Я стояла у кухонного стола и перебирала квитанции за газ. Искала ту, что пришла в прошлом месяце — нужно было сверить показания. Из старой коробки из-под печенья, где мы складывали всякую мелочь, выпал сложенный вчетверо листок. Я развернула его машинально.
Чек. Из ресторана в центре, где мы с Олегом ни разу не были. Дата — две недели назад, вторник. Я помнила тот вторник: Олег сказал, что задержится на работе, вернулся поздно, усталый. Сумма в чеке — три с половиной тысячи. Я уставилась на цифры, не понимая. Три с половиной. За один обед.
Я давала детям на неделю четыре тысячи на двоих. Завтраки, обеды в школьной столовой, проезд. Олег говорил: «Больше нет. Ты что, не понимаешь, сколько я зарабатываю? Тридцать пять тысяч — это не миллион».
Пальцы сами сжали бумажку. В груди что-то сдавило, будто кто-то взял и медленно стянул ремень вокруг рёбер.
Я опустилась на стул. Положила чек перед собой, разгладила складки. Может, это не его? Может, кто-то из знакомых оставил, забыл? Но почерк на обороте — Олегов. Заметка себе: «Встреча — Сергей Иванович».
Встреча. Три с половиной тысячи.
Я открыла коробку снова. Стала вытряхивать всё на стол: старые чеки из магазинов, обрывки бумажек, скрепки. Ещё один чек — заправка, полный бак. Пятьдесят литров. Олег всегда говорил, что заправляется на работе, там дешевле. Ещё один — кофейня, две чашки капучино и пирожные. Дата — суббота. Он уезжал к матери в тот день, сказал, что она плохо себя чувствует.
Я сидела и смотрела на эти бумажки. Плечи налились тяжестью, будто я несла что-то весь день и только сейчас поставила на пол.
Тридцать пять тысяч. Он повторял это каждый месяц, когда я просила добавить хоть немного на продукты. «Тридцать пять, Лен. Из них ипотека, коммуналка, бензин. Что остаётся? Ты должна укладываться».
Я укладывалась. Покупала самое дешёвое мясо — голень, крылья. Макароны брала по акции, большими пачками. Дети просили новые кроссовки — я ждала распродажи. Сама себе ничего не покупала два года. Последние джинсы — ещё до рождения Кати.
А он ел в ресторанах.
Я встала, подошла к шкафу, где Олег хранил документы. Открыла верхний ящик. Папки, файлы, страховки на машину. В самом дальнем углу — конверт. Я вытащила его, открыла.
Справка о доходах. За прошлый месяц.
Шестьдесят две тысячи.
Я прочитала ещё раз. Медленно. Шестьдесят две тысячи рублей. Чистыми.
Живот сжался так, что я схватилась за край стола. Во рту пересохло мгновенно. Я сглотнула, но слюны не было.
Шестьдесят две.
Он врал мне пять лет. Может, больше. Я не проверяла раньше — зачем? Он муж, отец моих детей. Зачем мне сомневаться?
Я сунула справку обратно, закрыла ящик. Руки дрожали. Села снова за стол, уставилась в окно. За стеклом моросил дождь, серый, мелкий. Как всегда в ноябре.
Что теперь?
Спросить его? Он скажет, что это ошибка. Или что это премия, разовая. Или вообще разозлится: «Ты что, роешься в моих вещах? Ты мне не доверяешь?»
Я знала, как он умеет. Поднимет голос, сделает виноватой меня. Скажет, что я неблагодарная. Что он работает, а я сижу дома, трачу его деньги и ещё претензии предъявляю.
Но я видела цифры. Я держала их в руках.
Вечером Олег вернулся в восьмом часу. Я накрыла на стол — гречка с котлетами из фарша, который купила на распродаже. Он сел, кивнул, начал есть.
— Как день? — спросила я.
— Нормально. Устал.
Я смотрела на него. Обычное лицо. Немного осунувшееся, щетина. Он жевал, не поднимая глаз.
— Олег, — сказала я тихо. — Мне нужно поговорить.
Он поднял взгляд.
— О чём?
— О деньгах.
Он нахмурился.
— Опять? Лена, мы это обсуждали сто раз.
— Я нашла чеки.
Пауза. Он положил вилку.
— Какие чеки?
— Из ресторана. Из кофейни. Заправка. — Я говорила ровно, но внутри всё дрожало. — Три с половиной тысячи за один обед.
Он молчал секунду. Потом усмехнулся.
— И что?
— Ты говорил, что у тебя тридцать пять тысяч зарплата.
— У меня тридцать пять.
— Я видела справку.
Его лицо изменилось. Резко. Глаза сузились.
— Ты лазила в моих документах?
— Я искала квитанцию за газ.
