Последний шлаг восьмёрки. Ч.- 3, гл. 2, 3 , 4

Флибустьер -Юрий Росс

Предыдущие главы:

ч. 3, гл. 2. Ледовые капканы

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 2. Ледовые капканы

       Девятнадцатого августа покидаем бухту Демаркейшн.
       Девятибалльная перемычка должна была отойти чуть на восток, по нашему пути. Она и отошла: пока идём по трём баллам, не больше. Прошли границу США и Канады; где-то там, на берегу торчит соответствующая двухметровая белая стела. Вот теперь уж точно – гуд бай, Америка, где я не был никогда (во всяком случае, виз с соответствующими отметками нет). И прямо по курсу, насколько хватает глаз – сплочённые паковые поля. Их всё же можно обойти со стороны берега, не приближаясь к нему ближе пяти-шести миль. Правда, приходится то забирать к норду, то спускаться южнее – получается замысловатый зигзаг, но генеральный курс как раз тот, что нужен: вдоль пляжа Комакук-Бич, да мимо косы Куналук-Спит прямо к острову Хёршел, который нам нужно оставить к зюйду.
       Интересны местные названия – их этимология сплетает воедино старинные индейские слова и английские «пляж», «коса», «бухта»...
       Сдаю вахту и иду «в люлю» на заслуженный отдых. А потом меня будят на обед и, стуча ложками, наперебой рассказывают, что чуть не наехали на семейку белых медведей, что отсняли кучу кадров, что там мама с детёнышем, что… Что ж теперь, вообще спать не ложиться, что ли?

       Проходы между льдинами становятся всё уже (похоже, фраза начинает приедаться), и в один прекрасный момент выясняется, что идти дальше просто некуда. Приехали.
       Обрывистый западный берег острова Хёршел впереди по курсу милях в четырёх. Кругом нас сплошной пак – ясно, что догнали эту девятибалльную перемычку и влезли в неё. Ветер и течение попутные, стоим лагом к большой и надёжной льдине.
       Аркадий выносит наверх два ледовых якоря (вообще-то это обыкновенные самодельные якоря Матросова*). Я вяжу к ним капроновые концы, после чего якоря выбрасываются на льдину, где Виктор забивает их в лёд кувалдой (на военном флоте часто говорят «кувадлой»). Процесс для всех, кроме кэпа и Аркадия, нов и непривычен, но оказывается на редкость простым. По сути, обычная постановка на шпринг, если иметь в виду якоря, а вообще-то – банальная швартовка, только не к пирсу, а ко льдине. Фотографируемся и, конечно же, спрыскиваем стоянку (тут имеется в виду разведённый спирт).
       * Якорь Матросова – разновидность современного типа якорей.
       В двадцати метрах от яхты Виктор тут же находит большую снежницу с прекрасной чистой водой, и теперь почти до самого конца нашей вахты я бегаю с ведром и канистрой туда-обратно. Дима с Аркадием заливают воду в танки. Всего натаскали литров триста пятьдесят, может, чуть меньше – «под завязку» – и поэтому я засыпаю ещё до того, как залезаю в койку. Перед этим мы неожиданно для себя выясняем, что нашу льдину дрейфует со скоростью почти два узла, да ещё в точно нужном нам направлении. Это вызывает очередной приступ веселья у всех членов экипажа.
       И впрямь, где это видано? – стоим себе, не напрягаемся, паруса спущены, дизель спит, и в то же время размеренно топаем точно по проложенному курсу, да ещё кормой вперёд… Из воды торчит голова удивлённого лахтака – «ну, вы, мужики, даёте!» А что – мы? Это не мы, это ещё Нансен придумал такой способ путешествовать в Арктике вместе со льдами.
       Вспомнилась шаолиньская мудрость: будь спокоен подобно зеркальной поверхности реки, и течение пронесёт мимо тебя труп твоего врага… В данный момент, благодаря тому, что мы не рыпаемся, проносит как раз нас – проносит мимо торчащего на пути острова Хёршел.
       За дам этого самого острова пить не стали – непонятно почему, просто как-то упустили этот момент; сначала выпили за первую ледовую стоянку, потом просто за дам, причём каждый имел в виду что-то своё, глубоко личное. Ну, и за тех, кто в море – это уж как положено.

       Меня заело: Анатолий рисует, я тоже хочу. С карандашом я иногда дружу, поэтому сел и за пять минут выдал шедевр: накренившаяся от напора льдов яхта «Апостол Андрей», а среди торосов сидит белый медведь и смотрит. Семёнов посмотрел и промычал что-то неопределённое. К этой картинке мы ещё вернёмся.

       В четыре часа ночи (но где-то там, в облаках на горизонте уже взошло солнце) встаём на вахту, и примерно через час Николай принимает решение идти дальше, потому что появились многочисленные проходы. Мимо острова Хёршел нас давно пронесло, и он чернеет далеко на зюйд-весте жирной чёрной полосой. Фактически мы уже вошли в залив Маккензи, который огромным треугольником врезается в северный берег Канады. Южная вершина треугольника – дельта одноимённой реки, несущей в холодный океан относительно тёплую воду, поэтому сейчас там, в самом углу, льдов нет. Кроме тёплой воды, река несёт ещё и частицы грунта, и оттого восточная половина залива очень мелкая, от двадцати метров до двадцати сантиметров. Нам нужно пересечь залив почти по параллели 69.40'N, обогнуть ряд небольших островков и завернуть направо, на зюйд, в обширную бухту Кугмаллит, а в ней – вожделенный Тактояктук. Поэтому, лавируя между льдинами и отыскивая проходы, мы стараемся держать курс ост, но получается очень плохо: из-за ледовых полей мы то вынуждены забираться на норд-ост, то сваливаться почти к зюйду.
       В какой-то момент мы даже выскакиваем на практически чистую воду с редкими отдельными льдинками и даже кричим «ура», но на горизонте снова белеет сплошная белая зубастая полоса торосов и ропаков. Ледовые карты запаздывают и не отражают точную обстановку. Вернее, они почти отражают, но пока эту обстановку изучат в канадском метеоцентре (или как он там у них называется) и составят карту, пока её утвердят и вывесят в Интернете, пока Ольга её скачает, обесцветит и обрежет (чтобы не слать нам проклятые лишние килобайты), да пока мы сможем поймать этот неуловимый спутник и с двухсотой попытки слить почту с сервера… вот и проходят минимум сутки, а то и больше. За это время сошедшие с ума ветер и течения основательно меняют всю картинку. Где написано «9+», там два-четыре, где «1» и «3» – там уже всё забито напрочь. Вообще нам до зарезу нужен южный ветер, который отгонит лёд от берегов в море и даст нам дорогу.
       Два последних года здешняя ледовая обстановка была куда благоприятней. В своё время наш основной партнёр-конкурент, немец Арвед Фукс, без проблем прошёл на своём деревянном (!) гафельном кече «Дагмар Он» тот самый маршрут, по которому сейчас пробиваемся мы (только он шёл с востока на запад, то есть наоборот). В 1998-99 годах «Апостол» с треском ломился через Северный морской путь, где всё тот же Арвед и француз Эрик Броссье (яхта «Вагабон»*) сейчас идут из Мурманска почти по чистой воде и уже добрались до Тикси… Такое впечатление, будто стихия к ним благоволит, а нас всю дорогу проверяет на крепость – не отдадутся ли у нас гайки? Ну в самом деле, где эти южные ветра? Сплошной норд-вест, который набивает лёд у нас на пути и тут же смыкает его за кормой «Апостола».
       * Вообще-то, правильно его яхта называется «Vagabond II».

       Страсть как хочется постоять под горячим душем. Анатолий глянул на карту, мечтательно пожевал губами, довольно улыбнулся и авторитетно заявил:
       – Через сутки будем в Тактояктуке. Тут осталось-то…
       Сдали вахту команде Аркадия и ушли вниз спать. Сон был неспокойный, снаружи постоянно скрежетало и грохотало, яхта с треском проламывалась сквозь лёд. А когда проснулись, обнаружили, что опять стоим на ледовых якорях. Оказывается, снова приплыли. Во все стороны – сплошные серо-белые поля, да и те наглухо сомкнулись, пока мы обедали и оценивали обстановку.
       Красота! Куда ни глянь вокруг – чистые десять баллов. И ветер с норд-веста (а откуда же ещё?). Команда Аркадия – прямо диверсанты какие-то. Уже третий раз в ледовый тупик заводят.
       Пока не поздно, кое-как распихали толкучку из льдин и привязались правым бортом к большому полю, метров сто пятьдесят в диаметре. Посреди поля торчит ледяная горка, возле неё несколько бирюзовых снежниц. За горкой – две лагуны, одна поменьше, и входа в неё нет, другая метров сорок диаметром, в неё есть отличный вход, да только до него не доберёшься. Ну и что дальше? Провозгласили тост за дам бухты Маккензи…
       Вообще правильно говорить: «залив Маккензи», но мы как-то сразу обозвали его бухтой, да так и пошло-поехало, хотя для бухты великовато будет.

       К вечеру яхта получила крен на левый борт, градуса два. Поджимают льдинки, сдавливают… А чуть попозже – трррах! блямс!! кррак!!! – яхту с грохотом выжало носом на нашу же льдину, крен уже десять градусов, дифферентометра у нас нет, но нос почти полностью на льду, а корма просела сантиметров на тридцать ниже ватерлинии. И продолжает давить-выдавливать, всё скрипит и стонет. В голову полезли разнообразные мысли, поскольку обстановочка… кгм… ну, скажем так: возможны варианты. Может получиться и так, что всё, отплавались. А может, и пронесёт. Лишь бы не отломило фальшкиль. Льдам-то всё едино – давят и давят, ничем их не сдержать. На дворе – двадцатое августа. Как в анекдоте: «такое вот хреновое лето».
       Возникла мысль обрубить лёд из-под носа, чтобы яхта встала на ровный киль, но тут же была отвергнута, потому как толку мало, всё равно выдавит снова, и ситуация только ухудшится. И потом, с таким же успехом можно пилить лобзиком баобаб.
       Попытка «достать» спутник провалилась с треском. Их, этих спутников системы «Инмарсат», всего четыре, они висят по экватору на геостационарной орбите. Экватор, понятно, где-то на юге, юг у нас по правому борту. А правый борт задран вверх (крен же), и зеркало антенны под своим кожухом печально глядит в бездонное синее (вернее, серое) небо. В космос, на Альфу Волопаса, но никак не на экваториальную орбиту. Вот весело: теперь ни погоды, ни ледовых карт.
       Коротковолновая связь тоже ужасная: что-то такое происходит в атмосфере, треск и дикие помехи, ничего не разберёшь. Настроение у всех слегка подавленное, хотя внешне все это дело тщательно скрывают – шуточки, улыбочки, приколы… Решили назавтра отвинтить антенну вместе с подставкой от кронштейна (она на бизань-мачте, на уровне краспиц), что-нибудь под неё такое слева подложить и принудительно наклонить её к зюйдовой стороне горизонта. Да хотя бы и на руках подержать, лишь бы сеанс связи провести. А пока… пока попоём что-нибудь философское под гитару и спать.
       Толчки в левый борт продолжаются; на корму слева наползла отвратительная чумазая льдина – наполовину вылезла из воды и начала с наглой методичностью выкорчёвывать кормовой релинг, к которому привязаны канистры с соляркой и бензином. Анатолий пошёл и ловко обтесал её топором. Толку-то…

       Ночь прошла неспокойно, со скрипом и идиотскими сновидениями. Крен уже двенадцать градусов на левый борт.
       Тут кому-то на глаза попалась моя картинка, нацарапанная у острова Хёршел. «Ты! Ясновидец несчастный!!! Вот кто всё это накаркал!» Ну почему же так вот сразу – «накаркал»? Не накаркал, а это… в будущее заглянул… Сам того не зная. Бывает. Я ж нечаянно. Примерно вот так же в своё время некий журналист «накаркал» извержение Кракатау. И «Титаник» – не помню имя писателя, но за несколько лет до катастрофы была написана книга про гигантское пассажирское судно «Титан», а потом всё совпало почти до мелочей…
       По яхте прошла строгая команда: Завражному карандаш и бумагу в руки не давать. Хи-хи.

       Утром отвинтили антенну «Инмарсата» (опять поднимали Семёнова на мачту). Он снял кожух и долго пытался наклонить антенну так, чтобы она смотрела на горизонт, а не в небеса. Николай в это время пытал телефон. Спутник, ау! Но... «не выходит каменный цветок». КВ-связь тоже ничуть не лучше, опять что-то жуткое творится в атмосфере. Имея право на сон перед вахтой, я отправился в каюту: извечная флотская мудрость гласит, что не выспаться всегда успеешь. Но не успел толком прикорнуть, как лукавая Арктика преподнесла ещё один сюрприз.
       Я, когда сплю на своей «киреевской» коечке, использую такую алюминиевую трубу с натянутым брезентом, которая играет роль закладушки, предотвращающей моё падение со второго яруса, если яхта идёт с креном на левый борт. Причём делаю это даже тогда, когда никаких кренов нет, а яхта вообще стоит на месте. Просто привычка выработалась, что ли, да и как-то уютнее мне с этой трубой. Так вот, едва я начал упадать в объятия Морфея, как вдруг мне прямо в ухо восторженно заорал Литау: «Юрка! Вставай быстрей! К нам медведь идёт!»
       Выскакивая из коечки, я напрочь снёс эту трубу, согнув её посередине, и она до сих пор кривая – память о близкой встрече с юным хозяином Арктики.
       Откуда-то с северо-востока, вразвалочку, периодически задирая чёрный нос, смешно вытягивая шею и нюхая незнакомые запахи… ну точно, медведь! Пахло от нас, скорее всего, соляркой, потому что только что заряжали аккумуляторы и откачивали лишнюю водичку из-под пайол.
       Дистанция примерно три-четыре льдины от нас; судя по размерам и ещё не огрубевшим чертам мордахи – двухлеток.
       Николай задрал голову и спросил сидящего на мачте Анатолия, не спустить ли его вниз, но тот, напротив, попросил поднять повыше.
       Я пробил несколько дырок в банке сгущёнки. Аркадий: «Смотри, свою порцию отдаёшь!» Лучше Витьки никто не кинет… Размахнувшись, Виктор зашвырнул её прямо зверю под нос. Тот недоверчиво понюхал, лизнул…
       Сгущёнка – это вещь. Зверюга прижал от наслаждения уши и зажмурил глаза. И лизал эту банку – то лёжа, то сев на попку. Потом встал, снова понюхал воздух, поразмыслил и потопал прямо к нам. Все ощерились объективами. Николай напялил на голову белый защитный колпак от антенны (замаскировался) и вообще вылез на лёд. Но не слишком ли близко уже? Здесь вам не зоопарк... то есть нам. Не знаю, как камчадал Виктор, а мне как-то раз довелось видеть только что освежёванный и выпотрошенный медведем человеческий труп. Правда, не белым медведем, а бурым, но это сути не меняет. Я не трус, но я боюсь. В данный момент все мы были всего лишь обедом, которого медведю хватит не на один день. Он, конечно, молодой, но…
       Я представил себе – вот мы сейчас всей толпой с воплями полезем в люк, и будет давка, и кому-то повезёт чуть меньше других... Слазил вниз, вытащил ракету и фальшфейер. Вообще-то, у Николая есть помповое ружьё, но оно лежит в каюте разобранное и упакованное – мы ж мирные люди. Ракету я дал невозмутимому Аркадию. К этому моменту все уже были на борту.
       Медведя заинтересовал носовой ледовый якорь; он лихо перебрался прямо на нашу большую льдину. Нашему восторгу не было границ, потому что он был весь такой светло-бежевый, гладкий и пушистый, с очаровательным носиком, глазками и ушками, ну прямо игрушечный и плюшевый. И очень хотелось его погладить. Однако дураков нет, всё же самый коварный хищник на планете.
       Ознакомившись с якорем, он обошёл снежницу, а когда до борта осталось всего метров пять, вдруг встал на задние лапы, правым боком к яхте, и это вызвало непроизвольное движение экипажа в сторону люка… Может, ему просто стало интересно, где у нас кормовой якорь, может, ещё что, но после этого он окончательно принял решение познакомиться с нами вплотную. В нём явно сквозило любопытство, а вот где оно переходит в чувство аппетита, никто из нас точно не знал.
       Игрушечки закончились. Аркадий быстро направил в сторону медведя (не в него самого, конечно, а рядом, что ж мы – звери?) уже подготовленную к выстрелу ракетницу и дёрнул за верёвочку. Бабах; ракета вылетела, но почему-то, не долетев до медведя метр, вдруг резко вильнула вправо, описала широкий полукруг, с шипением пронеслась в сторону кормы, громко стукнулась в бизань-мачту, срикошетировала в грот, а оттуда – в торосы возле носового якоря. Там подымила, посверкала и с усталым сипом затихла. Запахло кислой гарью от вышибного заряда.
       Мы обалдели: такого поведения от пиротехники не ожидал никто. Медведь – тем более. С удивлённой и явно обиженной миной он помотал головой, словно отгоняя кошмар, развернулся и презрительно пошёл прочь, изредка оглядываясь. Обширная попка перекатывалась и вихляла в такт шагам.
       Отойдя метров на сто, мишка аккуратно присел и облегчился – не иначе, сильно напугался. Ещё бы, эти чокнутые русские, чуть сами себя не поубивали. Минут пять умка занимался педикюром своей левой задней ноги, а потом не спеша утопал в пампасы... пардон, в торосы. Мы ещё с полчаса возбуждённо обсуждали происшедшее.
       Вообще-то, кидать белому медведю сгущёнку – непростительная глупость. Отведав разок цивильной пищи, он будет искать её повсюду, и в итоге всё равно придёт к человеческому жилью. В жизни обычно так и происходит. В культурной Канаде навязчивых медведей отлавливают пачками и на вертолётах увозят куда подальше от людей; у нас же с ними не цацкаются – бабах, и вся недолга. Так что в том, что медведи иногда употребляют в пищу людей, всегда виноваты сами люди.
       М-да.

       А ещё через пару часов – снова тррах-блямс-кряк! – яхта встала на ровный киль. Сама! Видно, пригрело, подтаяло, отжало…
       К этому времени с помощью GPS мы уже отметили непостоянный и хаотичный дрейф нашей большой льдины самыми изощрёнными зигзагами. Очевидно, тут накладываются друг на друга и ветер, и береговое аляскинское течение, и течение от Маккензи, и приливно-отливные волны, и Бог весть что ещё.
       Антенну поставили на место и накрыли колпаком, как положено.
       К вечеру ветер совсем стих (интересно, подует юг или нет?), появились небольшие полоски воды между льдинами, а сами льдины (почему-то все кроме нашей) явно поплыли на восток. Ура? Смутное ощущение тревоги: когда яхту поставило на место, она кормой сильно сдала назад, где у льдины под водой торчит мощный таран. Был ощутимый удар. Повредились или нет? Посмотрели с Аркадием, но ничего не увидели, потому что лёд мешает.

       Аркадий обычно невозмутим. Он не любит источать речи попусту, и рот открывает весьма редко, но в эти нечастые моменты своими формулировками, как правило, попадает прямо в точку. Он работает тренером по парусному спорту в московском яхт-клубе «Буревестник», развеивая у детишек излишнюю романтику и показывая на собственном примере, что быть яхтсменом – труд весьма непростой, а порой и просто тяжкий. Число пройденных по океану миль у него такое же, как у Николая, и в вопросах управления яхтой у них порой бывают стычки. После стычек Аркадий либо садится за компьютер раскладывать пасьянс, либо молча уходит на верхнюю палубу. Лицо у него при этом ничего не выражает, хотя он может и психануть. Когда тебе за полтинник, нервы надо беречь, тем более что оба они отходчивы (особенно Николай), да и не время сейчас выяснять отношения – обстановка не позволяет. Впереди ещё много трудных миль, и их нужно не просто пройти, а пройти достойно.
       Печально, но мои отношения с Аркадием складываются не так, как мне того хотелось бы. Кто из нас двоих тут виноват – покажет время, сейчас некогда. Сжимай зубы, если обидно, и делай хорошую мину. Он старпом, так что терпи. Терплю. Но получается, увы, не всегда. Просто мы с ним разные, вот и всё. Мы не нравимся друг другу, и оба это знаем.

       Заработала КВ-связь и (чудо!) «Инмарсат», да ещё такой мощный сигнал! Получили от Ольги ледовую карту. Красота: к норду пять баллов, к осту и зюйд-осту – два-четыре. Словом, имеется только одна косая десятимильная перемычка в девять-десять баллов, и наша яхта прямо посреди неё. Ну, попали… вот было б у нас динамита чуть побольше... а динамита, если честно, нет совсем.
       Виктор ходит кругами и размышляет, как бы закопать в льдину мусор. Лопаты на яхте, понятно, нет. Вот тут и напрашивается поправочка к «Справочнику яхтсмена» Боба Бонда и ко всем остальным парусным учебникам. Почему нигде не сказано, что на яхте нужно иметь лопату? Как вообще можно плавать без лопаты – самого что ни на есть морского предмета? И без кирки? И без динамита?

       На следующий день подул юг, но подул так, что назвать это дутьём язык не поворачивается. Однако льдины вокруг начинает понемногу растаскивать, вдалеке образовалось разводье… ещё одно… ой, соединились! Та-ак…
       Нас таскает по кругу в радиусе полтораста метров. Туды-сюды.
       Неунывающий Анатолий снял обувь и демонстративно пошёл гулять по льдине босиком. Со стороны – то ли шиза косит наши ряды, то ли боцман всерьёз начал готовиться к зимовке. А что? Коли не вырвемся, то придётся здесь куковать до упора, а через неделю-полторы начнёт подмораживать... В тюркских языках есть такое слово «йок». Только и останется – собрать минимум личных вещей и перевернуть спасательный буй вверх ногами, давая MAYDAY. Обидно за Литау: десять лет жизни насмарку. И яхту жалко, конечно.
       Короче, в голову лезет мура, но мура небезосновательная. Прогноз же по-прежнему обещает юг, причём аж до восьми метров в секунду, а из российского метеоцентра – чуть ли не до штормового. Ну и где оно это всё? Образовавшиеся просветы во льдах снова сомкнулись. Яхта по-прежнему стоит затёртая. Грустно, девицы.

       Наутро льды вдруг стали как-то реже, что ли. Юг никакой не дует, тишина, солнце. А лёд, как весной на Волге, вдруг поплыл куда-то на северо-запад чуть ли не полутораузловой скоростью. Относительно нас. Нашу же льдину почему-то не спеша тащит на север, где карта выдаёт уверенные десять баллов. Мы ничего не можем понять, но всё равно забрезжила возможность вырваться из этой экзотической западни. Играть в Нансена и Де Лонга не хочется, да и задачи у нас не те.
       Николай полез на ванты с биноклем на разведку, полчаса сидел там, а когда слез, радостных эмоций на лице не наблюдалось. К тому же, проходя по правому борту, он споткнулся о каретку погона стаксель-шкота и вывернул её ногой. Кусок погона отвалился: болты проржавели напрочь. Поставили каретку на оставшуюся часть погона и привязали к обуху на палубе, чтоб не улетала на левом галсе.
       Потом капитан врубил дизель – зарядить аккумуляторы – и немного поработал винтом, чтобы разогнать лёд сзади. Виктор наблюдал за процедурой и первым обратил внимание на то, что буруны от винта выходят не прямо по корме, а куда-то вправо. Покрутили штурвал – вроде крутится легко, но буруны всё там же и туда же. Кинулись к ахтерпику, открыли... Так и есть! Сектор руля сорвало, срезало с баллера, все три болта с оторванными гайками, а узел крепления сектора разогнут и деформирован в яйцо. Шпонку вытянуло из паза и протащило на 90 градусов, едва не размазало. Хорошо, что этот руль делали в Австралии, изменяя, насколько можно, прежнюю конструкцию. Иначе и сам руль бы на дно ушёл, как уже бывало в первой кругосветке.
       Нормально подлезть ко всей этой механике невозможно. Махая кувадлой, Литау снова помянул своего любимого персонажа, конструктора яхты. Хорошо, что тот не слышал.
       Два часа работы дали определённый положительный результат, руль снова работает, но: большой люфт, штурвал не по центру, и вообще весь этот кустарный ремонт до первой хорошей передряги. Впереди ещё будет много льдов, да мы и из этих пока не вылезли. А пора бы уж!
       Запустили дизель и начали протискиваться по разводьям на ост. Бесконечная лавировка по этим всё более расширяющимся каналам приносит свои результаты: вот она, долгожданная вода!
       А вода в заливе Маккензи – как в самой мутной октябрьской луже. Серо-коричневая какая-то. Наливаешь в белую кружку и дна не видишь из-за взвешенного ила, продукта тысячелетних стараний самой полноводной канадской реки. Но для нас эта муть сейчас чище хрустальной воды горного ручья, потому что льды кончились. Вернее, они не кончились, конечно, но те, что по-прежнему лежат на пути, мы проскакиваем под всеми парусами на семиузловом ходу. Глубины смешные – полтора-два метра под килём, хотя до берегов ещё чёрт те сколько.

       Однако беда никогда не приходит одна.
       Мы думали, что легко отделались от ледяного плена – поломкой сектора руля. Но, как говорил мой командир роты в училище, не там-то было. При очередном переходе с парусов на дизель и даче оборотов яхту вдруг сотрясла непонятная вибрация, ходу почти нет, из-под винта ничего не выбурунивается. В то же время от набегающего потока воды вал вращается, значит, винт ещё не совсем потеряли.
       Перебрав возможные варианты, остановились пока на двух: либо отвалилась (или погнулась) одна из трёх лопастей, либо срезалась шпонка, и при даче хода гребной вал проворачивается относительно неподвижно застрявшего (почему-то) винта. Я предположил, что намотали какую-нибудь плававшую бяку – трос или сеть, но Аркадий выразительно постучал пальцем по лбу. Ни гидрокостюма, ни акваланга на борту нет, поэтому не нырнёшь и не посмотришь. Поэтому, пока дует какое-то подобие ветра, идём прямо (вернее, в обычную «апостольскую» лавировку, против этого подобия) в Тактояктук.

ч. 3, гл. 3. Место, где карибу

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 3. Место, где карибу

       Внешний рейд Тактояктука (бухта Кугмаллит) на удивление мелок – глубина всего пять-шесть метров. Вода жёлто-коричневая с едва заметным синим оттенком. Солнышко, льдов нет. Идиллия
       На якоре стоит внушительных размеров «утюг» – синий низ и белый верх, совсем как у нас. Вертолётная палуба, ангар, ледокольный нос… Читаем на его борту: «Gase Snupper. Panama». Во дают! Панама… Надо же, куда занесло. Ну, мы-то ладно, мы ненормальные, а этим что тут делать?
       Он первым зовёт нас на 16-м канале, а узнав, что яхта русская, обращается на… русском языке. Оказывается, стармех этого парохода – бакинец, зовут Валентин, он выпускник Одесской мореходки, сам из Ванкувера, а панамский «утюг» зафрахтован Канадой для каких-то работ на шельфе. Ещё он добавил, что они там все злые на совершенно невозможные условия работы: очень сложная ледовая обстановка этого года не позволила им выполнить даже часть своей программы, поэтому они сегодня же уходят отсюда домой… Ну, как раз об этом мы уже говорили. Почему ледовая обстановка такая тяжёлая? Потому что «Апостол» пришёл. Неужто непонятно?
       «Утюг» принимает с берега краснопузый вертолёт, на наших глазах снимается с якорей и уходит. А мы с неимоверной скоростью в полтора узла вырезаемся под всеми парусами ко входу в бухту Тактояктук. Ну да, под дизелем было бы веселее…

       Интересно, что означает «тактояктук»? Не иначе, что-то типа «большая красивая бухта, на берегу которой смелый Мапуту Жёлтый Клык добыл самого большого моржа». Или что-нибудь в этом роде…

       Погода – прелесть. Тихо, солнышко, тепло. Красота. Ползём еле-еле, как на субботник.
       Вход в бухту Тактояктук усыпан створными знаками и буями, обозначающими фарватер. Да, но с какой стороны ползти? По идее (и по лоции) – слева. Идти в неизвестную мелкую бухту без карты, без дизеля, да при навальном ветре в темноте будет только умалишённый. Поэтому кэп решил стать на якорь у входа и ждать утра.
       Тут новая напасть: забастовал брашпиль. Аркадий отчаянно жмёт на кнопки, но всё без толку. Литау, с досадой:
       – Ну?! Что ещё не ломалось на этой яхте?!
       Брашпиль заработал сам по себе минут через десять, словно очухался, что-то там было с контактами. Вся его электромеханика вечно купается в солёной воде, так что неудивительно. Спасибо, что починился сам. Осознал, отреагировал на нашу трёхэтажную ругань.
       Только плюхнули якорь, как из темноты с рёвом выскочила моторка, и задорный девичий голос спросил по-английски:
       – Эй, привет!
       – Привет!
       – Вы откуда?
       – Да из России!
       – Отку… ?! ...ой! Из России?! Ого! – и моторка умчалась обратно в темноту.
       Это у девчонок что, вечерние прокатушки такие? Моцион? Надо же. Поболтать было бы, конечно, интересно, но пока что не до диалогов.
       Ночью довольно сильно качало, и якорь немного полз, потому что грунт – тёмно-серый глинистый ил.
       Утром двадцать пятого августа нам дали «добро» встать внутрь бухты к плавпирсу у мыса Кэш, что мы и сделали, пройдя тщательно обвехованным буями фарватером прохода Истерн-Энтранс. На самых малых оборотах винт ещё кое-как толкает, но вибрация угрожающая, и мы все нервничаем – доедем ли? Отвалится или нет? Привязались к плавпирсу. Ну, здорово, Канада!

       Сразу же на берегу нарисовался добродушный скуластый моряк по имени Майкл. Пообщавшись с капитаном, МАйкл объяснил, где тут чего, а потом рассказал, что он вообще-то поляк, зовут его Миша, и что он с океанского буксира «Келли Оваюак», принадлежащего компании NTCL*, и что все остроугольные вопросы вполне решаемы.
       * "Kelly Ovayuak", Northern Transportation Co. Ltd.
       Пока Литау ходил на разведку, мы вылезли наверх и, даже не выходя на плавпирс (то бишь на чистенькую нефтеналивную баржу), завязали первые контакты с представителями другого государства – к яхте подошли ещё двое интересующихся с того же буксира. Это были тридцатичетырёхлетний весельчак Раймонд Филипов, второй помощник капитана, и Найджел Дэвис, молодой матрос девятнадцати лет. Канадские моряки оказались добродушными и весёлыми, а общность интересов быстро растопила лёд, которым нас с детства пугали по нашу сторону железного занавеса. У Раймонда (совсем как у меня) язык оказался без костей.
       Весёлый диалог достиг апогея, когда вернулся Николай и сообщил, что наша диспозиция в целом внушает надежды. Иммиграционный чиновник находится в своём офисе в Инувике аж за семьдесят километров, но прямо по телефону он разрешил нам делать всё, что заблагорассудится, и ходить куда захочется. Завтра, мол, приеду и оформлю все бумаги, а пока гуляйте. Рехнуться можно… учись, Америка!
       Водолазов, которые могли бы осмотреть винт, не предвидится, но прозвучала мысль о каком-то гипотетическом сорокатонном кране, которым можно будет приподнять «Апостола», глянуть на винты и руль. Душ любезно предоставили канадские моряки прямо на буксире (а он там в каждой каюте), и мы наконец-то наполоскались вовсю.
       Кораблик чистенький и вылизанный, экипаж очень гостеприимный. В четыре пополудни они должны были отойти для буксирования трёх барж в Кэмбридж-Бэй, но общение ширилось, и отход был перенесён на пять, потом на шесть вечера, после чего в кают-компании «Келли» состоялся приятный ужин, а затем гости снова оказались у нас на борту (отход уже назначили на девять или вообще на завтрашнее утро).
       А перед этим произошёл забавный казус, когда мы с Найджелом перепутали наши фотоаппараты: они оказались совершенно одинаковыми, и мы долго разбирались, где чей… Раймонд, у которого нормальная русская фамилия Филипов, радостно сообщил, что его корни уходят куда-то на Украину.
       – Не на Украину, Рэй. Филипов – фамилия русская. Вот возьми и сам послушай, где твой язык?
       Я взял гитару и изобразил подряд «Леди Мадонну», «Червону руту» и «Отговорила роща золотая». Вообще-то, для чистоты эксперимента Есенина нужно было поставить в середину. Во время пения он (то есть Раймонд, конечно, а не Есенин) грустно смотрел сквозь стол, плотно сжав губы и словно что-то мучительно вспоминая… Может, мы встретимся ещё в Кэмбридж-Бэй?
       Ребята подарили нам по фирменной кепке компании NTCL, а Николай вручил им апостольские майки с нашими автографами (капитану ещё и кассету с фильмом о первой кругосветке). Мы с Раймондом обговорили целый букет тем, перемежая фразы весьма неплохим канадским бутылочным пивом. Миша-Майкл вовсю цитировал Достоевского, рассказывая целые абзацы про Раскольникова на неплохом русском языке, а для убедительности изредка вставлял русский мат.
       В самом деле, приятные ребята. Капитан буксира Дэвид Гибсон очень похож на комиссара Эрика Лассарда из «Полицейской академии», впрочем, так же, как и Том Эдмундс, о котором речь пойдёт чуть ниже. Это приятный скромный высокий седой крепкий дядя с озорными мальчишечьими глазами. По мнению членов своего экипажа, Дэвид – настоящий sea dog, морской волк, а ещё он cool guy, то есть отличный мужик.
       Старпом Франклин Ли – плотный очкастый и бородатый сангвиник лет сорока пяти с кучерявой чёрной шевелюрой. Он из провинции Манитоба. Устроил мне экскурсию по ходовому мостику «Келли», распечатал свежие (цветные!) ледовые карты, а стоило мне заикнуться про армированный скотч, принёс целый рулон, объяснив, что он у них называется duct-tape. На следующий день я замотал им (скотчем, не Франклином) свой световой люк, и на моей коечке воцарился приятный микроклимат.
       Раймонд Филипов живёт в Британской Колумбии на тихоокеанском побережье Канады. Его внешность напоминает о временах, когда бесстрашные викинги решали разные житейские вопросы помощью меча и боевого топора, а в свободное время слагали саги о дальних походах на своих драккарах. С физиономией Рэя можно быть и сноубордистом, и рок-музыкантом, и вторым помощником капитана ледового буксира. Когда разговор коснулся хоккея, Раймонд оживился (хотя и до этого, мягко скажем, вялым не был) и начал показывать свои любимые приёмы, которые он использует, играя за районную команду под кличкой King. Вообще он ни минуты не сидит спокойно – такое впечатление, что ему в известное место воткнули шило. Он то танцует, то показывает, как правильно общаться с девушкой в баре и хлопать её по заднице, то лезет под стол с радостными воплями «wanna beer?», то громко ругает правительство (и русское, и канадское) то хватает за руку и тащит хвастаться своим боцманским хозяйством.
       – Юрий, ты мне скажи, вот какое самое главное русское слово?
       Я взял и написал на бумажке «друг» латинскими буквами. У Раймонда брови поползли вверх. Что-нибудь не так? Ой, мама… drug по-английски означает «наркота»… Исхитрившись, я написал так: [dru:g], и объяснил перевод. Ф-фу…
       Рэй выучил слово «друг» и повторял на все лады, сопровождая всевозможными жестами – от патетических до крайне неприличных.
       Найджел Дэвис – самый молодой парень в команде, выглядит увальнем. Он палубный матрос, а работа эта не для слабачков. Предложили для наглядности потаскать по палубе плетёный капроновый буксирный конец. Диаметр – сантиметров десять. На вид просто неподъёмный, но оказался на удивление лёгким и мягким. Я схватил великолепно заплётенный огон и сбегал с ним к противоположному борту и обратно. Хоть и лёгкий, но… запариться недолго. Раймонд смеётся, а потом серьёзно говорит: «Плохая, очень плохая верёвка! Намокнет – становится вдвое тяжелее и тянется, как резина. Плохая верёвка!» и добавляет три незамысловатых, но понятных английских слова. Найджел справляется с этой работой легко, и его неуклюжесть – всего лишь видимость. Он одет точно так же, как и наша отечественная молодёжь: эти широченные джинсы колоколами, кроссовки, толстовка с капюшоном и неизменная кепка компании NTCL.
       Про стармеха Майкла Банача (Мишу) я уже говорил. У него ещё есть помощник, второй механик Грэм Робертсон, патлатый и бородатый хиппи со стажем. Хитрый взгляд, широченная улыбка и постоянное «йяп!», заменяющее обычное «йес». А ещё был очень импозантный лысый дядя в очках по имени Гэри, две заботливые поварихи – толстушка-мулатка Дороти и загорелая зубастая красавица Элен, скромный усатый кок (жаль, не помню имя)...
       Экипаж очень дружный, как рассказал Раймонд, все радости и горести делят поровну, всячески помогают друг другу – и всё это заслуга седого капитана Гибсона. На этих ребят приятно смотреть и интересно с ними общаться. Неплохо было бы встретиться ещё хотя бы разок.
       – Слушай, Рэй, я там воды набрызгал, пока душ принимал. Дай тряпку, а?
       – А вон, на крючке висит.
       На крючке висит три белоснежных махровых полотенца. Где тряпка-то?
       – Я ж говорю: на крючке. Бери любое.
       – Но это ведь полотенца!
       – Это ветошь. Хочешь – физиономию вытирай, хочешь – палубу. Запачкается – выброшу, новое возьму. Хоть дважды в день. Пойдём-ка со мной, чего покажу.
       В огромной шкиперской кладовой второго помощника Рэй показал сложенные штабелем тюки с этой, с позволения сказать, ветошью. Я посчитал тюки, вышло двести пятьдесят, в каждом двадцать полотенец… Вообще там у него много чего интересного.
       – Дать тебе такие перчатки? Смотри, какие удобные. Нам на неделю пару выдают.
       Из ложного чувства скромности я отказался. Чуть позже я всё равно обзавелся такими – купил в местном супермаркете за тринадцать канадских долларов с полтиной.
       Мы обменивались презентами и пожеланиями. В череде тостов, конечно, звучал и тост за дам бухты Тактояктук (эта эстафета тостов «за дам» без дам чрезвычайно нас веселит). Мы выразили беспокойство, что своим приходом срываем график буксировочных работ. В итоге к десяти вечера они как-то сразу все вдруг умудрились протрезветь, быстренько (но тепло) попрощались, начали маневрирование, во время которого развели волну, которой нас здорово шваркнуло левым бортом о плавпирс и сломало деревянный фальшборт.

       Канада – страна свободной демократии. Ходи куда хочешь, трогай что хочешь (до известных пределов, разумеется). Половина гаражей и складов не закрывается вообще. Машины стоят с ключами в замках и с опущенными стёклами. Считается, что каждый в состоянии устроить себе жизнь по своим меркам, и страна даёт человеку для этого все условия. Что-то надо – пошёл и купил. А может, не воруют просто потому, что менталитет другой. Все вежливы и незамысловаты, никто из себя ничего не корчит. При встрече тебе говорят «Привет!» совершенно незнакомые люди, улыбаются и кивают из окон проносящихся мимо пикапов. Правда, подвезти не предлагают, а до Тактояктука всё же минут сорок по гравийной дороге. Однако попросишь – никто не отказывает. Люди очень доброжелательны и просты, совершенно не чванливы. Ценят весёлую шутку и солёный матросский юмор – моряки же. И работают – будь здоров. Убедились на следующий же день.

       Прежде всего, так получилось, что с первого дня над нами взяла шефство компания NTCL – начиная с организации душа и кончая технической помощью. На следующий день выяснилось, что никакого сорокатонного крана в природе нет, но мы даже не успели упасть духом. Всё было организовано на высшем уровне.
       Мы под парусом перешли на стационарный пирс, развернули яхту перпендикулярно ему, растянув её на три швартова, после чего откуда-то из-за складов, негромко хрюкая мощным двигателем, на пирс выехал ярко-оранжевый монстр-автопогрузчик с башенкой-кабиной наверху. Парни в таких же ярко-оранжевых комбинезонах лихо завели под корму (с нашей, понятно, помощью) широкую строп-ленту и подцепили её на клыки подъёмника.
       Минуты – и корма «Апостола» вылезла из воды. Нос яхты утонул по брашпиль, и всеобщему обозрению предстала кормовая часть днища с рулём и винтом.
       На винте ничего намотано не было, и шпонка не срезалась, просто одна лопасть согнулась вдоль на шестьдесят градусов, а на остальных завёрнутые внутрь рваные кромки, сантиметра по два. Теперь понятно, откуда вибрация, и куда девались хода – всему виной наши разудалые скачки по льдинам и игры в ледокол: где-то наехали на подводный таран, которыми изобилуют льдины относительно тёплого залива Маккензи, а ещё и видимость была ни к чёрту. Плюс кавитация. Плюс мало ли что плавающее выносит в залив река Маккензи.
       Канадцы качают головами, их главный инженер Роман Мойзис произносит мне прямо в видеокамеру: «Ну, вы, русские, даёте!» (точнее, «Those crazy Russians!») и вертит пальцем у виска. Капитан с боцманом быстро ставят запасной винт, пока канадцы обедают (называется «ланч»).
       Литау снова чертыхается: почему-то запасной винт не подходит к гребному валу. Приходится мудрить с шайбами, изобретая велосипед, но зато главная проблема позади. Канадцы – на высоте. Без лишних слов, точный расчёт, немного творческого подхода и никакого риска. Литау пригласил их на вечерний сейшн, подарив им по майке, по буклету, по видеокассете с фильмом (интересно, сколько же их у него там, в каюте?) и по бутылке «Вилючинской» водки, которая явно пришлась канадцам по вкусу. Они почему-то так и не пришли, а вместо себя прислали полпикапа продовольствия. А вроде очень хотели посидеть и пообщаться...
       Итак, решена проблема гребного винта, и никому не пришлось нырять (сухой гидрокостюм, маску с трубкой и одну ласту я нашёл-таки в выгородке под нашими верёвками).

       Мы снова стоим у чистенькой нефтеналивной баржи. Рядом на берегу две машины, то ли только что полученные, то ли готовые к отправке – пожарная и какая-то автоцистерна. В памяти всплыли картинки детства, импортные игрушки из ГДР, дорогие, блестящие лаком машинки. Совсем как эти – прямо игрушечки, сверкают на солнце, хочется дотронуться, но страшно: вдруг руками запачкаешь.
       После обеда появился седой дядька лет шестидесяти – в униформе, бронежилете и в сопровождении угрюмого полицейского, из кобуры которого заманчиво торчала рукоятка «глока». Оказалось, это до нас добрался «иммигрэйшн контрол». Формальности заняли считанные минуты – ну, так бывает всегда, когда люди чётко знают свои обязанности, и когда на любой нюанс есть чёткий пункт инструкции. Ни в какое сравнение с нашими организациями, которые никак не могут разродиться и решить, к какому же ведомству можно отнести парусную яхту. А тут запросто оформили сразу и приход, и отход, причём разрешили гулять по Канаде аж до Нового года и делать что хочешь… голова кругом идёт!

