– Какое ещё наследство? – я замерла на пороге своей квартиры, всё ещё держа в руках сумку с продуктами. Голос у Галины Петровны, свекрови, был таким, будто она поймала меня на воровстве. А рядом стояла Лена, её дочь, моя золовка, и смотрела с тем же выражением, что и мать, только чуть мягче, будто извинялась за то, что приходится участвовать в этом разговоре.
Я медленно закрыла дверь, чувствуя, как внутри всё холодеет. Только что я вернулась с работы, усталая, хотела просто поставить чайник и посидеть спокойно. А тут они. Без звонка, без предупреждения. Просто стояли в подъезде и ждали, когда я выйду из лифта.
– Ну что ты стоишь, Света, проходи, – Галина Петровна шагнула вперёд, будто это её квартира, а не моя. – Мы ненадолго. Просто поговорить надо.
Лена кивнула, улыбнулась своей привычной виноватой улыбочкой и прошла следом за матерью. Я молча пропустила их в коридор, поставила сумку на пол и сняла пальто. Голова гудела. Последние два месяца вообще были странными – сначала письмо от нотариуса, потом поездка в другой город, встречи, документы… Я никому ничего не говорила. Даже мужу пока не всё рассказала. Думала, сначала разберусь сама.
А теперь вот они. Уже знают.
– Проходите на кухню, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Чай будете?
– Не откажусь, – ответила Галина Петровна, снимая своё бежевое пальто и аккуратно вешая его на вешалку. – Только покрепче, Светочка. А то я сегодня с утра на нервах.
Лена ничего не сказала, просто прошла за матерью и села за стол. Я включила чайник, достала чашки. Руки двигались сами, а в голове крутилось одно: откуда они узнали?
Я получила наследство от тёти – маминой сестры, которую видела всего несколько раз в жизни. Она уехала в Германию ещё в девяностые, вышла замуж за немца, жила тихо, одиноко. Детей не было. И вдруг – завещание. Квартира в Подмосковье, немного денег на счёте, какие-то акции. Нотариус сказал, что всё оформлено на меня ещё десять лет назад. Я даже не знала. Просто приехала, подписала бумаги, получила ключи. Квартира пустовала уже полгода. Я пока не решила, что с ней делать. Продавать? Сдавать? Оставить себе? Это было моё. Только моё.
– Так вот, – начала Галина Петровна, как только я поставила перед ней чашку. – Нам Леночка рассказала. У неё подруга в банке работает, ну и… словом, всё стало известно.
Я посмотрела на Лену. Она отвела взгляд, покраснела.
– Какая подруга? – тихо спросила я.
– Да не важно, – отмахнулась свекровь. – Главное, что ты получила наследство. И приличное, судя по всему. А мы тут с Ленкой еле концы с концами сводим. Ты же знаешь, как сейчас тяжело. Цены, кредиты… Лена вообще одна с ребёнком, алименты мизерные, работа нестабильная.
Лена кивнула, всё ещё не поднимая глаз.
– Я думала, ты сама расскажешь, – тихо сказала она. – Мы же семья…
Слово «семья» прозвучало так, будто я ей что-то должна именно потому, что вышла замуж за её брата.
Я села напротив них, обхватила руками свою чашку. Чай был слишком горячим, но я всё равно сделала глоток. Нужно было выиграть время. Подумать.
– Это моё личное дело, – сказала я наконец. – Наследство от тёти, которую я почти не знала. Оно не имеет отношения к нашей семье.
Галина Петровна посмотрела на меня так, будто я сказала что-то неприличное.
– Как это не имеет? Ты – жена моего сына. Всё, что у тебя есть, – это и наше общее. Мы же не чужие люди. Когда у нас было трудно, мы тебе помогали. Помнишь, как вы с Серегой только поженились? Кто вам на свадьбу деньги дал? Кто помог с первым взносом по ипотеке?
Я вспомнила. Да, помогли. Двадцать тысяч рублей на свадьбу – огромная сумма по тем временам. И ещё пятьдесят – на ипотеку. Мы тогда вернули всё до копейки. Через три года. С процентами, как просили. Но для Галины Петровны это, видимо, навсегда осталось долгом.
– Мы всё вернули, – напомнила я.
– Вернули, да не всё, – махнула она рукой. – Долг деньгами не измеряется. Есть ещё долг совести. Мы тебе помогали, теперь твоя очередь.