— Не ври. Ты специально рылась.
Я выдохнула. Сердце колотилось.
— Олег. Там шестьдесят две тысячи. Чистыми.
Он встал. Медленно. Взял тарелку, понёс к раковине.
— Это моя зарплата, — сказал он, не оборачиваясь. — Моя. Я зарабатываю. Я решаю, сколько давать семье.
— Но ты врал.
— Я не врал. Я просто не рассказывал всё.
Он обернулся. Посмотрел на меня сверху вниз.
— Ты думаешь, легко содержать вас троих? Ты сидишь дома, ничего не делаешь. Я плачу за всё. За дом, за еду, за одежду. А ты ещё недовольна.
— Я не сижу дома, — сказала я. Голос сел. — Я готовлю, убираю, вожу детей, стираю, глажу…
— Это не работа, — оборвал он. — Это обязанности. Ты жена. Ты мать. Это твоё дело.
Я молчала. Смотрела на него и не узнавала.
— Если тебе мало, — продолжил он, — иди работай. Устройся куда-нибудь. Посмотрим, сколько ты заработаешь.
Он вышел из кухни. Хлопнула дверь в спальню.
Я осталась сидеть за столом. Котлеты остыли. Гречка слиплась комком на тарелке.
Он не извинился. Даже не попытался объяснить.
Ночью я не спала. Лежала на боку, смотрела в темноту. Олег храпел рядом. Обычный храп, негромкий. Раньше он меня успокаивал — значит, всё в порядке, он рядом, семья цела.
Теперь каждый вдох его казался чужим.
Я вспоминала. Как три года назад Димка попросил новый телефон — старый сломался, экран треснул. Олег сказал: «Нет денег. Пусть пользуется так». Димка ходил с заклеенным скотчем экраном полгода. Одноклассники смеялись.
Как в прошлом году Катя хотела на танцы. Я спросила Олега — можно ли оплатить кружок. Он ответил: «Три тысячи в месяц? Ты с ума сошла. Пусть дома танцует».
Как я сама отказывалась от врача, когда болела спина. Платный приём — полторы тысячи. Я терпела два месяца, мазала мазью из аптеки.
А он ел в ресторанах. Заправлял полный бак. Пил кофе с пирожными.
Челюсть свело от напряжения. Я разжала зубы, провела языком по нёбу.
Хватит.
Утром я встала раньше всех. Оделась, взяла сумку. В кошельке лежала карта — общая, куда Олег переводил деньги на хозяйство. Обычно там оставалось тысячи три к концу месяца.
Я вышла из дома, дошла до банкомата. Вставила карту, проверила баланс.
Восемнадцать тысяч.
Я стояла перед экраном и смотрела на цифры. Восемнадцать. Он переводил на карту шесть тысяч в месяц. Я всегда думала, что это всё, что у него есть после обязательных платежей.
Значит, он просто клал сюда деньги и не говорил.
Я сняла всё. До копейки. Купюры легли в сумку тяжёлой пачкой.
Вернулась домой. Дети ещё спали. Олег пил кофе на кухне.
— Где ты была? — спросил он, не поднимая головы.
— Вышла.
Он кивнул. Допил кофе, встал, ушёл одеваться.
Я достала телефон, зашла в банковское приложение. У Олега был личный счёт — я знала пароль, он сам мне дал год назад, когда попросил оплатить штраф с его карты.
Я открыла историю операций.
Переводы. Каждую неделю — три, четыре, пять тысяч. Кому? Имена незнакомые. Может, коллеги. Может, друзья. Может, кто-то ещё.
Рестораны. Заправки. Магазин электроники — покупка на двадцать тысяч. Когда? Месяц назад. Что он купил? Я не видела ничего нового дома.
Внизу живота заныло. Я закрыла приложение, положила телефон на стол.
Он тратит на кого-то другого. Или на что-то, о чём я не знаю.
Я встала, подошла к окну. На улице уже светало. Серое небо, мокрый асфальт.
Что я делаю?
Сижу. Терплю. Экономлю на детях, на себе. А он живёт отдельной жизнью.
Хватит.
На следующий день я пошла в банк. Открыла свой счёт. Перевела туда восемнадцать тысяч. Попросила завести новую карту — только на моё имя.
Сотрудница посмотрела на меня внимательно.
— Вам нужна консультация по семейным счетам?
— Нет, — ответила я. — Мне нужен счёт, к которому никто, кроме меня, не имеет доступа.
Она кивнула. Оформила всё за полчаса.
Я вышла из банка с новой картой в кошельке. Пластик был тёплым от моих пальцев.
Первый шаг.
Вечером я приготовила ужин — как обычно. Олег пришёл, сел за стол.
— Лена, — сказал он. — С карты пропали деньги.
