Найти в Дзене
За околицей

Это был солнечный, тихий, чуточку морозный день. Окрепший, усилиями Емилии, Онуфрий правил лошадью сам, проезжали опасное место

Чем ближе к Тюмени, тем страшнее становилось Емилии, какого-то чёткого плана у неё не было, да и откуда ему взяться, ежели она из своих Кокушек дальше Шороховского не выезжала? Но одно на знала точно, для начала ей нужно попасть в земский суд, чтобы уточнить судьбу мужа и брата, а потом уж отправиться в Тобольск, к губернатору. Начало романа Глава 78 Онуфрий всё также заводил с ней разговоры, пытаясь пристыдить за то, что она уехала из отчего дома, но женщина, в основном, отмалчивалась не собираясь рассказывать попутчику цели своей поездки. -А ещё в Тюмени есть завод, - продолжил начатый ещё утром разговор Онуфрий. Хозяин ему стало быть Конушин. -И чем он этаким славится? –спросила его равнодушно Емилия, которой до жути надоели их разговоры. Онуфрий часто забывал, что уже рассказал и повторял одно и тоже снова и снова, вот и про клееварный завод она уже тоже слыхала и не один раз. Вырабатывал он до 1200 пудов клея в год, перерабатывая при этом до 8000 пудов кожевенной мездры и обрезк

Кукушки. Глава 79.

Чем ближе к Тюмени, тем страшнее становилось Емилии, какого-то чёткого плана у неё не было, да и откуда ему взяться, ежели она из своих Кокушек дальше Шороховского не выезжала? Но одно на знала точно, для начала ей нужно попасть в земский суд, чтобы уточнить судьбу мужа и брата, а потом уж отправиться в Тобольск, к губернатору.

Начало романа

Глава 78

Онуфрий всё также заводил с ней разговоры, пытаясь пристыдить за то, что она уехала из отчего дома, но женщина, в основном, отмалчивалась не собираясь рассказывать попутчику цели своей поездки.

-А ещё в Тюмени есть завод, - продолжил начатый ещё утром разговор Онуфрий. Хозяин ему стало быть Конушин.

-И чем он этаким славится? –спросила его равнодушно Емилия, которой до жути надоели их разговоры. Онуфрий часто забывал, что уже рассказал и повторял одно и тоже снова и снова, вот и про клееварный завод она уже тоже слыхала и не один раз. Вырабатывал он до 1200 пудов клея в год, перерабатывая при этом до 8000 пудов кожевенной мездры и обрезков. Завод за год сжигал 30 кубических саженей и работало на нём десять наемных рабочих. Емилию пугали эти цифры, она представляла себе завод огромной, темной и без окон избой, с черным дымом их всех щелей.

-А клей тот большими партиями отправлялся во Францию! –продолжал бубнить Онуфрий, и она покорно его слушала, ведь без этих бесед дорога становилась особенно мучительной.

Шли дни за днями, морозы сменялись оттепелями, оттепели метелями, а их обоз упорно продвигался к Тюмени. В очередной деревне сердобольный Онуфрий договорился с хозяевами о бане. С каким наслаждением смывала с себя Емилия тяжесть прошедших дней и с каким удовольствием надела чистую нижнюю рубаху, прихваченную из дома и сохранившую ещё его запах. Наскоро выстирав кое-что из одежды, она вышла на морозный воздух и закрыв глаза постояла так чуток, чувствуя, как легкий морозец щиплет её щеки.

-Ошалела баба! –прикрикнул на неё Онуфрий, охранявший её покой пока она мылась, -а, ну марш в избу, пока не испростыла вся! Кто тебя в дороге лечить станет?

-Не ворчи, не ворчи дядька Онуфрий, послушай лучше, вроде как весной пахнет? –весело сказала ему Емилия, шагая как он велел, к избе.

-Весну она учуяла, -заторощился тот, улыбаясь в бороду, -в феврале! Этак милая моя ты и лето почуешь, в марте! Нет, девонька, до весны ещё далёко! Нам бы до весны в Тюмень добраться, не то развезёт все дороги и хода долго никому не будет, сама понимаешь, распутица. А весна что ж, весна –это хорошо, земелькой пахнет, весна- то, теплой, оттаявшей земелькой. Не пугай нас зима, -он погрозил кулаком сугробу, -весна всё равно придёт!

Это был незначительный, пустяшный разговор, но она, запомнит его на всю жизнь из всех, что были меж ними в этом пути. Разговор, словно не о весне, а о ней самой, где ласточке не бывать, а к весне домой прибывать, вернётся она ещё в Кокушки, обнимет своих деток и родителей и станут они с Егором жить по-прежнему, а может ещё и лучше прежнего.

-Ты заходишь али нет? –поторопил её Онуфрий, прервав мысли Емилии и она, очнувшись от собственных грёз зашла в избу.

Тимофей поднялся быстро. Сам не заметил, как заселился он в добротный дом Егора и Емилии, стоявшим пустым. Дети их были при Манефе. А старики доживали свой век в собственной избе. Удивительно, что переезд предложил Семён, науськанный Фешей, переживавшей за детей Тимофея, живших абы как.

-Что ж им в худой избе жить, когда у нас целый дом пустует? –пела она Семёну, которому её идея сразу не понравилась, -там дети малые, -гнула она свою линию, -а как Егор и Емилия вернутся, так спасибо нам скажут, что не стояла изба холодной цельную зиму.

-Добрая ты, -сказал её Семён, -на таких как ты люди воду возят.

-Что ж поделать, Сёмушка, какая есть, -развела руками Феша, -сейчас, когда к Богу всё ближе и ближе мы хочется уйти так, чтобы помнили люди тебя добрыми делами. Доживем ли мы с тобой до того времени, как дети наши вернутся, хоть бы одним глазком ещё увидеть сына, обнять дочь –близкие слёзы подступили к глазам женщины.

-Дай Бог, свидимся ещё, будь по-твоему, Феоктиста, всю жизнь тебе уступал и сейчас перечить не стану, хочешь, чтобы Тимофей со своим семейством жили на нашем подворье, пущай живут, а там видно будет!

Так оказался Тимофей с семьёй у Нохриных и первое время вёл себя ниже травы, подсоблял во всём и улыбался с поклонами, но чем больше получал он выгоды с мельниц, тем быстрее рос его гонор. Поначалу прикрикивать начал на жену и детей, раздавая тем оплеухи, после и на Семёна голос поднял. Тот опешил от такого, не враз слова в ответ нашёл. Зато Феша не растерялась и выдала гостю залётному, да так, что искривила его холеное лицо гримаса недовольная. Но что могут старики против того, кто по телам близких пойдёт лишь бы своего добиться?

Всё чаще и чаще начал Тимофей указывать да приказывать, веля отсиживаться им в своей избе и в его дела не вмешиваться, а после очередной ссоры меж ними и вовсе выгнал стариков на проживание к Манефе, мол де поближе к их внукам. Всколыхнулись от возмущения Кокушки и опали, мельница каждому нужна, на ручных-то, имевшихся в каждой избе особо не намелишься. Нохрины-то не на улице остались и с не с протянутой рукой по деревне пошли, при пасеке жить стали, под присмотром невестки.

Может что и говорил батюшка Тимофею в укор, да только это меж ними осталось, а он полным хозяином себя на подворье Нохринском почувствовал. Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Забыл Тимофей, что ценить нужно доброту другого человека, быть смиренным и благодарным и отвечать добром на добро. На широкую ногу зажил, забывая, что по делам твоим и заслуга.

Это был обычный день в череде дорожных дней, когда от монотонной дороги теряешь даже себя. Емилия дремала, когда раздался крик и Онуфрий вскрикнул, сани перевернулись, лошадь протащила их чуть дальше, а ездоки ушли под лед в промоину, скрытой свежим снегом.

Едущие за ними обозники спешно останавливали своих лошадей и прихватив с саней веревки бросились на помощь. Последнее, что запомнила Емилия- это переход от кромки льда к темной воде. Жгучий холод мгновенно проник к её телу, она начала барахтаться, стараясь схватиться руками за края полыньи, но полушубок, с любовью сшитый её матерью безжалостно тянул её вниз. Кричали люди и ржали от страха лошади рядом барахтался Онуфрий, спасая не себя, её. Емилия молилась, губы не двигались от холода, стучали зубы, но она упорно шептала молитву даже когда её, с помощью веревки зацепили и вытащили на лёд. Кто-то уже развел костер, кто-то тащил сухие тулупы, заставив Емилию скинуть свой, кто-то растирал её израненные об лёд руки. Люди действовали слаженно, понимая, что от них зависит сейчас жизнь других. Онуфрия вытащили позже её и сейчас он, пытался успокоить свою лошадь и рвался поставить сани на полозья. Они вымокли, но остались живы, хотя это происшествие не прошло даром для ямщика, и он заболел. Когда обоз добрался наконец-то до очередной деревни, у Онуфрия началась горячка. С трудом они нашли избу, где согласились их принять и когда обозники двинулись дальше Емилия осталась с больным. Да, цель её отодвигалась на неопределенный срок, но могла ли она бросить того, кто ценою собственной жизни тащил её из полыньи? Хозяева выделили им лавку у дальней стены и натянули кусок ткани, чтобы оградить место больного.

Женщине досталось только место на полу, где она урывками спала и сидела, пока ямщик метался, норовя упасть в горячем бреду. Долгий месяц провели они в этом доме и благодаря тому, что имелись у них небольшие запасы в санях и умению Емилии лечить хозяева не выгнали их. Более этого, остались от проживания гостей в выгоде, так как всё что приносили местные жители в качестве оплаты за лечение, Емилия отдавала им.

В середине марта, усадив слабенького от болезни Онуфрия в сани она решительно взяла в руки вожжи и они, присоединившись к проезжавшему через село очередному обозу двинулись в путь. Следовало спешить, недалек был тот час, когда могла случиться ранняя весна и тогда страшное бездорожье прервало бы их путешествие.

Манефа сердито поставила у печи ухват и вытерев руки, испачканные в саже, повернулась к гостю. Семён и Феша отлеживались на печи, детишки шумели на улице, а она с неприязнью рассматривала Тимофея, явившегося рано по утру на пасеку.

-Чтой-то не пойму я вас Тимофей Саввович, ходите всё вокруг да около, а прямо не говорите, по какой надобности в дом наш явимшись и что вам от нас ещё надобно? –неприязненно спросила она гостя не собираясь вести с ним разговоры. После того, как свекры поселились в их с Леонидом избе она, несколько раз пыталась усовестить наглого мельника, занявшего их подворье, но каждый раз, натыкаясь на его наглость и бесстыдство уходила ни с чем.

-А ты чистая ягарма, душа моя, разве ж гостей так встречают? – ответил он ей улыбаясь, -нет чтобы стол накрыть да приветить как следует, -сказал он.

-Черти в аду тебе стол накроют, -прошелестела с печи Феша, -ирод царя небесного! –выплюнула она.

-А ты тётка Феша не гоношись, не гоношись, сама у Бога пару дней выпросила, а всё туда-же, хоть какое, но слово своё сказать надо! –огрызнулся в ответ Тимофей благостное настроение которого как ветром сдуло.

-Я по делу к вам зашёл, весна на носу, что с пасекой делать будешь? –спросил он Манефу.

-А тебе какая –такая забота? –это голос с печи подал Семён.

-А такая, что о вас пекуся, разве по силам бабе с нею управиться? Особливо когда своих да чудих детишек на шее полным-полно, да два старика до кучи. Вот и говорю тебе, отдай пасеку мне уж я знаю что с ней делать, -сказал гость Манефе.

-Ты? –рассмеялась она, -да уж все Кокушки говорят, как ты на мельницах Егоровых распоряжаешься, дерёшь с людей в три дорога, да ещё и муки не докладываешь! Люди-то говорят, что при Егоре по справедливости всё было, а при тебе хоть волком вой! Не видать тебе нашей пасеки, как своих ушей, а коли сунуться вздумаешь, спущу на тебя Полкана нашего, пусть снимет с тебя портки-то!

Ни черта, ни Бога не боишься, Тимофей Саввович, думаешь не знаю я, как распродал ты имущество Нохриных на ярмарке в Шороховском? Люди-то всё видят! А ну, как вернутся мужики наши и станешь ты пред ними ответ держать? Они-то за всё спросят и за мельницы, и за стариков своих! Так что ступай ты отсюда подобру, поздорову да попомни мои слова, отольются кошке мышкины слёзки!

-Горяча, ах горяча ты, Манефа, да на язык до чего востра, только кто же мне в Кокушках помешать смеет, когда захочу я на пасеку твою прийти? У меня все - вот они- гость сжал свою ручищу в кулак и потряс им перед женщиной, -разве ж кто пикнет?

-Вот Бог, а вот тебе порог, Тимофей Саввович, ступай себе, не то общиникам сообщу, как ты обездоленных заобижаешь, вот тогда и поглядим кто кого, -выговорила Манефа и тут же расплакалась от невыносимого напряжения, когда гость ушел. Семён и Феша сползли с печи, принялись утешать, но все они понимали, что Тимофей не успокоится, пока пасека не станет его.

До Тюмени осталось совсем немного, вот-вот и обоз доедет до города. Это был солнечный, тихий чуточку морозный день. Окрепший, усилиями Емилии, Онуфрий правил лошадью сам, проезжали опасное место, здесь в бору, что рос по обе стороны дороги встречались лихие людишки, нападавшие на обозы и грабившие их. Было это не всегда и иные обозы проезжали без малейших происшествий, но были и такие обозы, которые больше никто и никогда не видел.

Нахохлившиеся ямщики внимательно осматривались по сторонам, положив поближе ножи и топоры, подгоняли лошадей, стараясь проехать это гиблое место как можно скорее. Емилия даже дышать боялась, до того ей было страшно, как вдруг страшная боль пронзила её тело, заставляя опрокинуться её назад и выгнуться дугой. Это жёг её грудь образок, спрятанный на груди. Испуганный Онуфрий соскочил с саней, нагнувшись над женщиной изо рта которой пошла белая пена.

-Чего застрял, -ругнулся на него ямщик, следующий за ними, -едешь али нет?

-Езжай, -махнул ему Онуфрий рукой и отводя лошадь в сторону, -мы позже вас догоним! –крикнул он вслед обозу, медленно скрывающемуся вдали.

-Да что же с тобой такое происходит? –растерянно бормотал он, бегая вокруг саней, как курица наседка, потерявшая цыпленка и не зная, как помочь своей спутнице.

-Воды, -прохрипела она и выгнувшись в последний раз обмякла в беспамятстве на мешках.

-Ах, ты ж, Боже мой, -суетился Онуфрий, пощёчинами по лицу стараясь привести её в чувство. Через несколько минут Емилия пришла в себя и самостоятельно села, глядя на него ясными глазами.

-Что случилось, дядька Онуфрий и где наш обоз, почему мы на дороге одни? –спросила она его.

-От того и одни что уехали все вперед, пока я с тобой тут возился! –сердито ответил тот, прислушиваясь к внезапным крикам, которые раздались впереди, там, куда уехал обоз. Вскоре над лесом понялись клубы дыма.

-Мать честная, -прошептал он –лиходеи! Как есть на обоз напали! А ведь если бы не твоя падучая, мы бы сейчас тама были! Слава тебе, Господи, отвёл от беды, -перекрестился он.

-Что делать станем? –испуганно спросила его Емилия окончательно пришедшая в себя.

-Ждать, -коротко ответил тот, -не вечно же они на дороге будут, тут и военные отряды ехать могут. Наберут добра и в лес. А мы подождём всё равно другой дороги здесь нет, -ямщику и самому было страшно даже от мысли о том, что мог бы он сейчас быть вместе с обозом.

-Сколь годочков езжу тут, а лихих людей ещё ни разу не встретил, -сказал он, гладя лошадь по гриве, -хотя слыхать о них слыхал. Поговаривают, что святого в них ничего нету, беглые людишки разбойнички, бывшие ссыльные. Лютуют, особливо если сопротивляться станешь, а ежели отдашь всё своё, то и живым можно остаться. Только когда своего ничего не осталось тогда зачем жить? У меня вот дома мал-мала меньше, ждут тятьку –то, с извоза и живём. Сейчас груз доставлю, поторгую малость, сани продам да телегу куплю и обратно. Летом то хоть и длиннее дорога, зато по теплу, глядишь и дома уже, заждались уже поди меня-то, -говорил он, как будто успокаивая себя и Емилию. Крики были уже не слышны, да и дым, поднимающийся над лесом становился белее, но ехать было ещё рано, и они принялись терпеливо ждать, молясь о том, чтобы лихие люди их не заметили.

Продолжение следует...

89195868883 сбер, т-банк , Марина Александровна М, на "поддержание штанов". Если вам претит моё творчество и я , то можете поддержать наших питомцев, потому что три новые души значительно облегчили наш кошелек.

Ну, или стать нашими дедами морозами)

Благодарю заранее, если несложно то указывайте в сообщениях "подарок", "благотворительность", " донат" итд чтобы мои карты не заблокировали