Что больше всего бесит работающую женщину? Не усталость. Не начальник-самодур. И даже не пробки по дороге домой.
Хуже всего — прийти после тяжёлого дня и увидеть мужа, который весь день провёл на диване, но при этом жалуется, что голоден.
Алёна это чувство знала отлично. Семь лет знала.
И в тот вечер что-то внутри неё щёлкнуло...
Алёна едва переступила порог, как увидела угрюмое лицо мужа. Егор сидел на диване, уставившись в телефон, и даже не поднял головы.
— Наконец-то явилась, — буркнул он. — Приготовь поесть, у меня желудок сводит.
Алёна скинула туфли, поставила сумку. Посмотрела на часы — восемь вечера. Она ушла из дома в семь утра, весь день провела в офисе, потом — совещание до семи. Тринадцать часов на ногах.
— Я только пришла. Дай хоть переодеться.
— Переодеться, — передразнил Егор. — А о муже кто подумает?
Алёна прикусила губу, чтобы не огрызнуться. Прошла на кухню, открыла холодильник. Там стояли контейнеры с готовой едой — вчерашние котлеты с гречкой, которые она оставила специально. Пачка пельменей. Яйца, колбаса, хлеб.
— Витя, у нас полный холодильник. Ты мог бы разогреть себе котлеты.
Егор фыркнул:
— Я не нашёл там ничего нормального. Одни вчерашние объедки.
Алёна повернулась к нему:
— Котлеты приготовлены только вчера.
— Я ем только свежее, — отрезал Егор. — Ты что, за столько лет не запомнила?
«Запомнила, — подумала Алёна. — Запомнила, что ты избалованный эгоист».
Но вслух сказала:
— Хорошо. Сейчас что-нибудь сделаю.
Она достала сковороду, начала жарить яичницу. Егор зашёл на кухню, прислонился к косяку:
— Кстати, мне нужны деньги маме.
Алёна обернулась:
— Опять? Я же на прошлой неделе дала тебе пятьдесят тысяч. На зубы твоей маме.
— Ну и что? Это было на зубы. А сейчас другое.
— Что случилось?
Егор помолчал, потом вздохнул — так театрально, будто репетировал перед зеркалом:
— У мамы нашли новообразование. Ей нужны обследования, препараты. Врачи говорят, нельзя затягивать.
Алёна замерла с лопаткой в руке:
— Господи... Это серьёзно?
— Конечно, серьёзно! Поэтому мне нужны деньги. Срочно.
— Сколько?
— Двести пятьдесят тысяч.
Алёна чуть не выронила лопатку. Двести пятьдесят тысяч. Это её зарплата за три месяца.
— Егор, это очень большая сумма...
— И что?! — он повысил голос. — Моя мать умирает, а ты мне про деньги?!
— Я не про деньги! Я просто... Откуда такая сумма?
— МРТ, анализы, консультации онколога, биопсия. Потом — препараты. Всё платное, потому что по полису ждать три месяца, а у мамы нет трёх месяцев!
Алёна выключила плиту, села на стул. Голова шла кругом.
— Хорошо. Я понимаю. Но, Егор... это твоя мама. Может, ты тоже поищешь деньги? Займёшь у друзей, у родственников?
Егор уставился на неё, как на умалишённую:
— Ты о чём вообще? У меня сейчас нет работы!
— Вот именно. Нет работы уже два месяца. Ты даже не ищешь.
— Ищу! Просто рынок сейчас сложный!
— Егор, ты вчера целый день играл в танки. Я видела.
— Это был выходной!
— У тебя каждый день выходной, — устало сказала Алёна. — Ты уволился два месяца назад и с тех пор даже резюме не отправил.
— Неправда! Я отправлял!
— Куда?
— Не твоё дело!
Алёна встала, подошла к нему вплотную:
— Очень даже моё. Потому что я одна работаю. Я плачу за квартиру, за еду, за всё. Я уже дала пятьдесят тысяч на зубы твоей маме. И теперь ты требуешь ещё четверть миллиона?
Егор побелел от злости:
— Требую? Я не требую! Я прошу помочь моей матери! Или ты хочешь, чтобы она умерла?!
— Конечно, нет!
— Тогда в чём проблема?! Мы же семья! Какая разница, кто сейчас зарабатывает — ты или я? Сегодня ты, завтра я. Главное — мы вместе!
Алёна посмотрела на него долгим взглядом. «Мы вместе». Красивые слова. Только почему-то «вместе» всегда означает, что она пашет, а он сидит дома и требует денег.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я подумаю как найти такую сумму.
— Нечего думать! Мне нужны деньги завтра! Мама уже записалась на МРТ!
— Завтра?! Егор, у меня нет таких денег на руках!
— Возьми кредит!
— Что?!
— Ну или займи у своей богатой мамаши.
Алёна сжала кулаки:
— Моя мама не богатая. Она всю жизнь работала медсестрой, копила на эти деньги. И я не буду просить у неё в долг, чтобы лечить твою мать, пока ты сидишь на диване!
Егор взорвался:
— Ах вот как?! Значит, тебе плевать на мою семью?! Ты эгоистка! Чёрствая, наглая, жадная эгоистка!
— Я эгоистка? — Алёна засмеялась — зло, истерично. — Я два месяца одна тащу всё! Плачу за всё! Кормлю тебя! А ты даже посуду за собой не моешь!
— Потому что я в депрессии! Мне тяжело!
— А мне легко?! Я работаю по двенадцать часов, прихожу домой и готовлю тебе ужин, потому что ты не можешь разогреть котлеты! А теперь ты ещё и требуешь четверть миллиона!
— Не требую, а прошу! И это не для меня, а для моей матери! Ты что, совсем?! такие вопросы в нормальных семьях дажене обсуждаются - все и так понятно! А ты мне допросы устраиваешь!
Алёна развернулась и ушла в спальню. Закрыла дверь, в горле — ком.
Достала телефон. Позвонила маме.
— Алёночка, привет! — бодрый голос Тамары Львовны. — Как дела?
И тут Алёну прорвало. Она зарыдала в трубку — так, что не могла говорить.
— Что случилось?! Алён, ты где?! Что произошло?!
— Мам... — сквозь слёзы. — Мам, я больше не могу...
— Я сейчас приеду. Жди.
Тамара Львовна приехала через двадцать минут. Позвонила в дверь. Егор открыл, удивлённо уставился на тёщу:
— Тамара Львовна? А вы чего...
Она прошла мимо него, не глядя. Скинула пальто, прошла в спальню. Алёна сидела на кровати, заплаканная, с красными глазами.
— Рассказывай, — коротко сказала мать, садясь рядом.
Алёна рассказала. Всё. Про то, как Егор два месяца не работает. Про то, как она одна тянет всё. Про пятьдесят тысяч на зубы его матери. Про новые двести пятьдесят тысяч. Про обвинения в жадности и бессердечности.
Тамара Львовна слушала молча. Лицо каменело с каждым словом.
Когда Алёна закончила, мать встала. Вышла из спальни. Прошла в гостиную, где Егор сидел на диване с телефоном.
— Собирай вещи, — сказала она.
Егор поднял голову:
— Что?
— Я сказала — собирай вещи. Съезжаешь. Сегодня.
Он расхохотался:
— Вы что, серьёзно? Я тут живу!
— Нет, — Тамара Львовна подошла ближе. — Это квартира моей матери. Она завещала её мне. Я подарила её Алёне. На Алёнино имя. Ты здесь — гость. И я прошу тебя освободить помещение.
Егор вскочил:
— Вы с ума сошли?! Я муж Алёны! Мы семь лет вместе!
— Были вместе. Теперь нет.
— Это не вы решаете!
— Решаю, — Тамара Львовна развернулась к дочери, которая стояла в дверях спальни. — Алён, ты хочешь, чтобы он остался?
Алёна посмотрела на мужа. На его наглое, возмущённое лицо. На руки, которые ни разу не помыли посуду. На тело, которое два месяца лежало на диване.
— Нет, — тихо сказала она. — Не хочу.
Егор побелел:
— Ты... ты серьёзно?!
— Абсолютно.
— Но... но мама! Ей нужны деньги!
— Твоя мама — твоя забота. Не моя. Иди работай, зарабатывай, лечи её сам.
— Я... я не могу! У меня нет работы!
— Вот и найди.
Тамара Львовна прошла в спальню. Достала из шкафа большую дорожную сумку. Начала складывать туда вещи Егора — футболки, джинсы, носки.
— Что вы делаете?! — Егор бросился к ней. — Это мои вещи!
— Именно. Твои. Забирай.
Она набила сумку, застегнула молнию. Вытащила в коридор. Егор попытался вырвать:
— Отдайте!
— Сейчас отдам.
Тамара Львовна открыла входную дверь. Вынесла сумку на лестничную площадку. Вернулась за второй порцией вещей.
Егор метался по квартире:
— Вы не имеете права! Я вызову полицию!
— Вызывай, — спокойно ответила Тамара Львовна, складывая его кроссовки в пакет. — Объяснишь им, почему живёшь в чужой квартире и не работаешь два месяца.
— Алёна! — он повернулся к жене. — Ну скажи ей! Скажи, что это неправильно!
Алёна стояла, скрестив руки на груди:
— Это правильно, Егор. Очень правильно.
— Но я твой муж!
— Был.
— Мы семья!
— Нет. Семья — это когда помогают друг другу. А ты только брал.
Тамара Львовна вынесла на площадку ещё две сумки. Егор бросился за ней:
— Стойте! Подождите! Давайте поговорим!
— Не о чем говорить, — она вернулась в квартиру, взяла его куртку, ботинки. — Вот. Одевайся и иди.
— Но мне некуда!
— К маме иди. Она больна, ей нужен уход. Вот и ухаживай. Заодно и денег на лечение поищешь.
— Вы... вы! — Егор задыхался от возмущения. — Офигевшие! Алёна, ты пожалеешь! Я не прощу!
— И не надо, — Алёна подошла, протянула ему телефон и планшет. — Держи. Это твоё. Остальное — моё.
Егор схватил вещи, пытаясь давить на жалость:
— Ален... ну пожалуйста... мне правда некуда... у меня нет денег даже на съёмную...
— Работать иди, — жёстко сказала Тамара Львовна. — Как все нормальные люди.
Она взяла его за плечи, развернула к двери. Егор попытался упереться:
— Я не уйду! Это моя квартира!
— Нет.
Тамара Львовна — крепкая женщина, всю жизнь проработавшая медсестрой, поднимавшая больных — просто вытолкнула его на площадку. Закрыла дверь. Повернула ключ.
Егор колотил в дверь:
— Откройте! Алёна! Ты пожалеешь! Я подам в суд! Я...
Голос затих — видимо, он понял, что бесполезно.
Тамара Львовна повернулась к дочери. Алёна стояла, прислонившись к стене. Слёзы текли по щекам.
— Всё, доченька, — мать обняла её. — Всё кончилось.
— Мам... а вдруг он правда подаст в суд?
— Пусть подаёт. Квартира на тебя оформлена. Он здесь не прописан, только временно зарегистрирован был. Ничего ему не светит.
— А если он будет приходить?
— Поменяешь замки завтра же. И всё.
Алёна прижалась к матери, как в детстве. Тамара Львовна гладила её по голове:
— Прости, что не сделала этого раньше. Я видела, что он тебя высасывает. Но думала — твоя жизнь, твой выбор. А сегодня поняла — хватит. Нельзя было ждать, пока ты совсем сломаешься.
— Спасибо, мам.
Они сидели на диване, обнявшись. За окном стемнело. Квартира была тихая, пустая. Но не одинокая. Алёна чувствовала — впервые за долгое время ей легко дышать.
Утром Алёна вызвала мастера, поменяла замки. Егор звонил раз двадцать — она не брала трубку. Потом пришло сообщение:
«Ты пожалеешь. Я найду работу и докажу, что ты была неправа».
Алёна усмехнулась. Заблокировала номер.
Через неделю подруга рассказала — видела Егора. Он устроился грузчиком в супермаркет. Первый раз в жизни работал физически.
— Жалко его, — сказала подруга.
— Нет, — ответила Алёна. — Совсем не жалко.
Ещё через месяц она узнала — Егор съехал от матери, снял комнату с другом. Валентина Семёновна прошла обследование по полису — бесплатно, очередь была всего две недели. Новообразование оказалось доброкачественным, удалили.
Никаких четверти миллиона не требовалось.
Алёна сидела на кухне, пила кофе и думала о том, как же она была слепа.
Но теперь всё кончилось.
Квартира была её. Жизнь была её. И никто больше не требовал денег, не обвинял в жадности, не лежал на диване, пока она вкалывала.
Тамара Львовна зашла в гости вечером:
— Ну что, как дела?
— Отлично, мам. Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что вышвырнула его. Я бы сама не решилась.
— Решилась бы, — улыбнулась Тамара Львовна. — Просто позже. А я ускорила процесс.
Они выпили чаю, посмеялись, вспоминая лицо Егора, когда его вещи полетели на лестничную площадку.
— Знаешь, — сказала Алёна, — мне даже не жалко. Совсем.
— И правильно. Жалеть надо тех, кто этого заслуживает. А он — нет.
Алёна кивнула.
Жизнь начиналась заново. И на этот раз — без лишнего груза.