Я молчала. Чайник щёлкнул, выключаясь. В квартире было тихо, только часы на стене тикали.
– Сколько? – спросила я наконец.
Галина Петровна переглянулась с дочерью.
– Ну… – она чуть замялась. – Мы посчитали. Ленке надо хотя бы миллион. На ремонт и на то, чтобы ребёнка в хорошую школу перевести. А мне… мне бы тоже немного. У меня пенсия маленькая, лекарства дорогие. Тысяч пятьсот хватит.
Полтора миллиона. Просто так. Потому что я получила наследство. Потому что я – «семья».
Я посмотрела на них. На Галину Петровну с её аккуратной укладкой и строгим взглядом. На Лену – худенькую, с усталыми глазами и вечной виноватой улыбкой. И вдруг почувствовала, как внутри всё сжимается от усталости. Не злости. Именно усталости.
– Я подумаю, – сказала я.
– Думать тут нечего, – мягко, но твёрдо ответила свекровь. – Ты же не хочешь, чтобы мы плохо жили? Сергей узнает – ему тоже будет неприятно, что ты молчишь.
Вот оно. Главный козырь. Сергей. Мой муж. Который сейчас в командировке в Новосибирске и вернётся только через неделю.
– Я поговорю с Сергеем, – сказала я. – Когда он вернётся.
Галина Петровна нахмурилась.
– Зачем с Сергеем? Это твоё наследство. Ты и решай.
– Потому что он мой муж, – ответила я. – И я не принимаю таких решений без него.
Лена наконец подняла глаза.
– Свет, мы же не давим, – тихо сказала она. – Просто… посуди сама. У тебя теперь есть возможность помочь. А мы…
Она не договорила. Но я и так всё поняла.
Они ушли через полчаса. Обещали «зайти ещё», «поговорить спокойно». Я закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и долго стояла так, глядя в пустоту.
Вечером я позвонила Сергею. Он ответил сразу, голос был усталый, но радостный.
– Привет, родная. Как дела?
– Нормально, – соврала я. – Твои были сегодня.
– Мама с Ленкой? – удивился он. – Зачем?
– Узнаешь, когда приедешь, – сказала я. – Есть разговор.
Он замолчал на секунду.
– Свет, что случилось?
– Ничего страшного, – я постаралась улыбнуться, хотя он этого не видел. – Просто… приезжай поскорее.
Я не рассказала ему про наследство. Пока не была готова. И не знала, как он отреагирует. Сергей хороший. Добрый. Но он очень любит свою семью. И всегда старается всем угодить. Особенно матери.
На следующий день я поехала в Подмосковье. В ту самую квартиру. Открыла дверь, вошла. Пахло пылью и старой мебелью. Окна выходили на лес. Было тихо. Очень тихо.
Я ходила по комнатам, трогала стены, открывала шкафы. Всё это теперь моё. По праву. По завещанию женщины, которую я почти не знала, но которая, видимо, помнила обо мне.
Я села на диван, достала телефон и открыла банковское приложение. Там лежала сумма, которую перевёл нотариус. Не огромная. Но значительная. Хватило бы и на помощь, и на свои планы. Я давно мечтала открыть маленькую кофейню. Или поехать с Сергеем в путешествие, о котором мы говорили последние пять лет. Или просто положить деньги на счёт и знать, что есть подушка безопасности.
Но теперь всё это висело на волоске.
Вечером мне позвонила Лена.
– Свет, ты не обижайся, – начала она без предисловий. – Мама, конечно, резко сказала. Но мы правда в трудном положении…
– Я поняла, – ответила я.
– Просто… если ты поможешь, мы будем очень благодарны. И Сергей тоже поймёт. Он же знает, как нам тяжело.
Я молчала.
– Ты же не хочешь, чтобы он переживал? – добавила она тихо.
Я положила трубку. Сердце колотилось. Они уже начали давить через Сергея. Хотя он даже не в курсе.
На следующий день я пошла к нотариусу. Не тому, который вёл наследство. К другому. Просто посоветоваться. Рассказала всё как есть. Он выслушал, кивнул.
– Вы не обязаны никому ничего давать, – сказал он спокойно. – Это ваше личное имущество. Добрачное. Даже если бы вы были в браке десять лет – это не общее.
– А если они будут давить?