Я помешивала чай.
— Я сняла.
Он поднял голову.
— Зачем?
— Мне нужны были.
— На что?
— На еду. На детей.
— Ты должна была спросить.
Я посмотрела на него.
— Это общая карта. Ты сам говорил — на хозяйство.
Он сжал губы.
— Восемнадцать тысяч — это не на хозяйство. Это слишком много.
— Ты кладёшь туда каждый месяц. Я не трогала. Копилось.
— Возвращай назад.
— Нет.
Пауза. Он смотрел на меня, не мигая.
— Что?
— Я сказала — нет.
Он встал. Подошёл ко мне вплотную.
— Лена. Это мои деньги. Верни их на карту. Сейчас.
Я не отступила. Держала спину прямо.
— Это наши деньги. Ты содержишь семью. Я трачу их на семью. Я сняла ровно столько, сколько мне нужно.
— Ты охренела?
Я молчала.
Он развернулся, схватил куртку, хлопнул дверью. Уехал.
Вернулся в одиннадцать вечера. Пьяный. Я лежала в кровати, не спала. Он вошёл в спальню, включил свет.
— Где деньги?
— На счёте.
— На каком счёте?
— На моём.
Он шагнул ближе.
— У тебя нет своего счёта.
— Теперь есть.
Лицо его налилось краснотой.
— Ты завела счёт без моего разрешения?
— Мне не нужно твоё разрешение.
Он замахнулся — я сжалась, но он ударил кулаком по стене. Штукатурка треснула.
— Я тебя предупреждаю, — прохрипел он. — Если ты не вернёшь деньги, я расскажу всем. Твоей матери. Моим родителям. Всем скажу, что ты воровка. Что ты тащишь из семьи.
Я сидела на кровати, прижав колени к груди.
— Рассказывай, — сказала я тихо.
Он замер.
— Что?
— Рассказывай. Заодно объясни, почему ты врал про зарплату. Почему я кормлю детей макаронами, а ты ешь в ресторанах.
Он молчал. Потом выключил свет и ушёл. Хлопнула дверь в гостиную — он лег на диване.
Я легла обратно. Руки дрожали. Сердце колотилось. Но внутри, где раньше была тяжесть, появилось что-то другое.
Я сказала ему нет.
Следующие дни он со мной не разговаривал. Уходил рано, возвращался поздно. Я готовила, убирала, отводила детей в школу. Всё как обычно.
Только теперь у меня были деньги.
Я пошла в магазин. Купила Димке новые кроссовки — нормальные, не на распродаже. Купила Кате альбом и краски — она любила рисовать, но я год не покупала ей ничего для творчества. Купила себе новую кофту. Простую, серую, но мою.
Когда Димка увидел кроссовки, он замер.
— Мам, откуда?
— Купила.
— Но пап сказал…
— Не важно, что сказал папа. Носи.
Он обнял меня. Крепко. Не отпускал несколько секунд.
Катя прижала альбом к груди и улыбнулась. Первый раз за месяц.
Я стояла на кухне и смотрела на них. Димка примерял кроссовки, Катя листала чистые страницы.
Вот для чего мне нужны деньги.
Олег пришёл вечером. Увидел на Димке кроссовки.
— Откуда?
— Мама купила, — ответил Димка.
Олег посмотрел на меня.
— На мои деньги.
— На наши, — ответила я.
Он ушёл в спальню. Через полчаса вышел с сумкой.
— Я уезжаю к матери. На неделю.
— Хорошо.
Он остановился у двери.
— Ты пожалеешь.
— Может быть.
Он ушёл.
Неделя прошла тихо. Я возила детей в школу, готовила, гуляла с ними в парке. Вечерами мы смотрели фильмы, пили чай. Димка рассказывал про одноклассников. Катя рисовала.
Никто не спрашивал, где папа.
Олег вернулся через десять дней. Вошёл, поставил сумку в коридоре.
— Лена. Нам надо поговорить.
Я кивнула.
Мы сели на кухне. Он долго молчал.
— Я не хотел тебя обижать, — сказал он наконец. — Просто… я устал. Я много работаю. Мне нужно иногда расслабляться.
— В ресторанах, — уточнила я.
— Ну да. Встречи с клиентами. Деловые обеды.
— За три с половиной тысячи.
Он поморщился.
— Лена, не надо. Я понял. Я буду давать больше на хозяйство. Десять тысяч. Устроит?
Я покачала головой.
— Мне не нужны десять тысяч.
Он нахмурился.
— Тогда что?
— Мне нужен доступ к общему счёту. Полный. Чтобы я видела, сколько приходит, сколько уходит. Чтобы мы вместе решали, на что тратить.
Он откинулся на спинку стула.
— Ты хочешь контролировать мои деньги.
— Я хочу знать, сколько у нашей семьи денег. И участвовать в решениях.
— Нет.
Я кивнула.
— Тогда я ухожу.
Он засмеялся.
— Куда ты уйдёшь? У тебя нет работы. Нет денег.
— Деньги есть. Восемнадцать тысяч.
— Это на месяц, — сказал он. — Максимум два. Потом что?
— Найду работу.
— Кем? Ты десять лет не работала.
— Найду.
Он встал.
— Ты не уйдёшь. Ты боишься.
Я посмотрела на него снизу вверх.
— Раньше боялась. Сейчас нет.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Я осталась сидеть. Руки лежали на столе, ровно. Дыхание было спокойным.
Я сказала правду.
На следующий день я позвонила подруге. Марине. Мы учились вместе, потом она уехала в другой город, но иногда созванивались.
— Лен, привет! Как дела?
— Марин, можно к тебе приехать? На пару недель. С детьми.
Пауза.
— Что случилось?
— Расскажу при встрече.
— Конечно. Приезжай. Когда?
— Послезавтра.
Я купила билеты. Собрала вещи — две сумки. Одежда, документы, деньги.
Олег пришёл вечером. Увидел сумки в коридоре.
— Что это?
— Мы уезжаем.
— Куда?
— К подруге. В Воронеж.
Он шагнул ко мне.
— Ты не заберёшь детей.
— Я их мать.
— Я не дам тебе разрушить семью.
Я выпрямилась.
— Ты разрушил её сам. Когда врал. Когда экономил на детях и тратил на себя. Когда унижал меня.
Он замолчал.
Я взяла сумки.
— Дом остаётся тебе. Я ничего не хочу. Только деньги, которые я сняла. Это моя компенсация. За десять лет.
— Лена…
— Я ухожу, Олег.
Он не остановил меня.
Я вывела детей из квартиры. Димка нёс свою сумку, Катя держала меня за руку.
— Мам, а папа? — спросила она тихо.
— Папа останется здесь.
— А мы вернёмся?
Я сжала её ладонь.
— Не знаю, солнце. Не знаю.
Мы сели в такси. Поехали на вокзал.
Я смотрела в окно. Город плыл мимо — серый, мокрый, знакомый.
Я ухожу.
Впервые за десять лет я делала то, что хотела.
Не то, что должна. Не то, что от меня ждали.
То, что хотела я.
В Воронеже было холодно. Марина встретила нас на вокзале, обняла крепко.
— Проходите. Всё расскажешь дома.
Мы поселились в её двухкомнатной квартире. Дети — в комнате на раскладушке, я — на диване в гостиной.
Вечером, когда дети уснули, я рассказала Марине всё. Она слушала молча, потом налила чай.
— Ты молодец, — сказала она просто.
— Я боюсь.
— Конечно. Но ты сделала правильно.
Я обхватила чашку ладонями. Тепло разливалось по пальцам.
— Я не знаю, что дальше.
— Никто не знает, Лен. Но ты уже начала.
Через неделю я нашла работу. Продавец в магазине детской одежды. Зарплата — двадцать тысяч. Немного, но своё.
Дети пошли в новую школу. Димка сначала молчал, потом нашёл друзей в классе. Катя записалась в кружок рисования — я оплатила первый месяц из тех денег, что увезла.
Олег звонил. Первую неделю — каждый день. Потом реже. Я не брала трубку.
Через месяц он написал: «Лена, давай поговорим».
Я ответила: «Не готова».
Он больше не писал.
Я работала, возвращалась домой, готовила ужин. Марина помогала с детьми. Вечерами мы пили чай, разговаривали. Иногда я плакала. Она молча обнимала.
Прошло три месяца.
Я стояла у окна в Марининой квартире. На улице шёл снег. Белый, лёгкий, тихий.
Димка делал уроки за столом. Катя рисовала на полу — очередной пейзаж, яркий, с жёлтым солнцем.
Я смотрела на них и думала: Мы справились.
Не идеально. Не легко. Но справились.
Я больше не экономила на мясе. Покупала то, что хотела. Не роскошь — просто нормальную еду.
Я больше не ждала разрешения. Не спрашивала, можно ли купить детям что-то нужное.
Я решала сама.
И это было странно. Непривычно. Страшно.
Но правильно.
Я выдохнула. Плечи расслабились. Впервые за долгое время я почувствовала, что дышу полной грудью.
Не потому, что всё закончилось хорошо.
А потому, что я выбрала себя.
Я выбрала детей.
Я выбрала достоинство.
И оставила ему его дом, его контроль, его «мясные воскресенья».
А себе — тишину, покой и право жить так, как хочу я.
Не он.
Я.
А вы бы ушли, если бы узнали, что вас обманывали годами?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.