       Решил помолодеть, аккуратно подстриг бороду семёновскими ножницами до состояния пятидневной щетины. Ай, красавец. А что, дамы в вашем Тактояктуке есть? Витьку, например, эта тема интересует уже давно.

       Вечерняя прогулка по Тактояктуку принесла массу интересных наблюдений, и сложно пересказать всё. Городок (а точнее, селение) очень небольшой и лепится вдоль косы, оканчивающейся мысом Флагпоул. Бабуля-продавщица из мини-маркета (за глаза мы называли её скво) объяснила, что «туктуяктук»  с эскимосского переводится как «место, где олени» – «tuktu» означает «карибу». Всё стало ясно, как день.
       Кругом уютные коттеджики на сваях (вечная мерзлота, однако), никакого асфальта, на каждом коттеджике – антенна-тарелка, почему-то направленная косо в землю. Возле каждого домика – джип либо пикап, а также снегоход и моторная лодка.
       Посреди посёлка небольшое кладбище с чистыми белыми деревянными крестами. Имена на крестах пишутся от руки чёрной краской, на многих не написано ничего, и это почему-то нагоняет тоску. На крестах маленькие венки, многие могилки аккуратно укрыты полиэтиленом, под которым видны цветы.
       Несколько магазинов, ресторанчик, почта (закрыта до завтра). На американские доллары ничего не купишь, причём упоминание о США вызывает у собеседника какую-то плохо скрытую настороженность, что ли…
       В Тактояктуке сухой закон. Только пиво (пять канадских долларов – недорого по их меркам; сигареты же по тринадцать баксов пачка лично у меня вызвали минутный ступор), и лишь по очень большим праздникам.
       На улицах мало «бледнолицых» – сплошь инуиты, канадские эскимосы. Английская речь – с небольшим акцентом, это заметно даже нам. Прелестные маленькие эскимосики бегают по улицам прямо в шортах и маечках, хотя и не май-месяц. А вот красавиц-скво что-то не видать. Витька слегка разочарован, но искренний интерес ко всему окружающему затмевает это разочарование.
       Прямо в самом центре посёлка стоит автозаправка, а на каждом домике висит цистерна, куда проезжающий бензовоз заливает жидкое топливо для жилищ. Из автомобилей – джипы и пикапы, всего две или три легковушки. «Доджи», «форды», «шевроле»… случайно затесалась синяя «тойота-сёрф». Очень красивые номера в виде белого полярного медведя с надписью «Explore Canada's Arctic». Тактояктук относится к канадской провинции NWT – Northwest Territories.
       Музея никакого нет. Вероятно потому, что сам Тактояктук является большим музеем. Все улицы помечены торчащими из земли указателями (центральная называется проезд Бофорта), возле которых установлены таблички с описанием различных исторических моментов, связанных с поселением. По одной такой табличке мы с Виктором легко находим старинное жилище, хижину-землянку, очень похожую на те, в которых жили на Камчатке древние ительмены, только эта посолиднее, и пол застелен бакфанерой. Внутри пахнет, как в свежем прохладном предбаннике, и на удивление чисто.
       А посреди селения стоит на кильблоках парусный пакетбот, олицетворяющий историю Тактояктука. Экипаж судна состоял исключительно из христианских миссионеров, а само судно им подарил Папа Римский в 1937 году. Пакетботу уже шестьдесят пять лет, но он не производит впечатление развалюхи, и даже медный винт на цветной металл не украден.
       Селение заканчивается довольно быстро, дальше только мыс Флагпоул, и мы возвращаемся назад. Завтра: замена датчика эхолота (посылку привёз чиновник-«иммигратор»), сварка баллера руля с сектором (сегодня Аркадий полдня подгонял новую шпонку в развалившийся паз баллера), заправка топливом и водой, прогулка по окрестностям.
       Капитан, боцман и док слетали на «корсаре» в посёлок и вернулись ни с чем: всё закрыто, только время потратили. В ресторане шаром покати… Ладно, утро вечера мудренее.

       Утром снова перешли на стационарный пирс. Пришёл весёлый очкастый спец в оранжевом комбинезоне, подогнал сварку, и через десять минут с рулём было закончено, осталось только отрегулировать штуртросы и закрыть крышку ахтерпика.
       Потом появился такой же весёлый эскимос на топливозаправщике, и нам влили солярки под самую завязку.
       Капитан-директор филиала компании Том Эдмундс любезно разрешил воспользоваться своим кабинетом и ноутбуком для отправки и получения электронной почты. Отправили наконец-то сделанные в походе фотографии и успокоительные письма домой, скачали ледовые карты. Капитан задал Тому вопрос, сколько мы должны ему и его компании. Том сперва уставился на Николая, потом замахал руками и сказал, что не желает говорить ни о деньгах, ни об иных возблагодарениях. И ещё сказал, что ему будет приятно, если у нас останутся хорошие впечатления о Канаде и канадцах. Да, Том, не беспокойтесь. Спасибо вам большое!

       Интересная штука: на стенке у Тома висит красочный постер, из которого следует, что где-то перед нами идёт яхта с женским экипажем – мама, дочь и чёрная кошка. В прошлом году они вышли с канадской Виктории, прошли через Датч-Харбор, Барроу, Тактояктук и оставили яхту на зимовку в Кэмбридж-Бэй (ну да, в прошлом-то году почему бы и не пройти… хотя всё равно тётки в Арктике… надо же), а в этом году собираются идти дальше и пройти Северо-западный проход. На фотографиях две особы женского пола неопределённого возраста в комбинезонах (лиц почти не видно), чёрная кошечка и носовой релинг яхты, весь в сосульках. Что ж, либо встретимся в Кэмбридж-Бэй, либо будем догонять. А вдруг с ними что случится – как же они без мужиков-то?
       Николай спросил у Тома, приходила ли перед нами американская моторная яхта «Turmoil». Том ответил, что они-де собирались, но отказались от своей затеи, попав в сложную ледовую обстановку сразу после Барроу. Н-да. Конечно, всё в этом мире относительно… в том числе отношение величины и оснащённости судна к сплочённости пакового льда. У них, оказывается, даже есть свой маленький самолётик ледовой разведки, который может сесть куда угодно, благо посадочных площадок на берегу – прорва. И тем не менее, они не решились топать там, куда полез «Апостол».

       Практически закончили подготовку яхты к выходу и решили в последний вечер провести массовую вылазку в Так. Вооружили тузик и отправились всем экипажем, благо вместимость позволяет. Прокатились через всю бухту; погода отличнейшая. Произвели организованный налёт на местный супермаркет. Впечатление: сельпо, но шикарное. Всё чистенько, ассортимент – будь здоров. Пива в ресторане не оказалось, как, впрочем, и посетителей. Побродили, посмотрели уже виденное, обменялись впечатлениями, вернулись к тузику, запустили мотор и двинули на яхту. Вот-вот уже должен подойти Том на «посошок»…
       Вместо Тома подъехал бордовый пикап с кучей ребятишек в кузове, остановился у нашей баржи. Мы приветственно помахали руками – мол, заходите в гости. Пассажиры пикапа недоверчиво подошли к яхте; постепенно завязался дружеский разговор, пригласили их внутрь, пофотографировались…
       Целая семья: папа, мама, ватага детей мал мала меньше. Самый маленький – симпатичный двухлетний охламон по имени Хантер (охотник). Он с самым серьёзным видом пускал слюни у мамы на руках и крепко держался за штурвал, пока мы по их просьбе рассказывали о себе. Маму зовут Морин Грубен, и она приглашает нас отведать инуитских деликатесов.
       Литау прикинул: Тома всё нет и нет, может, и вообще не будет… а тут такое… Махнул рукой: поехали! Набились в кузов пикапа и с шутками-прибаутками отправились обратно в Так.
       Раньше мы имели возможность наблюдать местные жилища относительно издалека, теперь же домик-коттеджик на сваях открылся нам во всей своей самобытной красоте.
       Ну, во-первых – барбос, размерами и экстерьером больше смахивающий на льва, чем на кавказскую овчарку. Потом дворик, украшенный здоровенными оленьими рогами и позвонками (как позже выяснилось, белухи). Деревянное крылечко-трап наверх, причём стойки перил сделаны из старательно отобранного плавника, которого, кстати, на здешнем берегу просто навалом. Крыльцо одновременно является и балконом-верандой, украшенной в стиле обыденной жизни северного жителя: аккуратная композиция из рыбацкой сети с прицепленными к ней блёснами, шаманский бубен, весло, часть борта байдары, знак Солнца и деревянный штурвал… плюс что-то ещё, гармонично вписывающееся в общую картину. Кресла, деревянный стол, а на нём – грозный рогатый череп быка «муску». И вход в дом.
       Но прежде – о хозяевах. Морин домохозяйка, дочь местного богатея, занимается творчеством – пишет стихи и прозу, шьёт национальную одежду, поскольку её сестра профессионально танцует эскимосские танцы и даже приезжала на соответствующий фестиваль в наш Якутск. Вторая её сестра – художница, и потому весь дом уставлен и увешан её работами, от графики, гуаши и акварели до резьбы по камню.
       Основные промыслы местных северян – охота на белуху, тюленя и так называемого мускусного быка, плюс олени-карибу и морские утки. Ещё рыбалка, хотя здешние мутные воды рыбой не богаты. Белая рыба всё же составляет немаловажную часть рациона эскимоса, живущего в Тактояктуке. Олень, как уже говорилось, по-эскимосски «тукту», так что примерно понятна этимология слова «Тактояктук». Вторая буква слова изменилась на «а» ввиду особенностей английского языка. Белуха (белый дельфин) является едва ли не самым важным элементом их жизни, вокруг неё строится и крутится всё, есть и обширная бухта с названием Beluga Bay (с «г»!). Интересно, что само слово «белуха» явно русского происхождения.
       На белуху издавна охотятся во всех местах, где она обитает. Раньше её называли морской канарейкой за общительность и за богатый репертуар издаваемых звуков – трели, писк, щелчки, рёв, чириканье… Но самое страшное для белухи – вовсе не охотники, а всё более усиливающееся загрязнение мест обитания. Белуха чистюля даже по названию (хотя бывают и тёмно-серые), нефтепродукты и всякие отходы производства для неё смертельны. В северной Канаде за чистоту взялись очень серьёзно. Интересно, а у нас, на нашем Севере?
       Кстати, мускусный бык с мускусом ничего общего не имеет. Просто «овцебык» по-эскимосски – «муску», отсюда и пошло-поехало. А горе-натуралистов, вроде нас, запросто сбивает с толку. Морин сказала, что бык пахнет вполне прилично.
       Мы по очереди трогаем внушающие уважение мощные рога и заглядываем в пустые бычьи глазницы. Во все века череп – символ смерти. Олицетворение того, что находится там, за той чертой. Отчаянное желание человека жить странно сочетается в нём с подсознательным стремлением хоть на миг заглянуть в тайны изнанки жизни, и потому вид рогатого черепа с потрясающе бронированным лбом заставляет слегка вздрогнуть. От него трудно отвести взгляд.
       Тем временем хозяйка включает телевизор и уходит на кухню заниматься подготовкой угощения, а нас предоставляет детям. Дети, как и положено детям, ни секунды не сидят спокойно, лезут к нам играть, и мы шумно возимся с ними. Почему-то ребятишкам особенно нравится подстриженный налысо Виктор.
       По телевизору (в Таке своё кабельное телевидение, которое, кроме местного материала, использует ещё около тридцати каналов от спутников) начинается местная лотерея «бинго», а потому на огонёк заходят ещё две дамы и молодой мужчина с вьющимися чёрными волосами, перевязанными узкой лентой. Они раскладывают карточки с цифрами, внимательно следят за экраном и специальным толстым маркером отмечают успешные номера. Понаблюдав за ними, мы убеждаемся, что это обыкновенное лото, отличающееся от нашего только методом преподнесения и величиной максимального выигрыша (у них он равен пятистам канадским долларам). Об этом Аркадий и рассказывает гостям, после чего в две минуты чинит сломанную игрушку. Дети в восторге, но из солидности не визжат, а продолжают старательно донимать Виктора и Николая. Ларри, отец девочки по имени Ханна, снисходительно глядит на них, он – воплощение немногословной солидности.

       Они называют себя инуитами, что означает «настоящие люди». Эскимосы севера Канады имеют три различных языковых диалекта и различаются только этим. За последние же семьдесят лет всё сильно смешалось и запуталось, так что теперь принадлежность к определённой общине практически определяется местом рождения. Инуиты говорят на инувиалуите-сиглите, то бишь «языке настоящих людей».
       Стал понятен и смысл «сухого» закона в Таке. Здесь, как и ещё в трёх-четырёх местах, находится центр культуры канадских эскимосов. А северные народы в силу неких генетических своих особенностей практически лишены иммунитета к алкоголю – того самого, который всё никак не даёт спиться русскому народу. Нет его у чукчей, у эвенов, ненцев, алеутов и других коренных северян, нет его и у индейцев Северной Америки (по сути, южных инуитов). Чтобы, например, чукча спился, его достаточно подержать на стакане с неделю, и потом он хмелеет буквально от пятидесяти грамм, за стакан водки отдаст последнее, и дело обычно заканчивается печально. У женщин же, наоборот, повышенная толерантность к спиртному, но здоровья-ума это тоже не добавляет. Во все века этим пользовались белые пришельцы, безжалостно спаивая народ в обмен на шкуры морского зверя и прочие северные ценности. В Канаде, судя по всему, опомнились первыми. А в США нынче вообще достаточно родиться гавайцем или иным аборигеном, чтобы получать ежемесячно внушительное (по нашим меркам) пособие с тремя нулями. У нас же правительство ещё не скоро дойдёт до такого уровня заботы, если вообще когда-нибудь дойдёт…

       Диалог диалогом, но вот хозяйка приглашает отведать, чем Бог послал. Сегодня Бог послал мактак, мипку, акутук, пипси и ниуккаку. Желающим – каапи. Для не знающих эскимосского языка это ломтики шкуры белухи со слоем жира (разновидность уже знакомого нам по Чукотке мантака), выщипанное из нутра белухи почти чёрное мясо, эскимосское мороженое, сушёная белая рыба и чай. Желающим – кофе. Вкус? Ну… не знаю я. Кофе прекрасный. Чай тоже. Мактак – понятно, уже было, а вот мипку лично я второй раз пробовать не стану. Хотя – дело каждого… К тому же всё это несолёное.
       Отдельно следует сказать об эскимосском мороженом. Знакомое нам с детства эскимо – это не совсем эскимо, а точнее, совсем не эскимо. Начнём с того, что эскимо не сладкое. Это вскипячённый и остуженный жир оленя, смешанный с кусочками оленьего же мяса и (по желанию) ягодами. Смесь подаётся к столу сильно охлаждённой. Это и есть эскимо – акутук. На вкус – холодный жир из банки с китайской свиной тушёнкой. Несолёный, понятно. Не могу сказать, что я был в восторге.

       Мы вышли на веранду перекурить – Морин, Ларри и я. Перед нами открылся великолепный ландшафт: берег с тихой лагуной и ровная синь залива с падающим в него ярко-пурпурным диском Солнца на фоне пылающего оранжевыми разводами неба.

Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне давно уснуть бы надо –
Почему-то мне не спится…
(Александр Городницкий)

       Идёт неторопливый разговор; Морин берёт на руки Хантера и, не стесняясь, начинает кормить его грудью, монотонно выводя ритмичным речитативом:
       – Спи, мой маленький мальчик Хантер, да, да, да! Скоро ты станешь большим и сильным, да, да, да! Скоро ты станешь великим охотником, да, да, да! Ты будешь любить свою землю и помнить тех, кто пришёл до тебя…
       На вопрос, хотела бы она съездить в Россию, Морин качает головой: «Нет. Вы, русские – хорошие люди, но мне не по нраву ваше правительство». М-да. То же самое я уже слышал от моряков «Келли Оваюак». Они не боятся прямо говорить правду в глаза и не юлят. Причём умеют это делать, не вызывая ответной обиды. Они гордятся своей родиной, как и любой другой народ, умеют быть честными перед иноземцами. Хотя, лично мне показалось, что они очень похожи на нас, русских. Очень. Только с ругательствами у них слабовато – нет нашего разнообразия, хотя три своих «нехороших» слова они вставляют куда угодно и совершенно не стесняются. И выпить умеют – ну почти совсем как мы. Здесь я имею в виду не инуитов, а отдельных бледнолицых жителей Британской Колумбии и берегов озера Онтарио, в том числе и поляков по происхождению.
       Так что по-ихнему выходит, что русские и русское правительство – это два разных понятия. Интересное предположение. Что-то в этом, несомненно, есть. Морин сказала, что России нужен лидер-женщина, и вот только тогда… Может, ей со стороны виднее?
       Морин вручает нам презент – два здоровенных куска свежей оленины в целлофане и белую рыбу. Строго сказала, что в море непременно нужно есть витамины. И ещё каждому по красивому камешку из бухты Тактояктук, на выбор. Мы тепло прощаемся с гостеприимными инуитами и фотографируемся на память возле дома. Ларри отвозит нас к яхте.

       Перед отходом удаётся-таки встретиться с Томом, который прибыл на положенный «посошок», привёз гостинцев и свежую ледовую карту. Ещё сказал, что «Келли» с нашими новыми друзьями будет в Кэмбридж-Бэй четыре дня, так что есть шанс свидеться. Мы объясняем ему принцип положенных трёх тостов, искренне благодарим его и прощаемся.
       Уже почти отвязались от баржи, как вдруг снова появляется Ларри на своём бордовом пикапе и что-то кричит – оказывается, привёз в подарок толстый англо-эскимосский словарь с дарственной надписью и пожеланием удачи по пути домой. В словарь вложен флажок Канады. На этом мы отдаём швартовы, машем руками и отходим. Двадцать седьмое августа.
       Спасибо гостеприимной Канадской земле и её добрым людям! Вообще-то, мы прощаемся не со всей Канадой, а только с Тактояктуком... «Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия». Между прочим, первые признаки ностальгии отмечены уже у каждого члена экипажа.

ч. 3, гл. 4. Вдоль страны миллиона озёр

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 4. Вдоль страны миллиона озёр

       Такое впечатление, что компас уснул сладко и надолго. Чем его пробудить? Ничем. Бесполезно.
       Мы вышли тем же самым фарватером, которым входили, потом подняли паруса и легли на генеральный курс к мысу Батерст, за которым будет поворот на ост в сторону залива Амундсена. Погода отличная; галс – как всегда, бейдевинд.
       Ночью на уже более-менее тёмном небе Виктор наблюдал слабое полярное сияние.
       После мыса Обсервейшн запустили дизель и убрали всё, кроме бизани, потому что направление ветра стало абсолютно «апостольским», то есть точно «в морду».
       Залив Франклина встретил яхту серповидной девятибалльной ледовой перемычкой, тянущейся с севера на юг и закручивающейся против часовой стрелки. Пришлось идти на зюйд вдоль этой перемычки, углубляясь в залив и здорово отклоняясь от генерального курса, но зато невыгодный манёвр было вполне компенсирован тремя примечательными штуками.
       Во-первых, Smoking Hills – Курящие Холмы. Так называются гористые образования на юго-западном берегу залива Франклина, сложенные из сланцевых пород. Каждой весной (и до первого снега) там начинаются обильные возгорания, днём видимые как столбы серого дыма, а ночью как многочисленные костры. Над холмами лежит устойчивая толстая серая полоса природного смога, и выглядит это как слоистое тёмное облако над иным городом-неряхой. Вскоре мы заметили во льдах узенький проход и повернули налево, кормой к горам Смоукинг-Хиллз, которые быстро растаяли вдали.
       Во-вторых, сразу после прохода полосы льда мне довелось наблюдать интересное явление: перпендикулярно курсу на гладкой воде лежала узкая, метра полтора в ширину, полоса ряби, уходящая далеко на север и на юг. При её пересечении в лицо дыхнула прохладная свежесть и тут же пропала в общем безветрии. Наверно, в этом месте встречались какие-то перемещения воздушных масс, явно накладываясь ещё и на течения. Такая странная дорожка на гладкой тёмно-синей воде…
       А потом в четверти кабельтова от яхты я увидел лох-несское чудовище. Ы-ы! Над водой торчали два чёрных бугра, а чуть позади одного из них вода слегка бурлила. Таинственная Несси шевелила хвостом, явно собираясь напасть. На мой вопль наверх вылезли все: Несси? где Несси?! Ещё бы, кому не хочется сделать переворот в науке. Мы резко подвернули влево. Чудовищ оказалось аж три. Пустив по фонтану, два сразу ушли под воду, а третье оказалось большим чёрным китом. Кит пару раз выдохнул, потом показал хвост и был таков. Открыли определитель – ну да, всё правильно.
       Гренландского кита легко отличить по необычной форме огромного дугообразного черепа, похожего на лук. Когда кит лежит на воде, он очень напоминает Лох-Несское чудовище, в справочнике так и написано. Эскимосы про Несси не знают, а потому спокойно бьют гренландского кита уже много веков, это их постоянный народный промысел.
       Гренландский кит, насколько я понимаю, говорит о близости Гренландии, да?

       Почти на контркурсах в двух-трёх милях слева прошёл морской буксир «Эдгар Котокак», родной брат «Келли», волоча за собой две баржи с грузом. Шёл из Кэмбридж-Бэй в сторону Така. Сказал, что нужно держаться ближе к берегу, и тогда вполне можно пройти мимо тяжёлых льдов, лежащих у нас на пути. Полученная нами ледовая карта оптимизма не прибавляла, но надежда появилась.

       Говорят, что Финляндия – страна тысячи озёр. Неправда. Страна тысячи озёр – это Аляска. Но в таком случае Канада – страна миллиона озёр. На карте вся суша издырявлена голубыми пятнышками, густо соединёнными между собой ниточками рек, речушек и ручейков. А ведь показаны далеко не все, гляньте на масштаб…
       Без карты тоже очень красиво. Канадские облака созданы исключительно для того, чтобы их писали акварелью. То пушистые, то рваные, то слоями, то всё вместе… не скажу, что никогда в жизни не видел ничего подобного, но сильно впечатляет. Анатолий по пять раз на дню издает «ухи» и «ахи» и всё клянётся вынуть масляные краски (может, когда-нибудь произойдёт что-то такое, что возьмёт и вынет). Пока что он только рисует карандашом различные эпизоды из нашей яхтенной жизни. По окончании похода надо будет всё это дело отксеропупить…

       У мыса Парри вместе с прогнозом погоды и ледовой картой от двадцать восьмого августа приняли грустное известие: от сердечной болезни скончался Владимир Ершов, близкий друг Литау, руководитель Тверского информационного агентства «Созвездие», один из вдохновителей проекта «Большой восьмёрки». Коля, держись. Мужчины не плачут, мужчины огорчаются...
       Помянули. Что ещё можно сделать? Человек – он, конечно, бессмертен, но в своём бессмертии ему суждено часто прощаться с теми, кого он любит, и с кем ему прощаться совсем не хочется. Таков уж его Вечный Путь, постепенно делающий человека земного Человеком Вселенной…

       После залива Франклина прошли залив Дарнли, пересекая который, легко преодолели несколько узких трёхбалльных полосок.
       Ночью тридцатого августа «Апостол» миновал мыс Лайон и упёрся в почти сплошные льды. Сильное западное течение на глазах уплотняло массив, протащив яхту за полчаса аж на целых три кабельтова и втягивая её в голодное скопище льдин. Плюс потихоньку оживающий ветерок с не самого выгодного для нас направления.
       Мы уже в заливе Амундсена, который мне упорно хочется называть проливом – да он и есть пролив, впадающий далее в пролив Долфин-энд-Юнион, которым нам плыть, если мы хотим достичь Кэмбридж-Бэй и дальше идти Северо-западным проходом. Впереди всё забито льдами. Прорываться на норд и влезать туда с севера бессмысленно: двухбалльные льды там упираются в пяти-, семи- и девятибалльные, так что есть лёгкий шанс в точности повторить ситуацию в заливе Маккензи, только с непрогнозируемым результатом. По югу залива Амундсена льды стоят практически вплотную к приглубым берегам, и ни одной спасительной бухты типа Демаркейшн. Остаётся одно – вернуться чуть назад и спрятаться в единственно укромной бухточке Пирс-Пойнт-Харбор, ожидая, что южный или юго-восточный ветер растащит эту груду льда. Или она рассосётся сама собой, если вообще ничего дуть не будет (ага, размечтались, как же…).
       Карты нет. Вернее, есть, но только генеральная. Бухточка на ней – миллиметр в диаметре. Пока подходили к берегу, с запада на глазах приволокло густой серый туман. Видимость упала до двадцати метров. Плюс льдины и сильное течение. Компасу давно и упорно снится отметка «150», и ничем его не пробудить.
       Литау без особой суеты консультировался то с радаром, то с картой, то со слепым рулевым (то бишь со мной), а я крутил штурвал по его командам снизу, виляя между льдинами. Пришлось понервничать, ибо сложно рулить, когда не видишь, куда ехать.
       Нужно отдать должное мастерству капитана, особенно если учесть, что наш радар на мачте стоит криво. Туман натащило столь плотный, что вход в бухточку (шириной в три с половиной кабельтова) я вообще не заметил. Кричу вниз:
       – Что там впереди? Ни черта ж не видать!
       – А всё, – и Николай высунулся из люка, удовлетворенно улыбаясь. – Ужо внутрях.
       Во как. Получилось здорово, хотя конструктор «Апостола» Конюхов как-то раз и объявил во всеуслышание, что Литау – «человек, в парусе случайный».
       Якорная стоянка оказалась беспокойной, потому что внутренним течением по бухточке таскает здоровенные льдины, которые норовят наползти на яхту, а ещё потому, что опять отказал брашпиль, на этот раз уже всерьёз. В итоге почти до самого следующего утра Аркадий возился с ним, пытаясь найти, куда там девается всё электричество. Низковольтный паяльник почти не греется, и поэтому он использовал проверенный старинный, похожий на томагавк, разогревая его на газе плиты и наматывая километры с камбуза в форпик и обратно.
       С самого момента постановки на якорь пошла отчаянная борьба с льдинами. Они в бухте слишком большие, чтобы их можно было вот так запросто отпихнуть. Толстые и голубые – это многолетний лёд, который живёт здесь постоянно, дрейфуя всё лето от одного берега бухточки до другого. После обеда, несмотря на дождик и колючий ветер с веста, капитан с боцманом спустили тузик и отправились на экскурсию.
       Бухта являет собой почти круг, если не считать маленькие заводи, ограниченные то косами, то глыбами жёлто-коричневого камня. Вокруг неё взлетают вверх довольно высокие для этих мест скалистые горы – одна из них живо напомнила фантастический каньон, известный по фильму детства «Золото Маккены». Посреди бухты торчит каменный островок, похожий на старый башмак или брошенную впопыхах казацкую папаху. Согласно лоции, островок называется Хаб, он высотой двенадцать метров и имеет посередине пещеру-проход. Очень красиво. Вход в бухту образуют две узких каменистых косы, заканчивающиеся скалами-бульбами. Похоже на руки великана, сграбаставшего бухту – никому не дам! Кстати, о «дам» и «не дам» – разумеется, не забыли выпить за дам бухты Пирс-Пойнт-Харбор.
       А ещё бухта раньше была обитаема: высадившись на берег, капитан с боцманом обнаружили несколько рыжих бочек из-под солярки, пару брошенных пустых балков и вполне готовую к приёму жителей уютную хижину – вернее, домик на каменистой косе южного берега бухты. Хижина, как и всё в Канаде, не заперта на замок. Внутри – постели, стол, стулья, телевизор, видеомагнитофон с кассетами, печка с запасом солярки, книги и прочий домашний уют. Не хватает только канарейки. Кто хозяева и где они могут быть в данный исторический момент – осталось неизвестным.
       От бухты на юг ведёт гравийная дорога, а, забравшись на высокую скалу, исследователи-пионеры обнаружили прекрасный вид на окрестности, включая огромный остров в виде низкого широкого цилиндра, поставленный посреди соседней бухточки. Что же касается льдов, то, насколько хватало глаз, море к северо-востоку было практически чистым. Надо уходить! Западный ветер унёс льды далеко вперёд по нашему пути и продолжает дуть.
       Ночная попытка поймать спутник «Инмарсат» увенчалась полным фиаско: высокие скалы напрочь заслоняют линию горизонта и скучающие по нам спутники.
       С утра спешно снялись с якоря и вышли из бухты за двумя зайцами – за прогнозом погоды, ну и попробуем идти дальше нашим курсом, насколько будет возможно.
       Сразу наволокло густой и пушистый туман. Наказание, что ли? Рассасывался часа три. Где-то с час вместе с нами шла красивая маленькая радуга, которая начиналась в молочно-серых клубах метрах в пятидесяти от яхты и упиралась прямо в воду чуть слева по корме, буквально в полуметре, так что её можно было даже аккуратненько потрогать. Тёплая… Радуга – это путь к Солнцу. Так это слово переводится со старославянского.

We believe we’d catch the rainbow,
Ride the wind to the sun.
Sail away on ships of wonder…
(из песни «Поймай радугу» Ричи Блэкмора)

       Спутник упорно не хочет ловиться. Выглянуло лукавое солнышко и быстренько растворило туман. Стало тепло, подул весёлый бакштаг, «Апостол» поднял грот и геную. Правда, ход сразу упал с семи узлов до четырёх, но зато экономия топлива налицо. Кто знает, где и когда удастся заправиться?

       По пути попадаются отдельные красивые многолетние льдины – причудливые бело-голубые нагромождения угловатых торосов, похожие на башни средневековых крепостей – а также неширокие пятибалльные перемычки. «Апостол» степенно движется в сторону пролива Долфин-энд-Юнион, которым заканчивается залив Амундсена. В самом-то проливе льда нет, но его горло с нашей стороны забито полями мощностью от двух баллов до девяти.

       Последний день лета! Солнышко дразнится, море почти гладкое, даже как-то тепло. Но дыхание осени уже чувствуется – холодное такое, еле касается щёк, как бы вежливо напоминая, что скоро, скоро, скоро… Опять идём под дизелем, потому что ветер выключился.
       Ледовая карта обещает впереди шестибалльную перемычку-язык до самого берега, а потом до самого Долфина будет три балла. Казалось бы, нам, продравшимся сквозь «девять плюс», эти шесть и три – тьфу. Нет, не тьфу. Не всё так просто. И датчик эхолота последний, больше не будет ни при каком раскладе.
       Вечером прошли селение с политическим названием Клинтон и упёрлись в непроходимую торосистую полосу. Полтора часа мыкались туда-сюда, как потерявшийся мышонок, и поняли, что нужно ждать завтра. Ветра нет вообще, но попутное течение в полтора узла должно сделать своё дело. Стали искать место для ночлега – ну ни одной приличной льдины! Стамухами здесь и не пахнет, потому что десятиметровая изобата начинается сразу у берега. А из плавающих льдин все какие-то хилые и гнилые, на такие даже выпрыгивать с ледовыми якорями опасно – ещё провалишься. И подводные тараны у них по три метра, и тоже гниловатые.
       В результате поисков выбрали большое, метра четыре в высоту, нагромождение немыслимых светло-голубых торосов с покатыми боками и с третьего раза приткнулись с более-менее подходящего края. Привязались обыкновенным швартовом, заведённым с носа и кормы, обнеся его вокруг ледяных глыб и вырубив в них подобие ледяных битенгов. Приняли погоду и лёд. Погода, что называется, шепчет: ветер поочерёдно со всех сторон сразу скоростью ноль метров в секунду, через сутки возможен такой же попутный. Что касается льда, то обещают везде три балла до самого Долфина пополам с чистой водой, а вот за нами остались и девять баллов, и шесть, и семь… Хорошо бы, если не врут. А могут. Из космоса-то не всё видно.
       Нас тащит вперёд по генеральному курсу со скоростью ноль целых девять десятых узла. Посчитали – через пять суток должно втащить в пролив. Посмеялись, конечно. И вышли наверх посмотреть на ночное небо, по которому, честно говоря, уже соскучились – за столько времени ни разу. Еле-еле нашёл Полярную звезду. Её не оказалось на штатном месте: обе Медведицы непривычно задраны кверху, а Полярная чуть ли не в зените. Ну да, всё правильно… широта почти семьдесят. Эту параллель мы уже трижды пересекали туда-сюда, пока шли до Амундсена, и уже не отмечали (сколько можно?).
       Ну и, как положено на Севере, полярное сияние. Вижу его впервые. Ва-а-а-а-а!... Хотя Николай и говорит, что это ещё цветочки, довольно бледно, опять же луна мешает красоте. Вот дальше будет… Мне же пока и этого достаточно. Где-то читал, что любые эмоции должны быть дозированы, а то человек легко может перегореть, как плавкий предохранитель.
       Тишина… только маленьким детским ксилофончиком звучит капель – льдина потихоньку тает. От неё отвалился приличный кусок и нахально поехал к берегу поперёк течения. С чего бы? М-да… сколько ещё маленьких загадок попадётся каждому из нас в этой жизни!
       Вдалеке по нашему пути какое-то время маячил белый огонёк, словно чьё-то судно подошло ко льдам с той стороны, разочаровалось и повернуло обратно.
       Ну и – ошеломляющая новость. Француз Эрик Броссье, вышедший второго августа из Мурманска на яхте «Вагабон», вчера уже обогнул мыс Дежнёва и вышел в Тихий океан. Вот так; ни отнять, ни прибавить. Северный Морской путь пройден французской парусной яхтой за одну навигацию – и всего за один месяц, за август! Обалдеть. Ну, даёт российская Арктика в этом году – вообще льдов нет. А у нас тут… Эрик, правда, ещё не прошёл Северо-западный проход. А вот немец Арвед Фукс на своём «Дагмар Оне» уже прошёл в девяносто третьем году (и никого не волнует, что тоже практически по чистой воде, вот прошёл и всё). Где Фукс сейчас, пока неизвестно, но что-то не верится, что он сильно отстал от Эрика. Таким образом, шанс стать первой яхтой, обошедшей Северный Ледовитый океан по периметру, тает на глазах. Мы прошли только половину, даже не прошли – продрались. Значит, будем биться за тот же рекорд, только с маленьким уточнением: «первая российская яхта». Но если учитывать фактор ледовых условий, то «Апостол Андрей» всё равно впереди планеты всей, и с отрывом. Жаль, что никто не станет учитывать этот фактор. Поймут только капитаны, которые водили по Арктике свои корабли. А они только молча кивнут, и всё.

       Первое сентября! Витьке пора на учёбу, а потому его выгнали наверх, поставили за штурвал (хотя и не его вахта) и сняли на видео для истории. Запустили дизель и потопали вперёд, благо лёд очень сильно разредился – два-три, не больше, хотя есть и непроходимые места, которые надо объезжать.
       Кстати, мы обычно говорим «ездить», поскольку это придаёт понятию «мореплавание» какой-то свой тёплый, домашний вкус. Уже неоднократно меня поправляли на берегу, что моряки ходят, а не плавают, и уж тем более не ездят. Примерно половина из поправляющих, как правило, ещё и уточняет, что именно «плавает» по морю. Это всегда веселит, поскольку как раз эта самая половина не то что в океан – вообще никуда ни разу ни на чём не «выходила».

       Вокруг очень красиво. Можно попытаться описать окружающее, но, как я ни буду стараться, получится очень жалко. И даже совсем не обидно за это, ибо – кто сумеет эту красоту описать? Увидеть тоже не так просто, но мне повезло, я тут, и душа поёт…
       Подумалось: и чего не взял с собой плейер? Кассет куча, всё самое отборное (кстати, как-то так получилось, что всем на борту нравится Олег Митяев; довольно показательное совпадение вкусов шести разных человек). Магнитофон в плавании особо не послушаешь, потому что, во-первых, надо дать поспать отдыхающей вахте, а во-вторых, нужно беречь аккумуляторы. Стоянка в порту – другое дело, когда на борт дают двести двадцать вольт. В Америке с этим сложнее, поскольку здесь напряжение сто десять, да ещё и шестьдесят герц. Но плейер-то, плейер! И тут Анатолий обнаружил на сусеках плейер, оставшийся в наследство от доктора Левина. Плейер хандрит, играть не хочет, и расстроенный Семёнов пожаловался на него капитану. Литау куда-то внутрь дунул-плюнул, и заиграло. Теперь у нас есть «переходящий плейер» для вахты. Главное, чтоб от руления не отвлекал. И чтобы батареек хватило.

       Довольно сплочённый лёд поджимает с норда, нависая над проложенным курсом яхты и сдвигая нас всё больше вправо, к берегу. Доходит уже до того, что «Апостол» идёт почти на зюйд. Это совсем ни к чему, ибо берег достаточно круто закручивается к норду двумя петлеобразными бухтами, оказаться в которых совсем не хочется – они отрезают от входа в Долфин. Обещанные три балла плавно переходят в четыре-пять, а к норду обозревается почти сплошное поле. И тут неожиданно мне на помощь приходит не кто иной, как Саша Киреев…
       Это уже второй раз. Первый раз – уже не помню точно где, но во время ночной вахты я явственно услышал его голос и почувствовал его присутствие: «Юра, валишься, валишься, на компас смотри!» Помотал головой – точно, валюсь под ветер; поправил курс, а Саша уже исчез. И вот снова: гляжу всё больше к югу, высматриваю, где льда поменьше, аж глаза режет, и вдруг – лёгкое касание правого плеча и прямо отчётливо тихий Сашин голос: «А вон, влево!» Тряхнув головой, смотрю сначала вправо – там, понятно, никого. А налево во льдах и впрямь узкий проход, который потом заметно расширяется и ведёт точно по нужному курсу; правда, неясно, далеко ли. И вообще, льды как-то реже стали, что ли… Поворачиваю туда и думаю: только бы в тупик не заехать… Нет, всё получилось нормально, минут через сорок сдал штурвал капитану, и он к концу своей вахты вывел «Апостола» на почти чистую воду, ту самую, которая «айс фри». Так что – спасибо, Саша! Да, глюки. И что? Глюки весьма полезные и своевременные.

       Итак, к ужину первого сентября льды закончились, а вместе с ними и очень непростое море Бофорта. Строго говоря, формально море Бофорта закончилось ещё на мысе Батерст (и начался залив Амундсена), но субъективно – только сейчас.
       Оглядываясь назад, за корму, где оно, море, угрюмо сопит нам вослед, тяжело ворочая своими паковыми льдами, кажется, что ничего сложного… прошли, и всё… ну, пообжимало… ну, потёрло, покорябало… Ну, понервничали малость. На душе легко, хочется тихо хохотать во всё горло, бахвалиться перед самим собой. Нирвана… Так всегда, когда что-то сложное или опасное уже позади.
       А сейчас «Апостол» вошёл в череду проливов Северного Канадского архипелага, и первый из них – пролив Долфин-энд-Юнион. Начинается второй этап нашего арктического променада – прохождение проливов, которое должно закончиться огибанием полуострова Бутия, где лёд ещё и не думал вскрываться.
       Слева виден берег острова Виктория, справа – материковая Канада. Лёд, конечно, ещё попадается, и много, но против того, что было там, в море Бофорта, это уже мелкая мелочь.

       Ночью второго сентября яхта, наконец-то, входит в пролив Долфин-энд-Юнион. Невысокие берега, между которыми около тридцати миль; кое-где торчат красные створные знаки и ставшие уже привычными шарообразные антенны аэрорадиолокационных маяков-ответчиков (а может, это станции ПВО, кто их разберёт?).
       Отдельные встречные льдины с темнотой становятся и вовсе опасными. Пару раз натыкались, и хорошо, что на небольшие (бум, трах-бабах!). Плюс компас, который не зависит от действий штурвалом и упорно показывает то год начала перестройки, то день взятия Бастилии. Приходится нести вахту втроём без подвахты – один на штурвале, один на носу вперёдсмотрящим, а вахтенный начальник – на радаре. Это несколько выматывает, и спальный мешок кажется лучшей наградой, которую только можно придумать.
       Странное название пролива объясняется названиями двух шлюпок из второй сухопутной канадской экспедиции Джона Франклина. Спустившись по реке Маккензи, отряд разделился: сам Франклин повернул налево в сторону Аляски, а доктор Ричардсон – направо. Шлюпки Ричардсона «Dolphin» и «Union» тогда добрались аж до реки Коппермайн, что в заливе Коронейшн.

       Следующие два дня посвящены дальнейшему прохождению пролива, и ничем особенным не знаменательны. Берег довольно далеко, и только перед входом в следующую акваторию – залив Коронейшн – «Апостол» приближается к ним настолько, что можно что-то рассмотреть.
       Это какая-то специализированная станция на мысе Леди Франклин, много антенн и мало домов.
       Это многочисленные острова, в том числе острова Герцога Йоркского. Красив остров Эдинберг: «Апостол» проходит довольно узким проливчиком между ним и островом Марри, хорошо видны ниспадающие в воду скалы, похожие на бульбообразные наплывы, словно от гигантской электросварки. С моей точки зрения, пейзаж скучноват, но наш эстет Семёнов чуть ли не вопит от счастья, пылая желанием всё это нарисовать. К его расстройству, мы быстро проходим это место – даже карандашный набросок толком не сделаешь. До бухты Кэмбридж-Бэй остаётся всего 125 миль.

       Незадолго до этого, при огибании мыса Леди Франклин, с компасом происходят совершенно несусветные чудеса: яхта чётко лежит на курсе, прицелившись на очередной островок, а картушка то уедет вправо градусов на 25, то влево на столько же. Что ещё за напасть? И как дальше ехать, когда компас необъяснимо врёт в таких диких масштабах? Оказалось, вполне объяснимо. В Таке Виктор прикупил несколько баночек с чипсами «Принглз», и одну из них мы приспособили в качестве пепельницы, при перекурах выставляя её прямо на резную деревянную полочку нактоуза. А донышко-то у баночки оказалось не алюминиевым, а жестяным, так что курс меняется и зависит исключительно от того, куда поставишь пепельницу после очередного использования. Витьку, который в это время ковырялся на камбузе, обозвали вредителем Негоро* – тем более что тот на «Пилигриме» тоже выполнял обязанности кока. Пепельницу убрали, она торчит в дырке от снятого вентиляционного грибка, что слева-сзади от рулевого. Потом коварный старпом Аркадий, который сам не курит и другим не даёт, выкинул её за борт.
       * Жюль Верн, «Пятнадцатилетний капитан».

       Витька мечтательно произнёс, блаженно закрыв глаза:
       – А там сейчас все сочинения пишут… типа «Как я провёл лето»… ух, я им напишу!..
       – Ты сперва доплыви до того места, где сочинения пишут, – съязвил прагматичный Аркадий.
       – Доплывём, – обнадёживающе пообещал ему Витька.

       Ночью 3 сентября вошли в пролив Дис. Погода отличная, а в четыре часа ночи, когда уже начало светать, вдруг подуло. Подняли все паруса и вырубили дизель – нехай отдохнёт. Появилась возможность включить «стиральную машину» – болтающийся за кормой кончик, к которому привязаны носки и майки. Просто, удобно, спокойно и бесплатно. Главное – успеть «выключить» её перед переходом на дизель, иначе всю постирушку банально намотает на винт. Есть и ещё один минус: постиранное в морской воде при малейшем похолодании начинает жадно впитывать влагу из воздуха, так что стирать рекомендуется только носки, бельё и носовые платочки. Зато морская пена отстирывает хорошо.

Продолжение: