Ворота в Арктику
Часть 2. НА РУМБЕ - НОРД!
Глава 2. Ворота в Арктику
Вход в бухту Провидения поразил дикой угрюмой красотой Севера. Серые вечерние скалы без признака деревьев, каменистые осыпи, крутые отроги окаймляющих бухту высоких хребтов. Почти инопланетный пейзаж.
Ветер стих совершенно, и «Апостол» мягко скользит по волшебной зеркальной глади, негромко стуча дизелем. Спустилась светлая июльская чукотская ночь.
Примерно в середине бухты с её восточного берега сбегает и тянется поперёк фарватера низкая, совсем незаметная коса, за которой лёгкими бурунами выделяется небольшая отмель. Это место рекомендуется аккуратно обойти слева. А чуть дальше бухта разделяется: налево – бухта Всадник (это почти фиорд), направо – бухта Эмма (ныне Комсомольская), где, собственно, и расположены город-порт Провидения на северо-западном берегу и полузаброшенное селение Урелики на юго-восточном. В четыре часа ночи бросили якорь напротив спящих Уреликов, похожих на Сталинград, быстренько спрыснули приход и отправились спать, хотя было совсем светло.
Утром, пока стояли на якоре, ожидая «добро» на подход к причалу, яхту проведал небольшой серый кит. Вынырнул, отметился громким «пуфф!» и погрузился. Они частенько заглядывают в бухту Эмма, ничего и никого не боясь – здесь их никто не трогает. Потом мы ошвартовались у ржавого пирса-понтона, огляделись и озадаченно приумолкли.
Провидения – ворота в Арктику, что явствует из огромного плаката, украшающего торец одного из домов возле порта. Ворота в Арктику с первого же взгляда навевают нестерпимо зудящую тоску. Можно рассуждать по-всякому, но большей помойки или свалки, в которую может быть превращён жилой населённый пункт, я ещё не встречал нигде. Помню, какое удручающее впечатление оставила в памяти прогулка по селению Никольскому на Командорах, в 97-м, но там просто печальное запустение, а здесь… Тарковский, снимая своего «Сталкера», просто не знал о существовании порта Провидения – а, наверно, в те времена порт Провидения и не был таким. Тогда ещё всё процветало, развивалось и мечтало о светлом будущем. Караваны шли по Севморпути один за другим. А теперь… Печальные обшарпанные дома с грудами мусора и металлолома вокруг, наваленные везде бесчисленные катушки кабеля, руины пришедших в негодность строений, ямы и обломки, кирпичи, шлакоблоки, арматура и бочки из-под соляра, всё какое-то убитое. Самый восточный край огромной и цивилизованной Евразии имеет главными своими колерами унылый серый цвет камней, бетона и цемента, тёмно-рыжий цвет застарелой ржавчины и пёстрые вкрапления разноцветного мусора. Из сваленного тут и там металлолома можно, наверно, спаять супертанкер. Одним словом – разруха.
За последние пять лет население города резко уменьшилось, хоть он и пытается как-то возродиться. Оказывается, здесь раньше размещалась целая танковая дивизия со всей положенной инфраструктурой. Издержки её сокращения живо коснулись и порта, и города в целом. Ощущение гулкого запустения. Ау! Люди, где вы? После девяти вечера на улицах ни души. Но на две с половиной тысячи населения – двадцать мини-баров и ресторанов. Количество изумляет, однако в кабаках пусто, потому как вторник. А вообще народ пьёт, причём пьёт страшно. В России, понятно, пьют везде, но тут…
Выходим на центральную площадь – на ней торчит облезлый памятник Ленину, весьма характерный для северо-востока России: метра полтора-два высотой, и на отца социализма похожий лишь лысиной и позой. Почти такие же шедевры стоят в Елизово и на Командорах в Никольском, а Литау, смеясь, рассказал, что аналогичная скульптура есть и на мысе Шмидта, причём имеет приплюснутый и вмятый анфас: видать, кто-то, малость перебрамши, сильно осерчал на вождя и двинул его по лицу лопатой, в результате чего нос стал впуклым...
Мама родная… да как же здесь люди-то живут? А вот так и живут. Нормально живут: работают, женятся, растят детей и – представьте себе! – улыбаются, несмотря даже на то, что цены выше камчатских процентов на восемьдесят, а зарплата та же (когда её платят).
Есть смутные подозрения (и подтверждённые рассказами свидетелей), что в примерно таком же состоянии находятся почти все наши северные порты – Диксон, Тикси, Певек… Изучение и освоение Арктики теперь никому не нужно. Большинство полярных станций брошено. Пробирающиеся за ледоколами длинные караваны судов и романтика северного плавания, взрастившие не одного только Конецкого, остались в бравурно воспетом прошлом. А будущее… будущее представляется с большим трудом. Наверно, наш Север беден и бесперспективен... Объевшейся за счёт дальних регионов Москве до живущих здесь людей нынче дела нет.
Но от грустного до смешного – один шаг. Хохоча, Николай припомнил казус, имевший место в прошлом походе. Дело в том, что, пока яхта пребывала на Камчатке, наше правдивое телевидение сняло-заготовило сразу несколько роликов об «Апостоле Андрее», и один из них восторженно рассказывал о том, что, мол, яхта успешно достигла северных наших земель; ну, содержание соответствующее, интервью капитана (конечно, снятое внутри яхты) и так далее. На самом деле бесконечные чиновничьи согласования на три недели задержали яхту в Провидения, где экипаж просто изнемогал от безделья и невозможности выйти в море. Не пускают «Апостола» в Арктику, и всё тут. Вот бы ещё телевидение об этом знало. Но оно не знало, а поэтому в положенное по графику время, когда (по их расчётам) «Апостол Андрей» должен был достичь острова Врангеля, в «Теме» у Гусмана на всю страну вышел соответствующий репортаж. По всей России доверчивые зрители сидели и цокали языками, а жители Провидения чуть не обалдели: первый канал показывает интервью капитана «в прямом эфире» из «родильного дома белых медведей», а в окошко видно, что яхта у пирса стоит. Налицо перемещение по времени и искривление пространства. Было весело.
А верхом блаженства стала обыкновенная общественная баня с горячей водой и парилкой – настоящее чудо, смысл которого начинаешь понимать только тогда, когда его нет.
Очень сильное впечатление произвел местный краеведческий музей: после него я публично поклялся больше никогда не рассказывать анекдоты про чукчей. Как неожиданно (для меня) выяснилось, это свободолюбивый, мужественный и умный народ, сумевший не растерять свою более чем трёхтысячелетнюю (!!!) историю и самобытную культуру, несмотря на длительное планомерное спаивание и повальное разграбление как американцами, так и русскими.
Экспозиция музея, находящегося в отличном состоянии и имеющего пять залов, удивляет и потрясает. Например, именно чукчи придумали эту хитрую защёлку на острие гарпуна, которая не позволяет добыче соскользнуть. Тонкая работа – остриё, защёлка на оси, и ведь всё костяное. А ещё кожаные лодки-байдары, вёсла, одежда, ножи, черепа морского зверя, , рога-клыки... да много чего, всякие ритуальные и обиходные поделки… я считал, что неплохо знаком с бытом наших северных народов, но этих двух часов мне оказалось крайне мало.
Давнее желание иметь дома половой член моржа не сбылась. Увы. Дело в том, что только у двух животных фаллос внутри имеет кость. Это морж и ещё кто-то, сейчас не помню. Величина и форма этой моржовой кости приводят дам в восторг, а мужчин в замешательство, и даже вошли в расхожую поговорку. В музее лежал не самый большой экспонат, притом единственный, и возможности разжиться замечательным сувениром не представилось. А вот в прошлый раз всему экипажу «Апостола» повезло: чукотские охотники сделали отличный подарок каждому. Ну да ладно. Если очень постараться, то вполне можно обойтись и без моржового члена в доме, не так ли?
Визит в музей закончился безуспешным добыванием огня с помощью трения в настоящей чукотской яранге, а также импровизированным танцем с игрой на звонком шаманском бубне. Кроме того, каждому из нас торжественно был вручен могучий талисман – зуб моржа. На память. Ну, не член, так хоть зуб… Спасибо!
Полтора дня в Провидения пролетели незаметно. За время стоянки подлатали грот, пополнили запасы топлива и воды с помощью друзей. Друзья – это знакомые Николая и Аркадия по прошлому заходу капитан-директор порта Михаил Маркелов и капитан буксира «Капитан Беломестнов» Сергей Зорькин. Посидели за рюмкой чая, а потом Николай решил покатать их на яхте по бухте Эмма. Кататься по выходным на яхте – удел аристократов, не так ли? Ну разве не приятно почувствовать себя аристократом хоть на часок?
Я остался на берегу и снимал скользящую туда-сюда яхту на фото- и видео. Не все знают, что самое досадное для яхтнутого – это осознание того, что почти нет возможности созерцать свою парусную красавицу со стороны. Как правило, все кадры экипаж щёлкает с борта, и это вносит некоторое однообразие в отснятый материал. Тем более, если речь идёт о будущем фильме – а фильм, по словам Николая, делается параллельно походу. При всяком удобном случае Литау посылает в Москву отснятые кассеты, а режиссер Ирина Зубковская их там кромсает и клеит на компьютере, рождая художественно-публицистическую видеохронику. Правда, тут мне немного непонятно, как можно монтировать фильм, не имея всего отснятого материала? Стиль, темпоритм – это же всё надо как-то рассчитать и прочувствовать, укладываясь в заданное время… или фильм будет безразмерный? Ай, ладно – они там профессионалы и наверняка знают какие-то хитрости, которые мне с моим мизерным опытом кустарного домашнего видеомонтажа неведомы.
Пока они там катались, подошёл местный участковый в серой фуражке и вручил мне свёрток. Сказал, что в нём мантак. Увидев мои круглые глаза, расшифровал: деликатес из шкуры кита с подкожным жиром, тоненькие такие полоски, очень вкусно, покушайте, весьма полезно. Спасибо!
После прокатушек капитан запустил спутниковый телефон и Интернет, вытащил с сервера свежую ледовую карту. Ага! Мыс Барроу потихоньку начинает освобождаться ото льдов. Что ж, пора досвиданькаться и топать на норд. Погода отличная, и ничто пока не мешает продвижению вперёд к Аляске, когда-то русской земле, до сих пор пестрящей русскими названиями. «Апостол» отдаёт швартовы и, вновь пройдя узкой полоской бухты Провидения, круто ворочает налево.
Дальнейший путь пролегает прямо к мысу Дежнёва, через пастбище китов. Фонтаны повсюду! Отличная погода и лёгкий попутный ветер располагают к естественнонаучным изысканиям, поэтому все вылезли наверх. Открыли справочник-определитель, из которого прежде всего было выяснено, что:
а) данный тип кита серого цвета является серым китом;
б) едят они почти всё подряд, ныряя за пищей прямо на дно океана (благо глубины здесь всего пятьдесят-сто метров).
Наблюдениями экипажа твёрдо установлена закономерность: кит сперва делает ровно девять неспешных вдохов-выдохов почти на одном месте, пуская пышный фонтан (гипервентиляция лёгких, наверно), и только потом неторопливо ныряет, изящно выгнув спину и выставив из воды огромный тёмный хвост; выныривает минут через десять, обозначая своё место новым фонтаном, и так повторяется не знаем сколько раз. Наверно, пока пузо не набьёт, а за лето ему полагается съесть тонн семьдесят всякой донной снеди.
Не так давно серые киты вообще стояли на грани вымирания. В Северной Атлантике их выбили полностью. Осталось всего несколько сотен особей на севере Тихого океана, но, как ни удивительно, этого хватило, чтобы после запрета промысла численность вида восстановилась. Это кажется невероятным, и с другими большими китами такого пока не произошло. Серые киты живут и отъедаются здесь, а китят рождают у тёплых берегов Калифорнии, где почти ничего не едят – видимо, хватает запасов, накопленных за лето в водах Чукотки.
Обошли мыс Пээк, чем-то неуловимо напомнивший мне наш Шипунский, только без «зубов дракона». И – вот он, мыс Дежнёва, самая восточная точка России и Евразии (если не считать острова Ратманова). Он еле различим на фоне огромных голых серо-зелёных скал. Никаких деревьев и кустарников, угрюмое и суровое место, даже несмотря на отличную погоду и попутный ветер. Мы проходим его фордевинд; немного южнее самого мыса в бинокль виден белый трёхметровый монумент – памятник сибирскому казаку Семёну Дежнёву, который когда-то первым обогнул эти скалистые берега.
Н-да. Здесь кончается Россия. Мы молчим. Второе августа. Вышли в Чукотское море, в Северный Ледовитый океан. Настроение – серьёзно-торжественное.
А потом случается событие прямо противоположное по настрою и, можно сказать, невероятное. Практически в одну и ту же минуту «Апостол» пересекает и российско-американскую границу, и линию смены дат, и северный полярный круг. Николай лукаво клянётся, что он тут не при чём, что оно как-то само вот так получилось. Всё сразу, три в одном: мы теперь в Америке, завтра у нас опять будет 2 августа – прямо «день сурка», а сегодня состоялась торжественная церемония посвящения в полярники трёх членов экипажа, впервые пересекающих полярный круг. Обычно по этому поводу принято стричься «под Котовского», но с учётом того, что Виктор сделал это заранее (мода у молодёжи нынче такая) и даже уже начал помаленьку обрастать пушком, а у Дмитрия стричь и так почти нечего, то процедура грозила перейти в постригание единственно патлатого меня. Я, конечно, возмутился, поскольку налицо социальная несправедливость. Поэтому ритуал был изменён. Нептун в лице Аркадия зачитал весёлую посвятительную мантру (жаль, текст не сохранился), полярники-неофиты дружно выпили по полстакана холодной воды из Северного Ледовитого океана и, морщась, закусили тем самым мантаком – нарезанной полосками шкурой серого кита, что подарил участковый из Провидения. Кто не пробовал – предупреждаю: штука весьма и весьма на любителя, но, говорят, исключительно целебная и калорийная, а пахнет спермой.
Итак – здравствуйте, Севера! Тут и серые киты Берингова пролива исчезли, как по команде.
Что такое Северный полярный круг? На пальцах: пунктирная линия на глобусе, севернее которой уже может наблюдаться явление, когда солнце не заходит вообще (или вообще не восходит во время полярной ночи). Такой же круг есть и в южном полушарии – Южный полярный круг.
Далее «Апостол Андрей» идёт генеральным курсом к самой северной точке Аляски – мысу Барроу. Ледовая обстановка такова: мыс пока приоткрыт, но ветра обещают смениться на нордовые, которые пригонят к мысу обильный паковый лёд. Успеет ли яхта достичь Барроу до того, как мыс будет блокирован льдами – это всё больше головная боль капитана. На данный момент попутный бриз даёт определённые основания ожидеть удачу. А окончательно вышедший из строя в Беринговом море генератор 220 вольт – не в счёт, хотя и заменить его нечем. Починить его в Провидения не смогли. Так что, увы, три мощных военных обогревателя становятся ненужной жестяной мебелью. Остаются надёжная автомобильная электропечка и блестящая хромом шведская буржуйка на солярке, которую перед выходом из Петропавловска Литау привёз из Москвы. Она стоит чуть больше тысячи зелёных американских денег и греет хорошо; к тому же на неё можно поставить чайник или кастрюлю. Труба выведена через рубку под гик справа по борту, сажа паруса не пачкает, но печка периодически ухает жутким филином, громко хлопает и издаёт прочие неприличные звуки, пугающие экипаж. Зато она обещает, что мы не будем мёрзнуть так, как мёрз три года назад экипаж «Апостола» в российской Арктике.
Мы чувствуем себя превосходно. Попутный ветер немного ослабевает. Можно наслаждаться великолепной погодой целые сутки, поскольку солнце заходит всего лишь на три-четыре часа и поднимается обратно совсем рядом с тем же местом, где зашло. Даже не успевает стемнеть. Закат и восход совершенно не отличаются друг от друга, только направлением, зрелище просто фантастическое! Яркий пурпурно-алый диск (а точнее, шар) Солнца переливается, напоминая свечение в луче лазера (не приходилось заглядывать в дырочку работающего лазера? а я вот как-то сдуру заглянул), и видимость в эти минуты превосходит мыслимую. По мере отдаления шара от горизонта магия зрелища ослабевает. Знаменитый «зелёный луч»* пока увидеть не посчастливилось. Ночь похожа на вечер, никаких звёзд на тёмно-голубом небе, только стареющая Луна – бледно-серая арбузная корка. Светло даже внутри яхты.
* Зелёный луч – очень редкое явление природы: на закате, в момент, когда солнце скрывается за горизонтом, происходит красивая вспышка ярко-изумрудного цвета.
Если б не веющая прохлада и непривычный полярный день (уже идущий, кстати, на убыль) – ни дать, ни взять, Средиземка. Только там вода намного прозрачней и синей, и даже в шортах жарко.
ч. 2, гл. 3. Как мы открывали Америку
Часть 2. НА РУМБЕ - НОРД!
Глава 3. Как мы открывали Америку
Ночью яхта подходит к американскому берегу уже на расстояние видимости. На тёмной полосе суши заметны мерцающие огоньки, а в гиробинокль (удобный при любой качке) видно антенны, дома, какие-то склады и терминалы... в общем, какая-то цивилизация. Это Пойнт-Хоуп, мыс Надежды. До него всего шесть миль, там живут туземцы-американцы. Мы ждём, когда нас окликнет по радио Береговая охрана, но на 16-м канале УКВ – ни гу-гу, только таинственный шорох и потрескивание.
Потом мы менее чем в полукабельтове проходим мимо безвольно покачивающегося на волнах огромного мёртвого тела. Это серый кит. Беднягу оседлали довольные жизнью чайки. Косаток не видно – наверно, уже полакомились вкусным китовым языком, а остальное оставили. Им сейчас еды хватает. Печальное зрелище, но... c’est la vie. Жизнь ежеминутно перетекает из одной формы в другую у всех на глазах, повинуясь чётко предначертанным планам, которые нам, смертным, пока – увы – недоступны. Да мы и не часто об этом задумываемся, упорно наслаждаясь тем малым, что имеем, мечтая о далёком… Безжизненная громадина остаётся по корме, а впереди справа ещё один поворотный мыс под названием Лисбёрн. Третье августа.
Десять градусов вправо, полдня ходу – и мы проходим его. Великолепно… хочется нарисовать... но я не Рокуэлл Кент и не Сергей Пасенюк. Вершину мыса венчает белая куполообразная антенна (родилось смутное предположение, что это звено местной системы ПВО), а от неё круто сбегает вниз по склону совершенно невероятная гряда острых каменных зубцов-останцев. Если наш мыс Шипунский в отлив – это зубы дракона, нижняя челюсть-мандибула, то мыс Лисбёрн – это его холка, усаженная грозными шипами. Обидно, но зрелище доступно только в бинокль, обычное фотографирование с такой дистанции без толку.
Срывающийся с холки дракона рваный ветер усиливается, он снова попутный и несёт «Апостола» дальше. Над морем яркое солнце, и настроение просто отличное. По правому борту нас обгоняет шикарная американская моторная яхта «Turmoil», больше похожая по размерам и виду на средний рыболовный траулер. Вся такая холёная, лоснящаяся. Мы с Виктором уже встречали её на Командорах пять лет назад. Судя по всему, тоже идёт на Барроу. На её левом ноке развевается непривычный звёздно-полосатый флаг. Тут мы вспомнили, что неплохо бы и нам свой государственный флаг поднять – непонятно как, но этот момент нами был упущен. Вынесли наверх и подняли. Наш, российский. У нас их два: парадный, который жалко носить постоянно (обтреплется ведь), и ещё один, личный флаг Виктора, который ему на день рождения подарили ребята с яхты «Сталкер». Вот его-то мы и поднимаем, хотя цвета на нём и не совсем точно соответствуют положенным, а также имеется ряд кратких дарственных надписей типа «Витьку от Лёхи».
Американская Coast Guard – Береговая охрана – по-прежнему нас упорно не замечает. Подумав, мы решили, что раз сегодня суббота, то у них там, должно быть, уик-энд, а значит, следить за нами просто некому. В чём-то схожая история была у «Апостола» на Гавайях...
И в этот же день – пересечение семидесятого градуса. «А мы ребята, да-да, семидесятой широты...» – песенка ушедших советских времён весело крутится в голове. «На улице» не холодно, громад айсбергов не видать, хотя яхта уже почти вплотную подошла к летней границе распространения дрейфующего льда. Айсбергам здесь просто неоткуда взяться, поскольку на побережье нет обрывающихся в море ледников.
Телефон «Глобалстар» больше не работает: вышли из зоны действия. Соответственно, закончились звонки домой и обмен электронной почтой, только наиболее важные сообщения через дорогой и очень медленный «Инмарсат». Через него же и получение прогноза погоды от «Транзаса»; пока прогнозы идут очень точные, особенно по ветру – сейчас для нас это самое важное. Куда сложнее стало с получением ледовых карт, потому что они выполнены в виде графических файлов и имеют относительно большой объём. Ну, и навигационные карты – электронные закончились на Беринговом проливе, а обычные бумажные, увы, есть не на весь маршрут: видимо, российские картографы не предполагали, что по этим местам кто-то из наших когда-нибудь будет плавать, да ещё на парусной яхте. Эти проблемы ещё встанут в будущем, а сейчас пока не до них. Пока мы идём теми же водами, которыми шли, открывая этот берег, знаменитые английские капитаны Джеймс Кук и Фредерик Уильям Бичи.
Компас потихоньку уже норовит вместо курса показывать глубину места и вообще чёрт те что. Горизонтальная составляющая магнитного поля Земли в высоких широтах много меньше, чем в привычных нам средних, а вертикальная, наоборот, растёт, и потому картушка компаса крутится всё ленивее и ленивее, изо всех сил пытаясь наклониться книзу. Повернёшь градусов на двадцать и с минуту ждёшь, пока компас соизволит изобразить новый курс. А ведь дальше будет ещё веселей. И магнитное склонение тоже: как-то принято считать, что нормальное склонение колеблется в пределах трёх-шести градусов, а одиннадцать в Авачинской губе – это уже официальная аномалия. Так вот: сейчас у нас двадцать пять, а ближе к проливу Амундсена будет и сорок, и пятьдесят, и ещё больше.
Светлой ночью (весёлый каламбурчик, а?) пятого августа начали попадаться первые льдины – сперва изредка, потом всё чаще. Иногда среди льдин выныривают киты, степенно показывая свои спины и огромные чёрные хвосты. На яхту – ноль внимания: у китов своя жизнь и свои проблемы. Вид огромных добродушных гигантов приводит в восторг, пару раз даже удалось заглянуть в маленькие лукавые глаза.
Заметно похолодало, и вот яхта утыкается в почти сплошное поле дрейфующего льда с редкими разводьями. Какое-то время ещё удавалось находить узкие проходы в этом эклектичном нагромождении разновозрастных льдин (тут и однолетний лёд, и двухлетний, а может, и вообще не тающий никогда, которому то ли двадцать лет, то ли двести), но вскоре это стало рискованным и просто невозможным. К этому моменту мы уже убрали паруса, поскольку идти фордевинд, постоянно обруливая льдины, было чересчур утомительно и рискованно. Запустили дизель, с сожалением подсчитывая трату топлива – шесть-семь литров в час. В итоге пришлось принять навязанные правила игры и стать на якорь чуть к норду от мелкой пустынной бухточки с романтическим названием Пэрд*, рядом с длинным узким островком из гряды Си-Хорс. На любой карте легко найти это место – сразу направо за мысом Франклина – и эти островки действительно напоминают вытянувшегося на норд-норд-вест морского конька.
Попытка разнообразить своё меню свежей рыбкой успеха не имела: если рыба в заливчике и была, то к салу и копчёной колбасе она, увы, не приучена, а больше цеплять на крючки было нечего, разве что зелёный горошек от «Бондюэль». Кстати, через четыре дня кончился и хлеб, купленный в Провидения, поэтому мы дружно перешли на сухари Петропавловского хлебозавода. Но зато традиционный второй тост «за дам» у нас обрёл уточняющие нюансы – в данном случае, «за дам бухты Пэрд, которые теоретически могут помахать с берега платочком». Дамы, ау! Угрюмый серый берег под угрюмым серым небом.
* Peard Bay. Вообще-то она официально называется «бухта Пирд», но мы с английского по незнанию прочитали «Пэрд», и нам понравилось.
Всё время стоянки мы развлекаемся тем, что отпихиваем от яхты льдины, которые ветром несёт на нас из Чукотского моря. Они ползут медленно и неотвратимо, словно холодные инопланетные монстры-кадавры; звуки плещущей по ним воды слышны очень далеко. От них отваливаются куски и плюхаются рядом, всплывая с утробным бульканьем. Зрелище жутковатое, особенно в ослизлый туман. Если быть точным, мы не отталкиваем льдины от себя, а наоборот – отталкиваем яхту от льдин. Некоторые из них весят чуть больше «Апостола», некоторые – чуть меньше, но все они упорно норовят повиснуть на якорь-цепи. Они беспардонно стучат и царапают в борт, словно чего-то от нас хотят, а мы орудуем тремя футштоками, которые рукодельник Анатолий смастерил в Провидения. Отпихнутые льдины плывут к берегу и… исчезают! Берег хорошо видно, а вот льда около него нет. Совершенно непонятно. Там что, обрыв? Дыра в другое измерение? Или они там мгновенно тают? Кто скажет? Наверно, всё же уносит течением куда-то на зюйд.
Стоянка в бухте Пэрд ознаменовалась празднованием сразу двух праздников. Во-первых, день рождения корвета: 9 августа 1996 года яхта «Апостол Андрей» была спущена на воду. По этому случаю украсились флагами расцвечивания (эмблемами спонсоров) и дружно исполнили хором из шести человек под гитару гимн, который незадолго до события пришёл мне в голову во время рулевой вахты:
Мне лишь глаза сомкнуть – и вот над нами чайки реют,
Кипит волна, лаская борт «Апостола Андрея».
Его удел – с ветрами мчать, не ведая покоя,
И шар земной перевязать восьмёркою тугою.
Прощай, уютный тихий порт! Расслабились – и ладно.
И снова ввысь взлетает грот, залатанный стократно.
Зачем всё это нужно нам – ответить не сумеем,
И вновь качает океан «Апостола Андрея».
Он обошёл материки, как парусный мессия;
На нём не боги – мужики, апостолы с России.
Благую весть нести дано атоллам океана
И льдам, холодным, как стекло гранёного стакана.
И провожали нас друзья, и тосты говорили;
Нам повезло – и ты, и я апостолами были!
Мне лишь глаза сомкнуть – и вот над нами парус реет,
Кипит волна, лаская борт «Апостола Андрея»!
Вот такой получился бравурный марш. Вагнер с Михалковым отдыхают.
Во-вторых, 9-го же августа – день рождения капитана Литау. В связи с этим был зачитан специальный Указ Нептуна, царственно повелевающий, кроме грамоты, вручить капитану вырезанную из китового позвонка горбушу, а также клеймить его изображением розы ветров на том славном месте, которое у медиков всего мира именуется Maxima Glateus, и куда хорошенькие медсёстры обычно втыкают уколы просолённым морским волкам. С плохо скрытым садистским удовольствием боцман под общие аплодисменты проделал сию процедуру, а мы засняли это дело на плёнку. После экзекуции состоялся торжественный обед с умеренным выпиванием родной водки «Вилючинской», которой нас в достаточном изобилии снабдил её производитель Павел Мигунов. Затем (а что ещё можно придумать?) устроили катание по акватории на тузике под мотором, с высаживанием на льдины и фотографированием, благо погода позволяла: противный мокрый туман, как по заказу, разошёлся ровно на один день.
О льдах. Их внешний вид просто потрясает – тут и готовые волейбольные поля, и хаотичные нагромождения, напоминающие кристаллы горного хрусталя или берилла, и застывшие фигуры – то белоснежные, то грязно-серые, то нежно-прозрачно-бирюзовые, словно подсвеченные изнутри, то просто голубые и почти синие. Одна – ни дать, ни взять – американский авианосец, только метров пятнадцать в величину. Другая – лежащий лев, а рядом маленькие львята. Третья – притаившаяся в засаде средневековая химера, и перепончатые крылья на спине сложены. Или, например, основательно подтаявший пирамидальный комплекс, эдакая усыпальница снежной королевы – шарики сверкающего на солнце серебряного бисера... Бабочки, колокольчики, растопыренные пальцы и гигантские оладьи – от метра до сорока. Очень много сфинксов разного калибра и всевозможных наглядных пособий к неэвклидовой геометрии. Голова кружится от сумасшедшей красоты и разнообразия вкусов Создателя. Стоять на льдинах почему-то теплее, чем кататься на тузике, снег на них отлично спрессован, и ноги чешутся, скучая по горным лыжам.
Кстати, заранее решена ещё не вставшая проблема пресной воды: на льдинах много голубых луж-снежниц с хрустальной водой, да и сами льдины, оказывается, пресные, что лично для меня стало откровением: я-то всегда думал, что морской лёд солёный, и ни разу не приходило в голову его лизнуть. Причём вода в снежницах не безвкусная, как дистиллят, а напоминает ключевую. Многолетние льды почти не содержат в себе соли… надо же. Значит, всегда можно будет заправиться-залиться.
Ну и... призвав в оправдание факт, что земли сии изначально являются русскими, а также отсутствие вблизи американской таможни, решаемся-таки на краткую высадку на один из островов Си-Хорс. Уж очень хочется потрогать эту землю руками!
В передовой отряд десанта входят капитан, Дмитрий и Виктор. Первое, что они видят на узком песчаном берегу с высокой и поросшей редкой травой дюной – это невиданных размеров череп (?) какого-то непонятного животного, с огромными глазными орбитами, остатками верхней челюсти и слуховыми проходами шириной в два пальца. Дмитрий, стоматолог со стажем, перевидавший за свою жизнь сотни черепов и готовящийся к защите кандидатской диссертации – в полной растерянности. Ещё один такой же череп лежит в прозрачной воде недалеко от берега. Не кит, не косатка, не морж, не мамонт. Не плезиозавр, и даже не полярный бегемот... А кто тогда?
Не найдя ответа, сфотографировали эту загадку зоологии-палеонтологии (не тащить же её на борт). Набрали полные карманы хрупких бледных раковин и до странного лёгких камней, чёрных и блестящих, по виду напоминающих обсидиан (наверно, обсидиан и есть). Вернулись домой, на борт яхты, довольные. Ещё бы – на халяву по Америке потоптались.
«Ах, Екатерина, ты была неправа!» Вот бы ещё кто подсказал группе «Любэ», что Аляску продал Александр номер два, а наша самая сексапильная царица тут совсем не при чём.
Теперь мы срочно пишем письма. Яхтенный почтмейстер Аркадий ставит на конверты вереницу хитрых штампов (из любой страны бесплатно), а капитан скрепляет их своей размашистой подписью. Из Барроу письма уйдут домой в Россию. Заодно в Барроу нужно будет вытащить из нашего электронного почтового ящика все сообщения, которые навалились туда, пока не работает «Глобалстар». Ящик, небось, разбух, как Винни-Пух в гостях у кролика, и уже трещит по швам.
Всё это время ветер старательно несёт лёд с севера, запирая проход на Барроу. Приходится ждать, покуда он не начнёт заходить на ост, отгоняя льдины от берега, и вот одиннадцатого августа Литау решает, что пора попытаться рвануть.
Наконец-то! Пустынная бухта Пэрд со своим лунным пейзажем за шесть суток основательно насточертела.
К нашему удивлению, три больших четырёх-пятибалльных поля, в которых мы довольно быстро нашли узкие проходы, оканчиваются почти совершенно чистой водой! Плещет волна, не придавленная льдами, и лишь кое-где попадаются большие льдины – то плоские, то похожие на маленькие айсберги. Ветер, разумеется, «в морду» (привыкли уже), поэтому идём исключительно на дизеле. Кроме кормового российского, подняли флаг США (довольно странно видеть его развевающимся под правой краспицей) и вечером того же одиннадцатого августа бросаем якорь в кабельтове от берега. Ну, здравствуй (теперь официально), Америка!
Мыс Барроу, названный так капитаном Фредериком Бичи в честь известного английского лорда, поборника поисков Северо-западного прохода, – самая северная точка Аляски и США. Завернув «направо за угол», мы облегчённо вздохнём, потому что едва ли не треть успеха предприятия зависит именно от огибания мыса Барроу, который открывается ото льда на полтора месяца, но всё равно часто бывает зажат.
Наконец-то проснулась Береговая охрана (точнее, местная полиция), вовсю зовут нас по УКВ. Удивились не парусному судну, а тому, что мы русские. Этот факт их несколько обескуражил, и дать ответы на все наши вопросы они, как выясняется, пока не готовы. Предложили подождать до завтра. Из проведённых переговоров мы сделали вывод, что качество местного английского языка мало чем отличается от нашего. Больше похоже на китайский или японский, половину слов просто не разобрать, но мы всё равно говорили «о’кэй!», уверенные, что завтра всё прояснится. Раз оформление переносится на утро, то быстренько «отметили» приход (ну, в смысле – «за дам мыса Барроу») и собрались баиньки, тем более что местное время на три часа опережает наше судовое. Перевели стрелки и – утро вечера мудренее! Посёлок оделся в вечернюю иллюминацию, а подлый ветер опять отошёл на норд и погнал на нас лёд. Ну что ты будешь делать!.. хорошо, что не сильный. Здесь нам задерживаться нельзя, нужно как можно скорее завернуть «за угол» и спешить на восток.
Селение Барроу находится чуть южнее одноимённого мыса с западной стороны. Глубины в двадцать метров подходят почти к берегу; сам берег от узкого песчаного пляжа круто взлетает вверх обрывистой дюной, но невысоко, метров примерно на пять. Пирса нет, потому что его тут просто срежет и сметёт ползающими у берега льдами.
Вдоль берега тянется длинная полоса строений, типично служебных и явно жилых. Различить их несложно: совершенно очевидно, что всё население проживает вон в тех частных коттеджиках, а вот этот белый дом – несомненно, какой-то офис. Туда-сюда снуют джипы и квадроциклы. Сплошной частокол столбов с натянутыми проводами, торчат антенны-тарелки... почти цивилизация. Возле каждого дома три-четыре снегохода – понятно, что основное средство перемещения зимой. По берегу гуляют дети – черноволосые, тепло одетые и, как кажется, куда более откормленные, чем среднестатистический ребёнок России. С ними большая чёрная собака, тоже толстая. Из окон нас снимают на видеокамеры, это хорошо видно в бинокль. Как они тут живут, открытые всем прелестям северной стихии, – совершенно непонятно. Впрочем, в лоции написано, что всё снабжение осуществляется по воздуху, вот и посадочная площадка рядом видна, и огромные топливные танки торчат… И всё равно попытка представить, что здесь творится полярной зимой, заставляет поёжиться. В целом куда симпатичнее, чем, скажем, Провидения, но эта мысль отчего-то вдруг злит. Отчего ж я такой злой, а?
С утра пораньше (точнее – с полдевятого) берег проснулся и на ужасном английском начал задавать всякие разные вопросы. Прежде всего, аборигены выяснили самую главную для себя вещь: у прибывших путешественников нет американских виз. Этот факт неплохо наложился на другой – что путешественники не кто-нибудь, а русские. И пошло, и поехало: а деньги у вас есть? а какие? а сколько? наличные или карточка? а куда идёте дальше? а зачем? а что вам нужно на берегу вообще?
Николай сказал о топливе, о свежем хлебе, про желание купить три десяточка свежих яиц и про почтовый офис. В ответ нам приказали сидеть на корвете и носу на берег не казать. С одной стороны – ну да… русские парусные яхты тут появляются не каждую неделю. Вдруг мы шпионы? С другой стороны, ну почему бы и не приютить скитальцев на время? Многого-то не просят… Краткие переговоры заняли ровно два с половиной часа, причём между каждой парой фраз проходило минут по двадцать. Такая оперативность уже начала вызывать общее настроение, близкое к злости. Не иначе, они там запрашивали какую-то свою базу данных. Если да, то наверняка всплывут подробности пребывания «Апостола» на Гавайях.
А что такого было на Гавайях? Да ничего особенного. Казалось, даже при отсутствии американских виз вопрос о пребывании русских яхтсменов на романтических островах таки благополучно (ну, с виду) разрешился – ведь при желании, можно найти дырку в любом законе, что и было сделано с помощью чиновника из «иммигрэйшн контрол»*. Уже потом власти из телевизионного интервью узнали о героической русской яхте, обалдели и налетели, как мухи на мёд. Выкатили дикие штрафы, и щекотливый вопрос был решён с довольно большими трудностями, но главное – положительно. «Апостол», кстати, как раз собирался уходить. Всё окончилось благополучно. А может, и не окончилось ещё, судя по вот этому затянувшемуся радиообмену любезностями.
* Immigration Control – общее название служб, занимающихся вопросами въезда на территорию государства.
Качество связи просто отвратительное (про язык я уже говорил), и хотя Николай предлагал им решить все вопросы в нормальной обстановке на берегу (мы уж и тузик спустили), металлический голос женщины, говорившей явно с набитым ртом, без тени сожаления заявил, что иммиграционная служба категорически возражает против нашего посещения Барроу, а стало быть – поднимайте, мальчики, якорь и топайте отсюда. Куда вы там намереваетесь? В канадский Тактояктук? Вот и идите на здоровье, скатертью дорога, попутных вам ветров.
Николай прикинул: ну, можно, конечно, слегка стать в позу, можно даже чуть-чуть топнуть ножкой, можно поискать способы общения с нашим консулом... а, собственно, зачем? Время дороже. Топлива у нас – с запасом, до самого Тактояктука можно идти, не вырубая дизель. А что касаемо хлеба, так не фон-бароны, посидим и на сухарях.
Короче, не стали унижаться и клянчить. Демонстративно спустили американский флаг*, запихав его подальше, подняли якорь и пошли вдоль берега прямо на норд. Формально они, конечно, правы. По-человечески – ну… они ж американцы, типа «хозяева мира». Дай Бог, чтобы американских яхтсменов в чужих портах встречали с бОльшим гостеприимством. Гуд бай, Америка! Обидно за неотправленные письма.
* Жаль, «Весёлого Роджера» не было...
Впрочем… наши-то пограничники по части принципиальности и заботы не лучше. Попробуй-ка, зайди в Авачинскую губу на яхте под американским флагом, а я посмотрю. Проще плюнуть, развернуться и пойти назад в свой Датч-Харбор или Анкоридж.
А мы идём вперёд.
ч. 3, гл. 1. Ах, Аляска - это не сказка...
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
…через запад на восток…
(это был такой стишок?)
Глава 1. Ах, Аляска – это не сказка…
На следующий день, двенадцатого августа, «Апостол» достиг самой северной точки Аляски – мыса Барроу – и, оставив его в паре-тройке миль по правому борту, круто повернул на ост, покинув Чукотское море и войдя в море Бофорта.
Буквально перед самым поворотом встретили на небольшой льдине очаровательную парочку – белую медведицу-маму и маленького медвежонка. Несколько минут звери и экипаж разглядывали друг друга с нескрываемым интересом; потом мама решила, что бережёного и Бог бережет, семейка аккуратно нырнула в воду и поплыла прочь, смешно выставляя головы из воды. Чуть позже засекли и папу, который тоже не отказал в любезности пяток минут попозировать перед объективом, правда, ыдвлеке. Конечно, людей они видели и раньше. А под парусами? А русских?
Яхта в американской Арктике не является чем-то необыкновенным. Другое дело – русская яхта. Есть, конечно, разница между двумя фразами: «русские первые в канадской Арктике» и «первые русские в канадской Арктике». Вторая фраза вряд ли будет интересна где-нибудь в Новой Зеландии или Турции. Что значат для русского человека слова «первый бразилец в Антарктиде»? Но для каждого из нас это – ступень. А также ступень для того, кто будет идти после.
Ещё здесь много тюленей – пёстро-серых, большеглазых, любопытных и забавных. Это лахтаки, морские зайцы, излюбленное лакомство белых медведей. Они пугаются каждого неожиданного звука и каждого резкого движения, смешно и суетливо ныряют, изображая ужас. Через несколько минут опять выныривают и хлопают глазами – любознательность пересиливает страх. А интересно, кстати, есть разница между любознательностью и любопытством?
После поворота в море Бофорта льды стали мощнее и более сплочёнными. Плавание превращается в бесконечную лавировку между льдин. Приходится спустить стаксель, а потом и грот с бизанью. Вскоре вода с участками льда превращается в лёд с участками воды.
Почти всё время висит туман, более или менее густой, и вообще видимость отвратительная. Единственный плюс при таком вот плавании по льдам – это практически полное отсутствие волн и зыби. Всё остальное при первом взгляде выглядит минусами. Но лишь при первом. Это всё очень интересно и пока не приелось; к тому же Арктика есть Арктика, она потрясающе прекрасна.
Подчас наше движение выглядит как какое-то родео – обруливание льдин, их распихивание с одновременным лихорадочным поиском следующего прохода, при этом не забывая про генеральный курс. Проходы ведут к более или менее широким разводьям, но не всегда – порой приходится возвращаться и нащупывать другой путь, расталкивая льды и протискиваясь. Во время одного из таких вот ледовых манёвров яхта лишается вибратора эхолота.
Вибратор – это собственно датчик-излучатель эхолота, торчащий (вернее, уже торчавший) из днища яхты перед фальшкилем. Как это было? А очень просто. Стою за штурвалом, выискиваю очередной канал во льдах. Вывожу яхту в средних размеров разводье, а вот куда дальше – совершенно непонятно. Вроде, можно попробовать вон там, чуть южнее, но в этот момент почти прямо по курсу вижу ещё один канал, в который, пожалуй, можно попытаться пролезть. Думаю, пропихнёмся, как до этого уже сто раз пропихивались. Высовывается Николай: куда едем? Показываю пальцем: как полагаешь, в ту щель пролезем? Он пожимает плечами: не знаю, пробуй. Я и попробовал. Не сбавляя хода, конечно. А у льдины оказался мощный подводный таран, который виден только вблизи. «Апостол» с грохотом вылез на лёд почти наполовину, а потом сполз обратно, когда я врубил задний ход. Датчик, конечно, срезало напрочь, как машинка горе-парикмахера срезает одинокий прыщик с головы молодого матросика. Всё правильно: не зная броду, не суйся в воду. Чертыхаясь, повернул вправо и обошёл поганое место с юга, а параллельно наслушался про себя всякого разного. Тринадцатое число… чёрт подери… а завтра у меня день рождения…
Дальнейшее плавание без эхолота становится занятием рискованным, поскольку северные берега Аляски очень отмелые, кругом торчат банки с глубиной метр-полтора, а наша осадка с фальшкилем – два и семь. На картах там и тут написано: «В гидрографическом отношении район изучен слабо», «Район не исследован» и тому подобное. Промеров глубин порой просто нет, огромные белые пятна. То есть: даже тем картам, что имеются (а у нас далеко не полный комплект), особой веры нет.
Вообще-то, идя по сплочённым льдам, надо было датчик заранее вынуть из шахты, а шахту пробкой закрыть, делов-то на три минуты. Эхолот ведь нужен у самого берега, а не здесь, где под килём почти полкилометра. Но, как говорится, «умная мысля приходит опосля».
Незадолго до сего памятного события прямо по корме было замечено некое судно. Потом ожила рация, и на хорошем английском языке (ну наконец-то!) к нам обратилась всё та же прогулочная моторная супер-яхта «Turmoil». Оказывается, они, как и мы, идут в канадский Тактояктук и не сильно возражают против совместного плавания. Ну, примерно так воспитанный сапёр гуляет с девицей по минному полю: «Прошу вас, мадмуазель!» – и галантно пропускает даму вперёд. Через пару часов в результате своих постоянных вихляний вправо-влево-вперёд мы отклонились от генерального курса на шесть миль к норду, и «Turmoil» растаяла в тумане где-то позади. Обошли они нас чуть южнее или повернули обратно в Барроу – мы пока не знаем.
Зато свидетелем наших переговоров с американским кораблём стал некий житель побережья, представившийся по УКВ простым китобоем. Задал несколько вопросов о яхте, удивился и резюмировал: «Oh, wow! You’re brave guys! Bon voyage!»
Что ж, спасибо. Мы ответили ему, что тоже уверены в храбрости китобоев. Говорил он примерно на таком же диалекте, что и полицейская тётка из Барроу, но более разборчиво. Интересно, а как он охотится на китов? На каяке? Или у них там специальное китобойное судно? По радио же не спросишь...
Во все стороны, насколько хватает глаз, полупрозрачной кисеёй слоится туман. Он не мокрый и ослизлый, как у бухты Пэрд, а какой-то сухой и ватный. Тему арктических китобоев тщательно обсосали со всех сторон, и вдруг почудилось, что из блёклой пелены вот-вот выплывет чёрная громада трёхмачтового китобойного парусника позапрошлого века с мрачной фигурой одноногого капитана Ахава на корме…
Есть у арктических навигаторов такое понятие – ледовый отблеск. Это когда низко над горизонтом небо очень светлое, почти белое. Всё ясно: там сплочённые льды. А есть «небо чистой воды» – тёмная полоска над горизонтом. Там ледовая обстановка получше. В нашем случае небо чистой воды то по корме, то где-то на норд-весте, а впереди почти всё время ледовый отблеск. Однако идём – чего ещё остаётся, раз уж влезли сюда...
Самое потрясающее – это совершенно невозможная гулкая тишина вокруг. На сотни миль – тишина. Стоит лишь выключить дизель – и ты у неё в плену. Она холодная, она то презрительно-издевательская, то звучная, чистая и величественная, как молитва. Она ненавязчиво, но упрямо толкает на размышления о понятиях «вечность» и «беспредельность». Огромная пустота, образовавшаяся из бесконечно малой точки и готовая в эту же точку схлопнуться, когда придёт срок. Ключевое слово: АУМ, и другого нет.
...Льды то разрежаются, то вновь смыкаются; «Апостол» идёт то под дизелем, то под парусами. Мимо редких поселений, мимо низменных берегов с обилием небольших песчаных островков, постоянно меняющих (как пишет лоция) свои очертания, мимо большой нефтяной платформы. Затем нас обогнал красный американский буксир, который шёл к грандиозному плавучему нефтяному сооружению, установленному на огромный понтон и медленно двигавшемуся тем же курсом, что и мы. От него подлетел вертолёт, с него махали руками и что-то радостно кричали, но на шестнадцатом канале всё та же тишина. Потом небольшой серый катерок с нефтяниками вежливо попросил разрешения нас сфотографировать. Да ради Бога, пожалуйста. Фотоаппарат – не «стингер». Потом ещё катерок. Чудо-сооружение осталось слева по корме. Льдов в этом месте, кстати, было очень мало – балла два, не больше.
Согласно одной из версий, где-то здесь упал самолёт ДБ-А лётчика Леваневского. В 1937 году вслед за Чкаловым и Громовым его экипаж полетел из СССР в Америку через полюс. Вскоре после пролёта «макушки» планеты с самолёта пришло несколько странных и озадачивающих радиограмм, а затем он пропал и до сих пор не найден.
Теоретически мы можем пройти прямо над ним (если он действительно где-то здесь), но, во-первых, мы остались без эхолота, а во-вторых, даже если бы эхолот работал, здесь столько подводных препятствий, обозначенных на карте и не обозначенных, что уверенно распознать даже такую махину, какой был ДБ-А, мы всё равно не сможем. А пропал он ровно шестьдесят пять лет назад, день в день, 13-14 августа…
Да-да, четырнадцатого августа, пересекая залив Камден-Бэй, отметили мой день рождения. Было очень удивительно читать поздравления и получать подарки, приготовленные на Камчатке и спрятанные до срока в капитанской каюте. Внезапно стало совершенно очевидным, что человек уже сейчас может управлять понятием «время» – во всяком случае, если речь идёт о мыслях и эмоциях... Это, оказывается, так просто! И машина времени установлена Создателем внутри каждого из нас, вопрос только в желании ею воспользоваться.
Погода была что надо, переход за шестичасовую вахту составил аж сорок семь миль. «Апостол», делая мне свой подарок, выжал из себя свыше десяти узлов в галфвинд под полными парусами, продолжая свой невообразимый слалом-гигант. Яркое солнце, сверкающие льды, шипящие волны и свист ветра в вантах. Вот она, жизнь! Настоящая жизнь, медуза в глотку!!! Пело всё, что только могло петь.
Я криком радостным приветствую движенье!
К косматым парусам взвилось воображенье!
О счастье! Дух летит вослед мечте моей!!!
(Адам Мицкевич, «Крымские сонеты»)
Прав Джек Лондон: нет на свете ничего лучше скачущего коня, танцующей женщины и чайного клипера под всеми парусами.
В море Бофорта лёд уже не такой, как в Чукотском. По разнообразию не уступает, и даже превосходит, но нежно-голубые и бирюзовые тона в подавляющем большинстве сменились на грязно-серые и коричневые. Такое впечатление, будто кто-то долго, старательно и со вкусом пачкал лёд чем попало, не особо стесняясь в выборе. Не редкость даже совершенно чёрные льдины, больше похожие на коварно торчащие рифы, чем на лёд. Кэп говорит, что это, по-видимому, донный лёд, который всплыл на поверхность моря. Много «грибов» – куполообразных льдин с вытаявшей ножкой. Грузди, подберёзовики, опята. Со временем ножка тает, и шляпка с грохотом рушится в воду. Оказывается, есть целая умная книжка про морской лёд, про его разнообразие; там классификация и всё такое. Её интересно читать, периодически сверяя текст с тем, что проплывает за бортом. Связь теории с практикой.
Расслабиться некогда, разве что только после вахты уютно устроиться в своей койке-выгородке, сухой и почти теплой – благо проблема текущих люков с боем решена. Как страшный сон вспоминается злосчастный конденсат, всегда капавший точно за шиворот и превращавший уютный спальный мешок в самое ненавистное из всего, созданного человеком за три последних долгих тысячелетия.
Каждый раз, когда лезу на ванты, губы сами себе напевают: «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер!». Помним кино «Дети капитана Гранта», а? Там под эту песенку один из юных героев браво карабкается на мачту. А как-то раз краем уха услышал, что Николай тоже её мурлыкает, когда лезет на ванты с биноклем. Видать, прав был старина Фрейд: всё начинается с детства.
На следующий день с самой полуночи плотность льдов резко возросла. Согласно с трудом и чертыханиями полученной ледовой карте, она в этом районе равнялась девять-десять баллов (балльность льда – это процентное соотношение площади льдов к площади чистой воды). Десять баллов – это значит, что воды нет вообще, только лёд. Во попали! С тоской смотрели мы на эту тридцатимильную ледовую перемычку, за которой маняще расположилась зона IF («ice free», то есть вообще без льдов). Ветер наконец-то южный, отжимной, а значит, есть возможность проскочить, прижимаясь к самому берегу (без эхолота!). Вообще-то, совершенно непроходимый для яхты лёд начинается баллов с пяти-шести* – а тут десять. Как это всё будет выглядеть?
* Нас не столько беспокоит толщина льдов, сколько их сплочённость.
Литау внешне спокоен, даже шутит, но напряжённость чувствуется, и сильная. Уже четыре раза вспомнил, что это именно я угробил эхолот, будто никому это и так не известно.
Вдоль берегов идёт узкая коса, отделённая от основной суши тонюсенькой полоской воды. Это Айси-Риф, коварность которого вытекает из названия*. Глубины смешные. Плюс банки, которые нужно как-то обходить, и это при наших-то картах – их масштаб озадачивает, а других нет. Плюс ещё показанные на карте некие подводные препятствия, видимо, связанные с проведением здесь когда-то буровых или ещё каких-то там работ. Что-то вроде заглушённых нефтяных скважин или типа того. А сколько не показанных?
* Icy Reef – Ледовый Риф.
По прогнозу ветер должен вскоре смениться на прижимной, и тогда весь лёд сгонит как раз сюда, где мы пытаемся совершать свои подвиги, хотя куда уж больше! Обратной дороги просто нет. Идём сперва под парусами в постоянном поиске проходов. Они порой уже, чем корпус яхты; отдыхающая вахта привыкла и даже не встаёт от дикого скрежета по стали обшивки. Лёд обдирает борта, и края проходов окрашиваются в синий цвет. Многие льдины, безобидные с виду, имеют коварные подводные тараны, и потому рулевой постоянно пребывает в напряжении. Штурвал вращается вправо-влево, не переставая. Рулевому помогает вперёдсмотрящий, который торчит под нижними краспицами грот-мачты с правого борта – на вантах навязаны ступеньки-выбленки. Кстати, одна уже оторвалась, неплохо бы привязать... Вахтенный начальник постоянно бегает вверх-вниз, сопоставляя обстановку с местом на карте и принимая решения.
Берег очень близко; идём, всё больше к нему приближаясь, по самой кромке льдов. Видна и лежащая вдоль него коса, заваленная разнокалиберным плавником, и далёкие, изумительные в рассветных лучах заснеженные горы, и лежащее в низменности поле льда, который, как сказано в лоции, не тает вообще никогда. Сверху всё это залито густой тревожной серо-синей акварелью туч – и мы, перекрестившись, будим сладко спящего после утомительной вахты боцмана-художника Семёнова. Анатолий, угрюмый и помятый со сна, вылезает из люка: «Ну, чего ещё надо?!» Мы просим у него извинения и показываем пальцем направо, где индиго в сто полутонов. Его глаза округляются, лицо вытягивается. Обезумев от красоты, он орёт: «А-а-а-а!!!», и вниз его теперь уже не загонишь ничем.
Потом вдруг ка-ак подуло… И подуло точно в корму. Яхта рванула вперёд под одним рангоутом, без парусов, не прекращая лавировки в бакштаг – и хорошо, что мы как раз попали в относительно широкое разводье с отдельными льдинами. И тут же стихло. Ну, мать-природа... ведь могли так влепиться, что... Уф, утёрли пот и пошли выкручиваться дальше.
Вот уже сутки яхта пробивается через сплошные льды. Нам на руку то, что это не ровный припай (которому летом просто неоткуда взяться), а буйное скопище дрейфующих льдин. На окружающую красоту смотреть некогда, всё внимание направлено на поиски проходов. Снаружи мокро от моросящего холодного дождя, внутри костюма – от жаркого пота.
Идём, что говорится, на грани фола. Порой проходы шире корпуса всего на двадцать сантиметров, ход не ниже двух-трёх узлов. Паруса давно убраны, поскольку требуется свобода манёвра.
Вот уже пройден злой и коварный Айси-Риф, впереди видно маленькую бухту Демаркейшн, сразу за которой граница США и Канады. В голове крутится Бутусов: «Гуд бай, Америка, о-о! Где я не был никогда!» Оказывается, ещё далеко не гуд бай: в миле от входа в бухту становится ясно, что дальше дороги нет. Ветер давно уже отошёл на норд-вест и сбивает лёд в плотное поле – как впереди, так и позади. Приплыли.
Литау, скрепя сердце, принимает решение отстаиваться в бухте (а куда деваться!), пока южный ветер не отгонит лёд от берегов – по прогнозу, не раньше, чем через пять дней. Сразу вспомнилась скучная стоянка у бухты Пэрд.
Но в бухту Демаркейшн ещё надо как-то пробиться.
В полукабельтове впереди видно что-то вроде прохода, где будет полегче. Но до него – сплошные льдины, густо набитые и навороченные ветром, одна к одной. Всё это холодное месиво беззвучно, медленно и хаотично движется относительно самого себя, этакое броуновское движение...
Николай сам становится за штурвал и, пробормотав: «Эх, тряхнём стариной…», практически без разгона начинает их таранить. «Апостол» упрямо движется вперёд, то подминая и ломая лёд, раздвигая его форштевнем, то отходя для новой атаки. Итальянский дизель зло рычит на пределе, но (тьфу-тьфу-тьфу) пока не подводит. Ну и корпус построили в Твери!.. Аркадий, хмыкнув, подмечает, что если бы эхолот был целым, ему сейчас всё равно бы хана настала. На баке группа из трёх человек во главе с ним занимается выталкиванием льдин футштоками из только что образовавшейся узкой щели, а мне приказано фиксировать всё это дело на камеру.
Эта увлекательная и изматывающая эскапада занимает примерно час. Потом открылся узкий вход в саму бухту, один из двух. Вода мутная, серо-жёлтая. Глубины неизвестны, а потому срочно создаётся старинный ручной лот из линька и кувалды. Сижу на носовом релинге с этим кустарным лотом, вытравив его на три с половиной метра. Вроде не цепляет...
И вот уже яхта бросает якорь за узкой песчаной косой, укрывшись от наползшей стихии. Льды жадно смыкаются за кормой; теперь мы в ловушке, но зато на чистой воде.
Ветер меняется на вест и усиливается. Хрен редьки не слаще. Завтра будем осматривать окрестности и заниматься текущими делами и ждать, что называется, у моря погоды.
Шутка дня: «Можно добежать до канадской границы». Добежать – да. Дойти на яхте – пока увы.
«Инмарсат» еле работает, про электронную почту все давно уже забыли – только приём и только прогнозы, погода и лёд. «Глобалстар» и не думает оживать. Информационная блокада, однако.
К ночи ветер усилился до шести баллов. Со входа понесло льдины – те, что продавило в бухту напором льда снаружи. Интересно, что они не просто дрейфовали по ветру, а совершали какие-то сложные и непонятные эволюции, плавая замысловатым противолодочным зигзагом. Например, занятно выглядит льдина, проплывающая мимо тебя в чистый галфвинд или вообще против ветра. Ясно, что их дрейф определяется, кроме ветра, ещё и внутренними течениями в этой мелкой бухте, но разобраться со всем этим с наскока не получится.
Льдины стучали и царапались в борта, привычно норовили повиснуть на якорь-цепи – словом, действовали на нервы и делали якорную стоянку небезопасной. А вскоре на яхту погнало целое ледяное поле – ни оттолкнуть, ни оттолкнуться. Поэтому, когда среди ночи до опасного поля оставалось метров двадцать, Николай, Аркадий и Анатолий срочно организовали переход на новое место в западную часть бухты, где относительно высокие берега прикрывали бы «Апостола» от натиска ветра с веста и норд-веста.
Что интересно – вся эта операция по переходу, занявшая больше часа, сопровождавшаяся грохотом якорь-цепи и стуком дизеля, никак не повлияла на спокойный сон трёх остальных членов экипажа. Проснувшись утром на завтрак и выглянув «на улицу», они (то есть я, Виктор и Дмитрий) были сильно удивлены сменившимся ландшафтом. Литау по этому поводу сказал: «Ну и экипаж… тонуть будем – хрен кто проснётся!» Конечно, сказалась усталость предыдущего дня: упали и уснули, как убитые. А мне из-за грохота якорь-цепи снилось, что я езжу где-то на танке.
Вспомнилось, была такая песенка у группы «Дилижанс»:
Ах, Аляска – это не сказка.
Льдинки вместо слёз.
Слёз не видно на Аляске.
Этот край – капкан для грёз…
Итак – бухта Демаркейшн. Она кажется круглой, хотя это не совсем так. От моря отделена узкой и низкой песчаной косой, вообще типичной для этих мест; коса при входе в бухту образует остров, причём один проход имеет в глубину всего полметра, а другим мы как раз и воспользовались (интуитивно), ни разу не чиркнув килём по дну, хотя такой риск был очень даже реален. Если бы заход в бухту не состоялся, валяться бы сейчас «Апостолу» на боку, выдавленному льдами на берег... Но! Всякое везение имеет своей основой определённое мастерство – в той или иной степени, тут я готов поспорить. Везение и мастерство соотносятся примерно так же, как интуиция и опыт. Однако выпили мы всё же не за везение и интуицию, а за дам бухты Демаркейшн. Дамы, ку-ку! Тишина в ответ.
Глубины в бухте от нуля до пяти метров, грунт плотный и чёрный. Низменные берега этих мест полны озёр, проток и болот, сплошная мокрая тундра; под верхним слоем почвы лежит толстенный слой чёрного торфа, превратившегося в отличный густой перегной. Мы в этом убедились позже, когда съезжали на берег. Если б не низкие температуры и не слой вечной мерзлоты, здесь был бы город-сад.
Среди уносимых к противоположному берегу льдин резвятся тюлени-лахтаки, где-то возле нашего берега громко крякают невидимые утки. Вода серо-коричневая и мутная, словно речная.
Ветер потихоньку утих, но на желанный зюйд упорно не заходит. Там же, на противоположном берегу, согласно лоции, есть заброшенное селение (название не помню), а у южного мы хорошо видим вынесенный к берегу остов какого-то корабля. Будет время – посетим, поглядим. Сделали приборку и дружно ударились в чтиво. На каждой якорной стоянке кают-компания превращается в натуральный читальный зал, благо книг и журналов у нас навалом.
Через день, снова используя отсутствие таможни и «иммигрэйшн контрол», а также стихший ветер, провели вторую контрабандную высадку на американский берег. Во-первых, нужно было произвести разведку на предмет наличия пресной воды, а во-вторых… Что – «во-вторых»? Берег – он на то и берег, чтоб на него высаживаться.
Поехали Аркадий, Виктор и я. Подойти оказалось возможным к самому урезу воды; вытащили лодку и привязали к камню, поднялись по некрутому склону. Под ногами хлюпает, как и положено в тундре; среди частых кочек много лужиц. Растительность небогатая, но после месяца на яхте вызывает состояние лёгкой эйфории. Тепло. Мох, лишайники, какие-то редкие ягоды, похожие на нашу морошку. Белые и жёлтые цветочки, по которым ползают насекомые, похожие на муравьёв с крылышками, и… явные следы мотоциклов на траве, а на торфе различимы глубокие вмятины от протекторов.
Индейцы! Команчи!!!
Вот тебе и необитаемый край. Наверно, ездят сюда на охоту – вон и утки крякают – только совершенно непонятно откуда.
На краю обрывистого берега стоит полуобвалившаяся и покосившаяся деревянная хижина, когда-то крытая пластами торфа и дёрном. Внутри – останки земляных лежанок и ржавой бочки, некогда служившей кому-то очагом. Сразу вспомнилось всё, читанное у Джека Лондона, все эти кинушки про Клондайк и золотоискателей. В воздухе чуть слышно щёлкнул взводимый курок кольта. Или показалось?
Джим, дружище, до сих пор я слышу
Звон сосулек в бороде твоей!
Золотую мы искали крышу –
Ты остался рядом с ней...
(из той же песенки группы «Дилижанс»)
Вслух же высказывается шальная мысль – а почему бы не приколотить табличку «CUSTOM» (таможня)? Шутка, но обида за Барроу ещё не полностью испарилась…
Вода в озерках, как и в лужах, пресная, но особого желания попить из них не возникает. Примерно такого же цвета идёт вода из русского крана на кухне, когда её дают после месячного перерыва. До впадающих в бухту двух речушек мы не добрались, слишком далеко вокруг бухты по берегу. Зато набрали камушков, не самых невиданных, но симпатичных; а во-вторых, сфотографировались гуляющими по воде, как и положено апостолам: от берега в бухту выбегает узкая длинная коса, отгораживающая кусок акватории, прячущаяся в воде и потому незаметная. Глубина сантиметров десять; шаг влево-вправо – и будет, как с незадачливым контрабандистом Гешей в «Бриллиантовой руке».
Побродив, вернулись на яхту.
– Чего так быстро?
– А чего там делать… на берегу…
Рассказам про следы мотоцикла капитан не поверил: мол, рехнулись вы, откуда? Не знаю откуда, но точно мотоциклы. Или квадроциклы. С чем можно спутать следы протектора? А если не мотоциклы-вездеходы – тогда что, какие-то инопланетяне с высоты лазером по тундре чиркали? Туда-сюда и наискосок…
На следующий день мы имеем пургу. Точнее, она имеет нас. Не сильная, но тундра становится белой, далёкие горы тоже, ветер снова воет в вантах, разгоняясь до шести баллов. Летят крупные хлопья снега и почти тут же тают на мокрой склизкой палубе.
«Инмарсат» с Бог весть какой по счёту попытки выдаёт-таки прогноз погоды и ледовую карту от московского диспетчера и координатора плавания Ольги Шершёвой. Двадцать второго августа обещается заход ветра на долгожданный зюйд – начнёт разгонять запирающую нас в бухте ледовую перемычку. Ура. Сейчас она примерно восьмибалльная. Надо пробиваться в Тактояктук. Там уже ждёт новый датчик эхолота, и вообще – там Канада! Лично в моём понимании Канада не Америка, уж сам не знаю почему.
Вечером Николай вытащил из своих анналов замечательную книгу – «Мятеж на «Баунти», история острова Питкэрн». Потрёпанная и зачитанная до дыр, на английском языке, 1924 года издания, Окленд, Новая Зеландия. Раритет, однако. Книгу ему подарили на этом самом острове, куда «Апостол» заходил сразу после острова Пасхи. Автор – Розалия Амелия Янг, дочь одного из тех мятежников.
С грехом пополам читаю – с моим английским ещё рано в Палату лордов.
Вообще, как я уже говорил, на яхте много книг. Читаем при свече, бережём аккумуляторы – ночи уже становятся тёмными. Хорошая подборка о северных экспедициях. Я был поражён отрывками из дневника Джорджа Де Лонга – скупое повествование, краткие фразы… но на данный момент это самое страшное и жуткое, что я читал в своей жизни.
Кстати, насчёт «Баунти». Кто как – а я, например, во всей этой истории целиком и полностью поддерживаю капитана Блая. Во-первых, он был настоящий моряк. Уильям Блай плавал ещё с капитаном Куком, а подлинное мастерство показал, когда мятежники высадили его с семнадцатью товарищами в шлюпку посреди открытого океана. Блай умудрился добраться до спасительного берега, потеряв всего лишь одного человека – и тот погиб не в море: его убили воинствующие аборигены на одном из попавшихся островков. А то, что матросов кошками пороли… ну, пардон, времена были такие. Провинившихся пороли на всех флотах, не только в британском. И сейчас бы неплохо.
А во-вторых… Тысячи людей бороздили океанские просторы, но история в основном сохранила для нас только имена капитанов. Кто помнит лейтенантов Бутэна и д’Экюра? А вот Лаперуза знают все. То же – с Куком, Бугенвилем, Гудзоном, Прибыловым… Вопрос: почему?
Личность капитана в морской истории отрицать по меньшей мере глупо. Ещё глупее выглядит тот, который начинает подвергать действия капитана сомнению или (что ещё хуже) ломать комедию и публично его низлагать. Вернёшься на берег – говори что хочешь, и мерилом здесь только твоя совесть, потому что у каждого своя правда. Но в плавании – не моги. Капитан в море – второе лицо после Бога. Выше Президента, Римского папы и твоих собственных родителей. Он даже имеет право заключать браки и наоборот. Нет, конечно, вылезти со своим советом капитану не возбраняется, но делать это нужно в высшей степени корректно, и чтобы при этом присутствовали только двое – ты и он. Почему? Странный вопрос. Потому что он – Капитан. На данном корабле. А ты ещё нет.
Закон простой: не нравится капитан – выбирай другой парусник. Но для этого надо сперва куда-нибудь приплыть. Или довести капитана до того, что он тебя где-нибудь высадит к чёртовой матери (это, между прочим, запросто). Вот только дорога в капитаны тебе после этого будет надолго закрыта – если не навсегда – потому что в море тебя больше никто не возьмёт. И весь сказ.
Просто есть такое слово: ответственность. У того, кто ощутил её груз, как правило, дурацких вопросов не возникает. И вообще, я предпочёл бы плавать с капитаном-самодуром (лишь бы морское дело знал), нежели самому оказаться на месте капитана, которому обнаглевший и самоуверенный экипаж всучил чёрную метку. Со стороны-то оно всегда видней, ага, конечно... Но не факт, что у возомнившего получится лучше. У лейтенанта Флетчера Кристиана, к примеру, не шибко получилось.
Хотя… капитан-хам тоже не есть достойная похвалы добродетель… Это я к чему? Это я так, вообще. Отвлечённые наблюдения-размышления. Читаем Розалию-Амелию дальше.
Подул юг!!! Растащит заторы или нет? Ясно, что растащит, но когда?
Выглянуло солнышко; вторая десантная группа в составе капитана, боцмана и доктора съезжает на берег. Кроме посещения уже разведанных нами косы и хижины, они ещё смотались на противоположный берег бухты, где стоит старый разбитый корабль, похожий на знаменитый фолклендский Wreck. Это оказался когда-то военный (судя по жалким остаткам серой краски) корабль с вываливаемой носовой аппарелью и совершенно непонятными ажурными надстройками в носу и в корме (похоже на платформы для зениток). Весь ржавый.
Залезть на корабль не удалось, и боцман Семёнов удовольствовался найденным рогом молодого оленя (это как молочный зуб ребёнка). Рог приставили к голове Анатолия и запечатлели на века «потомству в пример». После чего, всласть похихикав, вернулись на борт.
Продолжение: