Двадцать пять лет Людмила верила, что живёт в своей квартире. Пока соседка не ткнула пальцем в квитанцию.
— А чего это у вас собственник — Кравцова Антонина Сергеевна? Это кто ж такая будет?
Это был юбилей мужа. Шестьдесят гостей, три дня готовки, салаты в пятилитровых кастрюлях. И Зинаида Петровна с квитанцией за коммуналку в руках.
— Это сестра Геннадия, — машинально ответила Людмила.
И только потом поняла, что́ сказала.
Людмила никогда не считала себя глупой женщиной. Наивной — да, доверчивой — безусловно. Но не глупой. Она окончила техникум, работала бухгалтером, пока не родился Серёжа. Потом Маринка. Потом свекровь слегла, и Геннадий сказал: «Мила, ты же понимаешь, нужен уход. А няньки дорого».
Людмила понимала. Она вообще всегда понимала.
Понимала, когда муж покупал себе новую удочку, а ей говорил, что шуба подождёт. Понимала, когда он ездил с друзьями на рыбалку, а она оставалась с детьми и лежачей свекровью. Понимала, когда семнадцать лет назад они наконец накопили на квартиру, а Геннадий сказал: «Оформим на Тоню, у неё льготы по налогам, она же инвалид третьей группы».
— А зачем на Тоню? — спросила тогда Людмила.
— Ты же дома сидишь, какие тебе документы, — отмахнулся муж. — Это формальность. Потом перепишем.
«Потом» так и не наступило.
После ухода гостей Людмила молча убирала со стола. Геннадий развалился на диване с пультом.
— Гена, — позвала она, — почему в квитанции Тоня записана собственником?
— Так оформлено на неё, ты же знаешь.
— Ты говорил — временно. Семнадцать лет прошло.
— Мила, ну что ты начинаешь. Какая разница, на кого записано? Это же всё в семье.
— Я хочу, чтобы переоформили на нас.
Геннадий наконец повернулся. Посмотрел так, будто она сморозила глупость.
— Зачем? Чтобы налоги больше платить? У Тони льгота, а у тебя что?
— У меня двадцать пять лет в этой квартире.
— Ну и живи дальше, кто тебе мешает.
Людмила не спала всю ночь.
Утром позвонила золовке.
— Тонечка, скажи честно: ты собираешься переписать квартиру на нас?
Пауза. Долгая.
— Людмила, с чего вдруг такие вопросы?
— С того, что мне пятьдесят два года. И я хочу знать, есть ли у меня крыша над головой.
— Это надо с Геной решать. Он мой брат. Как он скажет, так и будет.
— А если он не скажет?
— Тогда пока всё остаётся как есть.
Людмила положила трубку и поехала в МФЦ.
Выписка из Росреестра стоила четыреста рублей. Людмила смотрела на неё и не могла поверить.
Квартира — собственность Кравцовой А.С. Дата регистрации — 2007 год.
Она вспомнила тот год. Они продали родительскую однушку Геннадия, добавили все накопления — и она сама носила эти деньги в банковскую ячейку. Два миллиона четыреста тысяч рублей, перетянутых резинками. Деньги, которые они копили вместе — его зарплата инженера и её экономия на всём.
А в договоре почему-то стояла Антонина.
Тогда Людмила не придала значения. Муж сказал — формальность. Муж сказал — потом перепишем. Зачем мужу врать жене?
Теперь она держала в руках ответ.
Марина приехала через два часа. Людмила молча протянула ей выписку.
— Это шутка? — дочь подняла глаза.
— Какая шутка. Оказывается, у нас ничего нет. Всё — тёти Тонино.
— Но ведь вы на эту квартиру деньги вкладывали?
— Вкладывали. Только доказательств у меня никаких.
Марина достала телефон.
— Я позвоню папе.
Геннадий отвечал раздражённо:
— Господи, вы что, сговорились? Мать с утра донимает, теперь ты. Это формальность, понимаешь? Фор-маль-ность.
— Пап, это не формальность. Это собственность. И она не ваша.
— Она семейная. Тоня что, выгонит меня из квартиры? Не смеши.
Людмила поехала к Антонине без звонка.
Золовка открыла в халате.
— Мила? Случилось что?
Они сели на кухне.
— Тоня, я хочу, чтобы квартиру переоформили. Хотя бы на детей.
Антонина поставила чашку на стол.
— Людмила, это решал Гена. Он мой брат. С ним и разговаривай.
— Я с ним разговаривала. Он отказывает.
— Ну значит, так тому и быть.
— Тоня, мы за эту квартиру деньги платили. Не ты — мы.
— А я семнадцать лет налоги плачу. И ничего, не жалуюсь.
— Какие налоги? Там три тысячи в год.
— Три тысячи — тоже деньги.
Людмила встала.
— То есть ты ничего не отдашь?
— Я ничего не брала. Мне Гена сам предложил. Вопросы — к нему.
Геннадий ужинал, когда она вернулась. Макароны из сковородки, телевизор орёт.
— Была у сестры?
— Была.
— И что?
— Она сказала — вопросы к тебе.
— Правильно сказала.
Людмила села напротив.
— Гена, объясни мне. Мы копили на эту квартиру вместе. Я экономила на всём, детям курток нормальных не покупала, лишь бы отложить. А ты оформил её на сестру. Почему?
Геннадий посмотрел на неё. В глазах не было ни вины, ни смущения — одно раздражение.
— Потому что ты дома сидела. Я работал, деньги зарабатывал. А ты что? Щи варила да пелёнки стирала.