– Тогда устанавливайте границы, – пожал он плечами. – Или обращайтесь в суд, если дойдёт до угроз. Но обычно до этого не доходит.
Я вышла от него с странным чувством облегчения. И решимости.
Дома меня ждало сообщение от Сергея: «Мама звонила. Говорит, ты получила наследство и молчишь. Свет, это правда?»
Я посмотрела на экран. Долго смотрела.
Потом набрала ответ: «Правда. Приедешь – поговорим».
И выключила телефон.
Я не знала, что будет дальше. Не знала, как отреагирует Сергей. Поймёт ли. Поддержит ли. Или станет на сторону матери и сестры.
Но я точно знала одно – больше я не позволю себя давить. Ни чувством вины. Ни словом «семья». Ни чем-либо ещё.
Это было моё. И я имела право решать сама.
А дальше… дальше будет видно.
Но я даже не подозревала, что они следили за мной гораздо дольше, чем я думала. И то, что я узнаю через неделю, перевернёт всё с ног на голову…
– Света, ты что, серьёзно? Это же мама и Ленка! – Сергей стоял посреди кухни с дорожной сумкой у ног, ещё не сняв куртку. Лицо было красным – то ли от мороза, то ли от того, что всю дорогу из аэропорта он прокручивал в голове разговор с матерью.
– Серьёзно, – я спокойно поставила перед ним кружку с чаем. – Я никому ничего не должна. Это моё наследство. От тёти, которую они даже по имени не помнят.
Он провёл рукой по волосам, тяжело вздохнул.
– Я понимаю, что твоё. Но… они же не чужие. Ленка вообще на грани. Ей ребёнка поднимать, квартиру снимать, бывший муж пропал. А мама… у неё давление, лекарства дорогие.
– Сергей, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Когда мы брали ипотеку, твоя мама дала нам пятьдесят тысяч. Мы вернули восемьдесят. Когда Лена развелась, мы с тобой полгода отдавали ей по двадцать тысяч в месяц, чтобы она не голодала. Помнишь? Мы тогда сами на макаронах сидели. И никто не спросил, трудно нам или нет.
Он замолчал. Помнил, конечно.
– Это другое, – тихо сказал он наконец. – Тогда вы просили. А сейчас… сейчас у тебя просто есть возможность помочь.
– Нет у меня «просто», – я почувствовала, как голос начинает дрожать. – Это не выигрыш в лотерею. Это последнее, что осталось от человека, который мне доверял. Я даже не знала, что он мне что-то оставил. И я хочу решить сама, на что эти деньги пойдут. На нашу семью. На наши планы. А не на то, чтобы закрывать чужие дыры.
Сергей сел за стол, обхватил голову руками.
– Я не знаю, что им сказать, Свет. Мама уже всем соседям рассказала, что ты «скупая» стала. Ленка плачет в трубку.
– Пусть плачут, – я сказала это спокойно, хотя внутри всё кипело. – Я устала быть банкоматом для твоих родственников.
Он резко поднял голову.
– Ты так про мою семью говоришь?
– А как ещё? – я не сдержалась. – Сергей, десять лет мы с тобой вместе. Десять лет я терплю, как твоя мама учит меня жить, как твоя сестра «занимает до зарплаты» и забывает отдавать. Я молчала. Улыбалась. Потому что люблю тебя. Но сейчас – хватит.
В тот вечер мы почти не разговаривали. Он ушёл спать в зал, я осталась в спальне. Лежала и смотрела в потолок, пока не уснула.
А утром случилось то, чего я совсем не ожидала.
Позвонила Лена. Голос дрожал.
– Свет, прости, что так рано… Можно я заеду? Мне поговорить надо. Одна.
Я согласилась. Почему-то согласилась.
Она пришла через час. Без макияжа, в старом пальто, с красными глазами.
– Я должна тебе кое-что показать, – сказала она сразу, едва переступив порог.
Достала из сумки папку. Положила на стол.
– Открой.
Я открыла. Там были распечатки. Мои банковские выписки за последние полгода. Переводы, которые я получала от арендаторов старой квартиры в Москве, которую сдаю после смерти родителей. Мои накопления. Даже скриншот письма от нотариуса, которое я получила по электронной почте.
– Откуда это у тебя? – я почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– От мамы, – Лена опустила голову. – Она… она давно следит за тобой. С тех пор, как ты начала сдавать ту квартиру. Подруга в банке подсказывает. А потом ещё и хакер какой-то нашёл доступ к твоей почте. За деньги, конечно.
Я села. Просто села на стул, потому что ноги перестали держать.
– То есть… вы за мной шпионите?
– Не я, – Лена подняла на меня полные слёз глаза. – Мама. Она говорит, что ты «жируешь», пока мы тут нищенствуем. Что ты должна делиться. Что ты обязана.
– Обязана? – я почти кричала. – Лена, ты понимаешь, что это преступление? Взлом почты, слежка за счетами?
– Понимаю, – она всхлипнула. – Поэтому и пришла. Я не могу больше. Я ей сказала, что если она ещё раз полезет в твою жизнь, я всё расскажу Сергею. И уйду. Совсем.
Я молчала. Смотрела на эти бумаги и не верила своим глазам.
– Возьми, – Лена подвинула папку ко мне. – Это всё, что у неё есть. Я забрала ночью, пока она спала. И удалила всё с её компьютера. И с флешки. Всё.
Я взяла папку. Руки дрожали.
– Почему сейчас?
– Потому что… – она шмыгнула носом. – Потому что я устала быть соучастницей. И потому что знаю, каково это, когда за тобой следят. Мой бывший муж так же делал. Я тогда чуть не сломалась. А ты… ты всегда была добрая ко мне. Даже когда не обязана была.
Я смотрела на неё и вдруг увидела не золовку, которая вечно просит денег, а просто уставшую женщину, которая запуталась в собственной жизни.
– Спасибо, – сказала я тихо.
– Прости нас, – прошептала она и заплакала уже по-настоящему.
Я обняла её. Впервые за все эти годы.
Когда Сергей вернулся с работы, я положила перед ним папку.
– Прочитай.
Он читал молча. Лицо становилось всё белее.
– Это… правда? – спросил он наконец.
– Правда.
– Моя мать… наняла хакера?
– И не только.
Он встал, подошёл к окну. Долго стоял спиной.
– Я сейчас поеду к ней, – сказал он глухо.
– Сергей…
– Нет, Свет. Это уже слишком. Я люблю свою мать. Но то, что она сделала… это уже не любовь. Это одержимость.
Он уехал. Вернулся поздно вечером. Один. С красными глазами.
– Я всё сказал, – тихо произнёс он, обнимая меня. – Всё, что должен был сказать ещё давно. Что если она ещё раз позволит себе хоть что-то подобное – я прекращу с ней всякое общение. Совсем.
Я прижалась к нему.
– И что она?
– Плакала. Говорила, что я предатель. Что ты меня против неё настроила. Что я всегда выбираю чужих людей, а не свою кровь.
– А ты?
– А я сказал, что ты – не чужая. Ты – моя семья. Самая главная.
Мы молчали долго. Потом он добавил:
– И ещё я сказал, что, если она хочет сохранить со мной хоть какие-то отношения, пусть больше никогда не просит у тебя денег. И не лезет в нашу жизнь.
Я кивнула. В горле стоял ком.
– А Ленка? – спросила я.
– Ленка… – он слабо улыбнулся. – Ленка сказала, что если я когда-нибудь брошу тебя из-за мамы, она лично приедет и даст мне по башке.
Я рассмеялась. Впервые за много дней.
На следующий день я перевела Лене сто тысяч. Не потому, что должна. А потому что захотела. На ребёнка. На самое необходимое. И написала: «Это последний раз. Дальше – только если попросишь сама. Без давления».
Она ответила одним словом: «Спасибо».
А потом я закрыла все старые счета. Сменила пароли. Поставила двухфакторную аутентификацию везде, где только можно. И впервые за долгие годы почувствовала, что дышу свободно.
Наследство я решила не продавать. Оставила квартиру себе. Как запасной вариант. Как место, где можно будет когда-нибудь просто закрыть дверь и побыть одной. Или с Сергеем. Или с нашими будущими детьми.
А Галина Петровна… она звонила ещё несколько раз. Плакала. Обвиняла. Потом просто молчала в трубку.
А потом перестала звонить вообще.
И я поняла, что иногда молчание – это тоже ответ.
Но я даже представить не могла, что через полгода она придёт ко мне сама. Без звонка. С коробкой пирожных. И скажет то, чего я никогда не ожидала услышать…
Прошёл почти год.
Я уже почти забыла вкус того тяжёлого разговора, когда в дверь позвонили. Субботнее утро, Сергей ещё спал после ночной смены, я пила кофе и смотрела в окно на первые жёлтые листья. Звонок был настойчивый, но не грубый. Я открыла.
На пороге стояла Галина Петровна. В простом тёмно-синем пальто, с аккуратной укладкой, но без привычной сумки через плечо. В руках — обычная картонная коробка из кондитерской.
– Здравствуй, Светочка, – сказала она тихо. Голос был не тот, что раньше. Без металла. – Можно войти?
Я посторонилась. Молча.
Она прошла на кухню, поставила коробку на стол.
– Пирожные, – объяснила. – Твои любимые, с заварным кремом. Помню, ты всегда брала такие, когда мы на рынок ездили.
Я не знала, что ответить. Просто кивнула.
Она сняла пальто, повесила на спинку стула. Села. Руки сложила на коленях, как школьница.
– Я долго собиралась, – начала она, не поднимая глаз. – Думала, что сама всё разрушила. И права была. Ты мне никто не должна была объяснять, почему не хочешь делиться. А я… я влезла туда, куда не имели права. И не просто влезла. Следила. Копалась. Как воровка.
Она наконец посмотрела на меня. Глаза были красные.
– Мне стыдно, Света. По-настоящему стыдно. Не потому, что Серёжа на меня кричал, хотя кричал, да. А потому что я поняла: я всю жизнь так жила. Всё решала за других. Всё знала лучше. А в итоге осталась одна. Ленка ко мне почти не ходит. Внук зовёт бабушкой, но… отстранённо. И я сама виновата.
Я молчала. Не знала, что сказать. Не ожидала такого.
– Я продала дачу, – продолжила она. – Ту, что в Подмосковье. Хотела тебе отдать деньги. Но потом поняла, что ты их не возьмёшь. И правильно не возьмёшь. Поэтому я перевела их на счёт твоей тётиной квартиры. На капитальный ремонт. Чтобы ты могла её сдавать или жить там, как захочешь. Без моих советов. Без моего «я лучше знаю».
Я открыла рот, но она подняла ладонь.
– Подожди. Дай договорить. Я ещё Ленке помогла. Не из твоих денег, из своих. Она теперь в нормальной квартире живёт, ребёнка в хорошую школу устроила. Работу нашла. И мы с ней… мы с ней впервые за много лет нормально поговорили. Без криков. Она мне сказала: «Мам, хватит жить за других. Поживи для себя».
Галина Петровна слабо улыбнулась.
– Вот я и пытаюсь. Пожить для себя. И для вас, если позволите.
В комнате повисла тишина. Только чайник тихо шипел на плите.
– Я не прошу прощения, – добавила она. – Потому что знаю: такое не прощается просто так. Я прошу только одного. Если когда-нибудь… когда-нибудь захочешь позвать меня на чай, я приду. Без претензий. Без советов. Просто посидеть. Если не захочешь — пойму.
Она встала. Надела пальто.
– Пирожные оставляю. Они свежие.
У двери она остановилась.
– Спасибо, что открыла, Света. И… прости, если сможешь.
Дверь закрылась. Тихо. Без хлопка.
Я долго стояла в коридоре. Потом вернулась на кухню, открыла коробку. Пирожные действительно были с заварным кремом. Те самые.
Сергей вышел, потирая глаза.
– Кто звонил?
– Твоя мама, – ответила я.
Он замер.
– И…?
– Принесла пирожные. И извинилась.
Он подошёл, обнял меня сзади.
– Ты как?
– Не знаю, – честно сказала я. – Но, кажется, впервые за много лет мне не страшно открывать дверь, когда звонят твои родственники.
Он поцеловал меня в висок.
– Значит, всё-таки бывает, что люди меняются.
– Или просто перестают притворяться, – добавила я.
Мы съели пирожные. Все до единого. И они были действительно вкусными.
А через месяц я сама позвонила Галине Петровне. Спросила, не хочет ли она как-нибудь зайти на чай. Просто так. Без повода.
Она ответила сразу, голосом, в котором дрожала улыбка:
– С удовольствием, Светочка. Только скажи когда.
И я поняла: иногда дверь, которую ты долго держала на замке, всё-таки можно приоткрыть. Не нараспашку. Но хотя бы на цепочку. Чтобы впустить свет.
А остальное… остальное покажет время.
Рекомендуем: