Заявление на развод лежало на кухонном столе, придавленное солонкой. Марина смотрела на этот листок и чувствовала не облегчение, а усталость.
Как будто она тащила мешок с цементом на девятый этаж без лифта, дотащила, бросила, а ей говорят: «Не туда, неси обратно».
Денис, её пока еще законный муж, стоял у окна и ковырял в зубах зубочисткой. Он был спокоен, расслаблен и уверен в себе, как трактор, который переехал клумбу и считает, что так и было задумано.
— Марин, ну хорош цирк устраивать, — лениво протянул он, не оборачиваясь. — Ну сходил я на корпоратив с Ленкой. Ну потанцевали. Ну, может, поцеловались пару раз по пьяни. Чего трагедию-то делать? Все мужики гуляют, природа такая. Полигамия, слышала? Биологию учить надо.
— Природа? — Марина аккуратно сложила очки в футляр.
Она была архивариусом, любила факты, даты, подписи и тишину. Эмоции хранила в дальнем ящике.
— Денис, ты не просто сходил, а привёл её в наш дом, пока я была на суточном дежурстве. Соседка, баба Валя, видела, как вы утром выходили в обнимку. Это не природа Денис, а скотство.
— Ой, да ладно! — он поморщился — Баба Валя слепая, как крот, и маразматичка. Ей везде шпионы мерещатся. Короче, заявление забери, мама узнает, расстроится. А у неё давление, сердце, и вообще, она святая женщина. Ты хочешь мою мать в гроб загнать?
— Мама уже знает, — отрезала Марина. — Я ей позвонила час назад.
Денис поперхнулся, резко развернулся, и с его лица сползло выражение превосходства.
— Ты чё, дура? — прошипел он. — Зачем маму впутывать? Мы бы сами разобрались! Я бы тебе цветы купил, в кино бы сводил…
В этот момент телефон Дениса, лежащий на столе, завибрировал. На экране высветилось фото женщины в строгом костюме и подпись: «МАМА».
Денис замер, посмотрел на телефон.
— Ну вот, — буркнул он, бросая на жену взгляд, полный ненависти. — Довольна? Теперь начнётся…
Взял трубку, мгновенно меняя тон на заискивающий:
— Да, мамуль. Да, я дома. Да, она тут. Орёт? Нет, не орёт, молчит. Да, мамуль, я все понимаю. Хорошо, сейчас передам.
Он протянул телефон Марине.
— Тебя. На ковер вызывает и учти, если ты ей нагрубишь — я тебе устрою веселую жизнь.
«В нашем роду не разводятся!»: лекция от свекрови
Квартира Галины Викторовны напоминала музей советского благополучия, законсервированный в 1985 году.
Хрусталь в серванте сверкал так, что резало глаза, ковры на стенах создавали звукоизоляцию бункера, а в воздухе висел стойкий запах нафталина, валерьянки и пирогов с капустой.
Свекровь сидела на кухне, в своей любимой позе императрицы в изгнании.
Прямая спина, поджатые губы, руки сложены на коленях. Перед ней стояла чашка чая в подстаканнике и вазочка с баранками.
— Садись, Мариночка, — голос свекрови был сладким. — Чайку? С мятой, успокаивает.
— Спасибо, я не хочу, — Марина села на краешек табурета. Ей хотелось сбежать, но воспитание не позволяло просто развернуться и уйти.
— А зря, тебе сейчас нервы лечить надо. Выглядишь ужасно: мешки под глазами, кожа серая… Мужчины таких не любят.
Галина Викторовна отпила из блюдечка, изящно оттопырив мизинец.
— Денис мне все рассказал. Вернее, я из него клещами вытянула. Ты, Марина, ведешь себя как эгоистка.
— Я?! — Марина задохнулась от возмущения. — Галина Викторовна, он изменил мне!
— И что? — Свекровь даже бровью не повела. Она смотрела на Марину как на неразумное дитя, которое плачет из-за разбитой коленки. — Мужчина он по природе охотник, добытчик, ему разрядка нужна. У него тестостерон, гормоны играют. Ну, оступился Дениска. Ну, глянул налево. Потерпи, будь мудрой женщина — она шея, куда повернет, туда голова и смотрит. Значит, ты плохо шеей вертела, раз он на сторону пошёл. Может, в постели отказывала? Или борщ пересолила?
— При чём тут борщ? — Марина чувствовала, как внутри закипает. — Он привел её в мой дом!
— Дом — понятие растяжимое, — философски заметила свекровь. — Квартира-то на Дениса записана (это была ложь, квартира была куплена в браке, но свекровь считала иначе). Постель постирать можно, а семью разрушить – это грех. Великий грех, Марина.
Галина Викторовна подалась вперед, и её лицо приняло выражение скорбной торжественности.
— У нас в роду, Мариночка, женщин-разведонок не было! Никогда! Мы породу бережем! Я вот с отцом Дениса, Виктором Петровичем, сорок лет душа в душу прожила. Ты думаешь, у нас все гладко было? Бывало всякое. И выпивал он, и задерживался на работе. Но я молчала, терпела, очаг хранила! Потому что семья – это святое, а ты? Чуть что в кусты? Заявление пишешь? Позоришь нашу фамилию!
Марина смотрела на неё и вспоминала покойного свекра, дядю Витю. Тихий, забитый мужичок в растянутых трениках, который все выходные проводил в гараже с мужиками, лишь бы не идти домой к этой «хранительнице». Марина помнила, как однажды, на свадьбе, он шепнул ей, уже пьяненький: «Беги, дочка, от этой мегеры, она тебя сожрет, как меня сожрала». Тогда она не поняла, теперь понимала.
— Галина Викторовна, я не буду терпеть. У меня есть гордость.
— Гордость?! — Свекровь стукнула ложечкой по столу так, что баранка подпрыгнула и покатилась по клеенке. — Гордость тебя в старости стаканом воды не напоит! Гордость в постель не ляжет! Останешься одна, никому не нужная «разведенка с прицепом» (детей у них не было, но термин свекровь любила использовать как пугало). Кому ты нужна в тридцать четыре? Старуха уже! Кожа дряблая, характер скверный. Денис — Орёл, он себе молодую найдет, а ты с кошками сгниёшь.
Она перевела дух и сменила кнут на пряник.
— В общем так, заявление забираешь прямо завтра. Денису борщ варишь, да понаваристее. А чтобы дурь из головы выветрилась – поезжай на дачу. Подышишь воздухом, подумаешь о своем поведении, о своем женском предназначении. Может, ума наберешься, ключи на тумбочке.
Тайна на чердаке: папка «Личное, не трогать!»
Марина поехала на дачу не чтобы подумать и уж точно не чтобы каяться.
Ей нужно было забрать свои банки с огурцами и лечо, которые она закатала этим летом. Тридцать банок отборной консервации. Оставлять их Денису и его Ленке она не собиралась из принципа.
Пусть едят магазинные пельмени.
Дача была старая, обшитая вагонкой, которая потемнела от времени. В доме пахло сыростью.
Марина провозилась с банками два часа, упаковывая их в коробки. Когда всё было готово, она решила подняться на чердак. Свекровь просила разобрать книги, но Марина хотела просто проверить, не осталось ли там её вещей.
На чердаке было пыльно. Свет пробивался сквозь щели в крыше тонкими лучами, в которых танцевали пылинки.
В углу, за штабелем старых журналов «Работница», Марина увидела стопку картонных папок.
Они были перевязаны бечёвкой, завязанной на узел. На корешках было выведено: «Личное. Не трогать!».
Галина Викторовна всю жизнь проработала в отделе кадров завода «Красный Молот». Она любила бумаги, хранила квитанции за свет с 1980 года, инструкции к утюгам, которые давно сгорели, и талоны на сахар.
Инстинкт сработал быстрее, чем мозг. Марина не могла пройти мимо, села на старый, обитый дерматином сундук, чихнула от пыли и развязала тесемки верхней папки.
Там не было квитанций.
Там лежала жизнь.
Пожелтевшие листы машинописного текста, копии, сделанные под копирку (фиолетовые буквы уже выцвели, но читались чётко). И письма.
Много писем, написанных нервным, размашистым почерком.
Марина взяла первый документ.
1982 год. Районный народный суд г. N-ска. Истец: Иванова Галина Викторовна. Ответчик: Петров Анатолий Николаевич. Исковое заявление об установлении отцовства и взыскании алиментов.
Марина протерла очки краем свитера. Сердце почему-то забилось быстрее.
Иванова – девичья фамилия свекрови.
Она начала читать.
«Истица утверждает, что в период с января по март 1982 года проживала с ответчиком Петровым А.Н. в незарегистрированном браке, вела общее хозяйство по адресу…, в результате чего забеременела…»
«Ответчик Петров А.Н. иск не признал. Пояснил суду, что является женатым человеком, имеет двоих несовершеннолетних детей, с истицей имел эпизодическую связь на рабочем месте (в подсобном помещении склада), общего хозяйства не вёл, отцовство отрицает…»
Суд отказал, недостаточно доказательств. Генетической экспертизы тогда не было, а свидетели (коллеги по складу) показали, что Галина Викторовна была «женщиной свободного нрава».
Марина хмыкнула. «Святая женщина», значит.
Она перевернула страницу. Письмо, видимо, не отправленное.
«Толя, ты подлец! Я дойду до парткома! Я твоей жене глаза выцарапаю! Ты обязан платить! Мне ребёнка кормить нечем!»
Марина отложила папку и взяла следующую.
1984 год. Тот же суд. Истец: Иванова Г.В. Ответчик: Сидоров Владимир Михайлович. Иск об установлении отцовства.
«Истица просит признать гр. Сидорова В.М. отцом её сына Дениса, рожденного 15 мая 1983 года…»
Стоп.
Марина посмотрела на даты.
Денис родился в мае 1983-го.
В 1982-м она судилась с Петровым, утверждая, что беременна от него. Суд был в августе. Значит, срок был маленький или беременности не было? Или был выкидыш?
А в 1984-м она судится с Сидоровым, утверждая, что Денис – сын Сидорова.
Марина стала читать показания Сидорова.
«Гр. Сидоров пояснил, что познакомился с истицей в санатории "Елочка" в августе 1982 года. Имел краткосрочную связь. О беременности истица не сообщала. О наличии ребенка узнал из повестки в суд…»
А Виктор Петрович, законный муж и «отец», с которым она «40 лет душа в душу», появился в документах (свидетельство о браке лежало тут же, в файлике) только в 1986 году. Когда Денису было уже три года. Он усыновил мальчика.
В папке лежала фотография. Черно-белая, любительская. Молодая Галина Викторовна, с начесом, в коротком платье, сидит на коленях у какого-то усатого мужика с гармонью. Подпись на обороте: «Веселые деньки в профилактории с Володей. 1982».
Володя Сидоров.
Вот тебе и «женщины нашего рода». Вот тебе и «хранительница очага».
Свекровь не просто «оступилась». Она металась между женатыми мужиками, как шарик в пинболе, пытаясь повесить на них ребенка, отцовство которого, похоже, сама не знала точно. А когда суды отказали, нашла тихого Витю, заводского слесаря, женила на себе (наверняка шантажом или беременностью — ложной?) и сорок лет пилила его, изображая святошу и жертву.
Марина достала телефон.
Ей не было стыдно копаться в чужом белье. Ей было гадко, но смешно.
Она сфотографировала каждый лист. С датами, подписями и печатями. Особенно тщательно сняла черновики писем с угрозами парткомом.
Разоблачение: «Кто твой папа, Денис?»
Марина вернулась в город поздно вечером.
В квартире горел свет. Она знала: они там, ждут.
Марина зашла в копи-центр у дома (он работал круглосуточно) и распечатала фото документов. Пять экземпляров, на всякий случай.
Открыла дверь своим ключом.
В прихожей стояли ботинки Дениса и сапоги свекрови.
На кухне пахло коньяком и напряжением. Они сидели за столом. Денис был уже хорошо «тепленький», свекровь — торжественно-мрачная, как памятник скорби.
— Ну что? — ухмыльнулся Денис, увидев Марину с коробкой банок. Глаза у него были мутные, наглые. — Явилась не запылилась. Надумала? Забираешь заявление? Или тебе ещё мозги проветрить надо?
Марина поставила коробку на пол.
Тяжелая, зараза.
Сняла куртку, повесила аккуратно.
Прошла на кухню, села на свободный стул.
— Нет, Денис. Заявление я не забираю. Я его дополняю.
— Чем?! — взвизгнула свекровь. — Жалобой в ООН? Не смеши людей, Марина. Ты никто и звать тебя никак. Ты приживалка в нашей благородной семье.
— Я его дополняю исторической справкой, — спокойно сказала Марина. — Галина Викторовна, вы вчера так красиво говорили про честь рода. Про то, что в вашей семье не разводятся. Я прям проверила. Чтобы развестись, нужно сначала выйти замуж. А вы в 1982-м и 1984-м годах были очень заняты, вы судились.
Свекровь замерла. Баранка в её руке хрустнула и рассыпалась крошками.
— О чем ты бормочешь? — нахмурился Денис. — Мам, она пьяная?
— Я трезвая, Денис. Трезвее, чем твой биологический отец.
Марина достала из сумки распечатки. Положила на стол, веером.
— Вот, Денис. Почитай. Это про твое «благородное происхождение». И про «святую женщину», которая хранила очаг.
Денис взял верхний лист. Буквы плясали перед его пьяными глазами, но смысл доходил быстро.
— Исковое заявление… Иванова Г.В… Петров А.Н… Мам, это что? Кто такой Петров?
Галина Викторовна побледнела.
— Это… это ошибка! — прохрипела она. Голос сорвался на визг. — Это однофамильцы! Я работала в кадрах, там много бумаг было! Я просто домой взяла черновики!
— Нет. — Марина ткнула наманикюренным ногтем в строку. — Тут ваш адрес: улица Ленина, дом 5, квартира 12. Вы там жили до 1990 года, пока дом не расселили.
Денис читал. Губы его шевелились, повторяя казенные фразы.
— «Прошу признать отцовство, так как проживала с гр. Петровым в незарегистрированном браке… Ответчик Петров женат, имеет детей…».
Он поднял глаза на мать. В них было недоумение ребенка, которому сказали, что Деда Мороза нет.
— Мам, ты спала с женатым? С Петровым?
— Не смей! — заорала свекровь, вскакивая, стул с грохотом упал. — Ты не понимаешь! Это было давно! Это ошибка молодости! Он обещал развестись!
— А вот второй иск, — продолжила Марина, пододвигая следующий лист. — Через два года к гражданину Сидорову. Тоже женатому и тоже требование алиментов на Дениса.
Марина посмотрела на мужа. Прямо в глаза.
— Так кто твой папа, Денис? Бухгалтер Петров? Или водитель Сидоров? Или все-таки дядя Витя, который вас «подобрал» уже с ребенком в 1986-м и записал на себя, чтобы прикрыть твою маму от позора?
В кухне повисла тишина.
Только холодильник «Саратов» гудел.
Денис смотрел на мать.
Он всю жизнь слушал её лекции. «Мы — интеллигенция». «Твой отец, Виктор Петрович, был святым человеком». «Женщина должна быть чистой». «Невесток много, а мать одна».
Он гордился своей породой, считал себя принцем, которому позволено все, потому что у него гены особые.
А оказался…
— Мам… — сказал он тихо. — Ты мне всю жизнь врала? Отец не мой отец?
— Дениска! — Свекровь бросилась к нему, пытаясь обнять. — Они все козлы были! Я ради тебя старалась! Чтобы деньги были! Чтобы ты ни в чём не нуждался! Я жертвовала собой, унижалась перед судьями ради тебя!
— Жертвовала? — Денис отшатнулся от неё, как от прокаженной. — Ты бегала по судам, позорилась, выбивала копейки с чужих мужей, спала с кем попало, а меня учишь жить? Жену мою гнобишь за то, что она гордая?
Он засмеялся.
— Ну ты и… хранительница очага. А я дурак.
Галина Викторовна схватилась за сердце.
— Сынок! Как ты можешь! Я же мать! Я тебя выкормила!
— Уйди, — сказал Денис. — Видеть тебя не могу.
Марина встала.
— В общем так, — сказала она. — Я подаю на развод и на раздел имущества. Квартиру будем делить по рыночной стоимости, машину тоже. И не смейте мне больше вякать про «позор фамилии», Галина Викторовна. Ваша фамилия и так в судебных архивах затрепана до дыр.
Она взяла свою коробку с банками.
— Огурцы я забираю. А вы тут… разбирайтесь. Кто кому Петров, а кто Сидоров. И валерьянки выпейте, говорят помогает.
Она вышла в прихожую.
Оделась.
Из кухни доносился плач свекрови и глухой мат Дениса. Звук разбиваемой посуды (кажется, полетела вазочка с баранками) поставил точку в этом вечере.
Марина захлопнула дверь.
«Санта-Барбара» отдыхает
Развод прошёл быстро и грязно. Денис не спорил по существу, он был сломлен. Его картина мира, где он пуп земли, а все бабы обслуживающий персонал, рухнула.
Его собственный пьедестал стоит на куче грязного белья его матери.
Квартиру разменяли.
Марина купила себе уютную однушку с большим балконом, где устроила зимний сад.
Денис запил.
Говорят, его уволили с работы за прогулы. Он живет с матерью.
Свекровь теперь ходит в церковь каждый день. Замаливает грехи молодости. Ставит свечки, ко мне они не лезут.
А я иногда думаю: как же любят учить морали те, у кого рыльце в пуху. Самые громкие праведники – это обычно бывшие грешники, у которых просто кончились силы грешить или которых поймали за руку.
Девочки, если вам говорят «терпи ради семьи», «женщина должна», «у нас в роду не разводятся» — не верьте на слово. Проверьте биографию советчика.
Скорее всего, там такой «Санта-Барбары» наворочено, что сценаристы Нетфликса повесятся от зависти.
Живите своим умом.
Ну а теперь ваша очередь.
Девочки, признавайтесь: кто раскапывал «скелеты в шкафу» у идеальных родственников? Кому свекровь читала мораль, имея за плечами бурную молодость?
Пишите в комментариях! И не бойтесь пыльных архивов. Иногда старая папка с завязками может спасти вашу самооценку и жизнь. Жду вас…