанту госбезопасности Галкину в вину вменяли деяния, предусмотренных статьей 193-17 УК РСФСР, каравшей за «злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава, если деяния эти совершались систематически, либо из корыстных соображений или иной личной заинтересованности, а равно если они имели своим последствием дезорганизацию вверенных ему сил, либо порученного ему дела».
В ходе следствия Галкин признал, что дела фабриковались по отработанной схеме: «Протоколы допросов писались особой группой сотрудников в отсутствии обвиняемых. Другая группа сотрудников понуждала эти протоколы подписывать». Согласно показаниям других обвиняемых, эти группы составлялись курсантами школы НКВД. По профилю занятия их называли «писателями» и «ударниками». «Писатели» фабриковали письменные признания обвиняемых, а «ударники» били подследственных, заставляя подписывать протоколы, полные самых вздорных обвинений.
Именно так проводилось следствие, втянувшее в себя большую часть коломенского священства, обвиняемого в создании «церковно-монархической организации». Членов церковных причтов и православных активистов арестовывали прежде всех остальных, в августе-сентябре 1937 года. На них отрабатывали технологии «раскалывания обвиняемых» и фабрикации дел. Потом эти методы совершенствовали на следующих арестованных, несколько меняя формулировки и сюжетные завязки, основываясь на «фактуре полученного материала».
Бывшего начальника районного отдела НКВД старшего лейтенанта И.В. Галкина военный трибунал войск НКВД Московского округа 28 января 1940 года приговорил к расстрелу. Однако при утверждении приговора Президиумом Верховного Совета ССССР приговор был заменен на 10 лет лишения свободы. Фактически Галкин отбыл 4 года – 1 января 1944 года, по месту отбытия наказания, он был призван Беломорским РВК и направлен в 112 запасной стрелковый полк в Лупче-Савино под Кондалакшей. Дальнейших сведений о нем не имеется.
Помощника начальника коломенского РО НКВД младшего лейтенанта госбезопасности С.Н. Терновского уволили из органов НКВД и взяли под арест 4 марта 1940 года. Разбиравший дело Терновского военный трибунал войск НКВД Московского округа 28 мая 1940 года приговорил его к высшей мере наказания, замененной 10 годами лагерей. В 1943 году Терновский попал на фронт и в августе 1943 года пропал без вести. Сведения сайта Министерства обороны «Память народа».
***
Разоблачение «ежовщины» воспринималось как торжество справедливости. Тому кошмару, который творился полтора года, нашлось наконец-то внятное объяснение. Ведь в голове же не укладывалось! Как же так!? Люди, знакомые с детства, те, с кем ты работал, с кем, соблюдая очередь, нужду справлял в уборной коммунальной квартиры и голым бок о бок мылся в общественной бане, кого ты «знал, как облупленных», сплошь и рядом оказывались врагами народа, злодеями, извергами, замышлявшими кошмарные преступления?!
«Взятых по коломенским делам» судили в Москве пресловутые суды-«тройки» при областном управлении НКВД, рассматривавшие дела «по ускоренной процедуре» - без адвокатов, прокуроров и прочей «буржуазной чепухи». Собственно, дела-то как таковые не рассматривались - зачитывалось обвинительное заключение, и трое членов суда выносили приговор. Из Москвы до Коломны только и доходили эти самые приговоры, и согласно им получалось, что на территории Коломенского района сплели агентурные сети английская, немецкая, польская и японская разведки. Что, ставя перед собой диверсионно-террористические цели, часть населения района сплотилась в три тайные повстанческие группировки. Что затурканное до последнего нельзя коломенское духовенство создало подпольную «церковно-монархическую организацию», ставившую перед собой далеко идущие планы по свержению советской власти.
В шпионаже, подготовке покушений на членов правительства, а также диверсий, актов саботажа и террора обвинялись фотографы, повара, сотрудники детских садов, возчики заводского хозяйственного двора, сторож разводного моста на Москве-реке и дворник детского туберкулезного санатория! Врачи, инженеры и конструкторы местных заводов… Рабочие разных специальностей, пекари, кондитеры… Научный сотрудник краеведческого музея… Главный врач городской поликлиники… Старенькие попы и изгнанные из обителей монашенки, коротавшие свой век, пристроившись, где кто и как смог, занимаясь шитьем и изготовлением стеганых одеял…
Все это были люди мирных профессий, самых обыденных занятий и обывательского образа жизни. Но кроме них многие из арестованных являлись профсоюзными активистами, партработниками, а иные из казненных партийцев имели «дореволюционный партстаж», участвовали в событиях 1905 года, сражались на баррикадах в Москве, подвергались арестам, отбывали «при царе» тюремные сроки и ссылки. Как можно было поверить в их виновность, причастность, скрытность, двурушничество?! Да, но…. Поди-ка попробуй не поверь! За такое того гляди и самого…. Потому-то и маялись душой.
Но после осуждения Галкина и Терновского все наконец-то и объяснилось! Все сразу стало понятно! Разобрались во всем руководители партии и правительства! Кое-кто из тех, кого уже считали пропавшим на век, вдруг вернулись, полностью реабилитированные «за отсутствием состава преступления». По так называемой «бериевской амнистии» - по пересмотру или прекращению дел – в 1939-40 годах освободили 140 тысяч узников, из числа арестованных во время «ежовщины».
***
Выскочивший из репрессивной мышеловки Василий Михайлович Минайченков – уроженец села Богородского, председатель правления коломенской артели портных, имел неосторожность упомянуть в анкете, что с 1914 по 1918 годы являлся «беспартийным меньшевиком». В первые годы советской власти это не считалось грехом – изначально многие местные организации РСДРП не разделялись на фракции «большевиков» и «меньшевиков» - но в разгар репрессий «меньшевистское прошлое» послужило причиной привлечь Минайченкова к делу «контрреволюционной меньшевистской организации» сразу по двум статьям УК – 58.8 и 58.11. Это означало обвинение в «подготовке террористических актов, направленных против представителей советской власти» и «всякого рода организационную деятельность, направленную к подготовке преступлений». По обеим статьям предусматривалось наказание «вплоть до высшей меры».
Ведший следствие младший лейтенант госбезопасности Сергей Терновский пытками заставил подследственного Минайченкова подписать заранее сфабрикованный протокол. На счастье Василия Михайловича, попавшего под арест 23 марта 1938 года, дело, по которому его «замели», почему-то забуксовало. То ли фигурантов для него не хватало. То ли впопыхах «сшил» его Терновский не ладно. Может, готовили «коломенскую ячейку меньшевиков» к какому-то «большому процессу». А может и совсем наоборот - кто-то что-то почуял, да «придержал коней», не поспешил с «реализацией материалов». Во всяком случае, судить Минайченкова и его «подельников» ни весной, ни летом не стали, а осенью 1938 года зашатался стул уже под самим вдохновителем и главным организатором «Большого Террора» Н.И. Ежовым, которого 24 ноября 1938 года из НКВД перевели на должность наркома водного транспорта. Этим фактически был положен конец арестам, производившимся по оперативному приказу наркома НКВД за №00447 от 30 июля 1937 года, и немногим дополнявших его.
Арестованного Минайченкова промурыжили в тюрьме ещё около года, прежде чем те, кто занимался разбором того, что наворотили их коллеги в 1937-1938 годах, рассмотрели дело «коломенских меньшевиков». Его производство прекратили 7 октября 1939 года, освободив обвиняемых.
В тот же день обрел свободу другой «проходивший по тому же делу» - слесарь машиностроительного завода им. Куйбышева, член ВКП(б) с 1920 года Михаил Тихонович Рыцарев, которого «взяли под белы руки» 26 марта 1938 года и стараниями всё того же неугомонного младшего лейтенанта Терновского понудили подписать заранее состряпанный протокол о принадлежности к меньшевистской подпольной группе.
Этот арест произвел определенный резонанс в городе – Рыцарев был известен как «твердый большевик» и «профсоюзник», участник многих значимых событий периода установления советской власти. Его воспоминания о революционной борьбе неоднократно публиковались в местной газете «Коломенский рабочий» перед «майскми» и «октябрьскими» праздниками. Однако, и почетный статус «старого партийца» не стал гарантией неприкосновенности.
Тогда «мели» всех подряд. Приходя на работу, люди с опаской смотрели на табельную доску для пропусков – высматривали, кого сегодня нет. И если обнаруживали отсутствие чьего-то жетона, спешно отходили. Вопросов об этом человеке – где он, что с ним, от чего на работу не пришел - не задавали. Мало ли что…. Да и чего спрашивать-то? И так всем ясно было и где он, и что с ним. От того и не пришел.
Вот и представьте теперь как «отлегло» у всех, когда арестовали Галкина и Терновского, а потом пошел слушок, что и товарища Ежова, того… Чего и как именно «того» известно не было, потому что газеты молчали наглухо, но что «того» никто не сомневался. Имя Н.И. Ежова перестали упоминать, как сейчас бы сказали «в публичном пространстве». Вообще. Ни в каких смыслах и контекстах. Просто исчез страшный начальник, в любви и благодарности которому ещё так недавно восторженно изъяснялись на многолюдных митингах и в газетных публикациях целыми коллективами.
Наученные горьким опытом советской жизни, люди смекнули, что молчат о Ежове неспроста, и по всему судя, досталось Николаю Ивановичу «его же салом ему по сусалам». Ходили приглушенные слухи о том, что «железный нарком» вроде как с ума спятил и его «держат на цепи в сумасшедшем доме». А кто говорил, что повесился он «на почве гомосексуализма».
Но слухи, что? Слухи вздор! Главное же было в том, что именно в 1940 году до широких народных масс через прессу и выступления на собраниях довели сведения о разоблачении коварных врагов, пробравшихся в карательные органы страны Советов и занимавшихся вредительством, погубив множество ни в чем не повинных людей. Их разоблачили, и кого надо наказали. Провели чистку кадров. Теперь можно было жить дальше. Конечно, соблюдая определенную осторожность.
Ну, а погибшие? Что же погибшие… Жалко их, конечно, было… Да что уж тут поделаешь-то!? Из могил их уже не поднимешь. Не повезло людям. Попали под локомотив истории. Так или примерно так, рассуждали те, кого беда миновала. Но всё это могло было быть выражено проще и короче, но гораздо грубее. Наши предки в таких случаях говаривали: «Помер Кудим – да и хрен бы с ним!».
Опять же, «ежовщина»-то, «ежовщиной», но, однако товарищи… Сколько же за это время открылось мест и вакансий в партийных, комсомольских и профсоюзных комитетах разного уровня, на производстве, железной дороге, в городском коммунальном хозяйстве и множестве иных учреждений!? Сколько карьер сложилось нежданно-негаданно!? Сколько ступеней вверх по служебной лестнице скорыми прыжками проскочили те, кому повезло прийти на место тех… Ну, вот этих вот самых, которых фирма «Галкин, Тарнавский и Ко.» отправила дорогой в один конец, по направлению к Бутовскому полигону. Немало! Сколько тех ушло, столько этих и пришло. Ведь свято место пусто не бывает. Опять же, освободившаяся жилплощадь. Унаследованные от предшественников оклады жалования. Привилегии, вроде поездок в санатории на южные морские курорты. А кое у кого появились даже служебные автомобили. Всё это были не пустые вопросы, в смысле «улучшения качества жизни», как тогда выражались.
***
Люди, садившиеся за праздничные столы поздним вечером последнего дня декабря 1940 года, радовались каждый своему. Одни тому, что в прошедшем году из тюрьмы вышли. Другие, что в неё так и не сели. Хотя и могли бы… Третьим вообще казалось счастьем, что все живы-здоровы, много всего нажарено-наварено, и родня собралась. Кто-то собирался признаться в любви. Кто-то ожидал этого признания…
Даже лютые морозы, пришедшие в декабре 40-го года, не могли испортить новогодний праздник. Выставленная на холод водка при – 40 градусах, своей крепости не теряла. Многим даже нравилось, что переохлажденное «очищенное хлебное вино» становится гуще и даже немножко «тянется», когда его наливаешь в стопочку. Когда ещё такую штуку попробуешь?! Им, поднимавшим заздравную чарку с этой ледяной водкой, казалось, что жизнь идет правильным путем, всё устраивается к лучшему, и всех их ждет счастье. Ну, если уж не прямо вот тебе и счастье, то уж, во всяком случае, отсутствие бед, что само по себе совсем не худо! Уж такого свойство человеческой натуры.
Грустный эпизод получился. Но такова жизнь была. На этом цикл не заканчивается, а что было дальше - в следующей статье.