— То есть моя работа — не работа?
— Домашняя возня — это не работа, — он отвернулся к телевизору. — Работа — это когда платят.
Людмила молчала долго. Потом сказала:
— Я хочу развод.
— Чего?
— Развод. С разделом имущества.
Геннадий засмеялся. Неприятно, отрывисто.
— Какое имущество, Мила? У тебя нет никакого имущества. Ты — никто.
Юриста нашла Марина. Молодая женщина, быстрая, деловая.
— Ситуация сложная, — сказала она, изучив документы. — Но не безнадёжная.
— Квартира же на чужого человека оформлена.
— Формально — да. Но вы можете подать иск о признании права собственности на долю в квартире как лицо, фактически финансировавшее покупку.
— Это возможно?
— Если докажете, что деньги на покупку были совместными. Вы продавали что-то перед покупкой?
— Да. Квартиру свекрови. Однушку на Пролетарской.
— Прекрасно. Эта сделка должна быть в Росреестре. Деньги от продажи — совместно нажитое имущество супругов. Если докажем, что они пошли на покупку этой квартиры, можно требовать признания вашего права на долю.
— А срок давности? Семнадцать лет прошло.
— Срок давности исчисляется с момента, когда вы узнали о нарушении своего права. Вы когда узнали, что муж не собирается переоформлять квартиру?
— Неделю назад.
— Значит, срок не пропущен.
Людмила впервые за эти дни почувствовала что-то похожее на надежду.
Юрист работала методично. Подняла договор купли-продажи однушки свекрови. Нашла выписки из банка — деньги переводились со счёта Геннадия, но счёт был открыт в браке, значит, средства совместные.
— Ещё нужны свидетели, — сказала она. — Кто-то, кто подтвердит, что вы жили в этой квартире как хозяева. Ремонт, покупка мебели, оплата коммуналки.
— Соседи, — вспомнила Людмила. — Зинаида Петровна живёт рядом с нами двадцать лет.
— Отлично. И квитанции за коммуналку — они на чьё имя приходят?
— На Тонино. Но плачу всегда я.
— С карты?
— Да.
— Тогда выписка из банка покажет регулярные платежи. Это тоже доказательство.
Зинаида Петровна выслушала Людмилу внимательно.
— Вот же негодяй твой Геннадий, извини за прямоту. Всю жизнь на него горбатилась, а он тебя так.
— Зинаида Петровна, вы сможете в суде подтвердить, что мы там жили? Что ремонт делали, мебель покупали?
— Ещё как смогу. И Нина Ивановна с третьего этажа, и Сергей Палыч из сороковой. Все знают, чья это квартира на самом деле.
За месяц до суда Людмила узнала, что Антонина выставила дачу на продажу.
— Моя дача, имею право, — заявила золовка по телефону.
— Тоня, мы туда тоже деньги вкладывали. Забор ставили, баню строили.
— Ваши проблемы. Мне деньги нужны.
Людмила положила трубку. Позвонила юристу.
— Дачу она продать может, — ответила та. — Но если продаст, мы включим её стоимость в исковые требования. Пусть продаёт — нам же легче будет долю деньгами получить.
Геннадий пришёл к Марине через неделю. Без звонка.
— Мила, давай без суда решим. Позор один. Соседи судачить будут.
— Пусть судачат.
— Я поговорю с Тоней. Пусть перепишет дачу на детей.
— И квартиру.
— Квартиру не отдам.
— Тогда суд.
— Ты понимаешь, что я на адвокатов потрачусь? Денег не останется.
— Это твои проблемы, Гена.
Он смотрел на неё так, будто видел впервые.
— Ты изменилась.
— Нет. Я просто перестала молчать.
Сын приехал из Екатеринбурга за три дня до суда.
— Мам, это правда всё?
— Правда, Серёжа.
— И давно?
— Семнадцать лет.
Он молчал долго. Потом сказал:
— Я в детстве не понимал, почему ты всегда такая усталая. Теперь понимаю.
— Не надо про отца плохо.
— А как про него говорить? Он тебя обманул. По-другому не скажешь.
В день суда Людмила надела синее платье с белым воротничком. Купила пять лет назад на юбилей подруги, с тех пор надевала только по особым случаям.
— Красивая ты, мам, — сказала Марина.
Геннадий пришёл с адвокатом. Дорогим, судя по костюму. Антонина сидела в зале, поджав губы.
Заседание длилось четыре часа.
Юрист Людмилы предъявила договор купли-продажи однушки свекрови. Выписки со счёта Геннадия. Квитанции об оплате коммуналки с карты Людмилы — семнадцать лет подряд, каждый месяц. Показания соседей.
— Людмила Васильевна там всю жизнь прожила, — говорила Зинаида Петровна. — Ремонт своими руками делала, обои клеила, полы циклевала. А Антонину я там ни разу не видела.
Адвокат Геннадия пытался возражать. Говорил, что деньги от продажи однушки — это наследство Геннадия, а не совместное имущество.
— Однушка была получена по договору пожизненной ренты, — возразила юрист Людмилы. — В период брака. Это совместно нажитое имущество по статье 34 Семейного кодекса.
Судья назначила перерыв на неделю.
Неделя тянулась бесконечно.
Геннадий не звонил. Антонина тоже.
В день оглашения Людмила поехала одна.
— Мам, давай я с тобой.
— Нет, Мариночка. Я должна сама.
Судья читала монотонно. Людмила разбирала отдельные фразы: «признать право собственности на одну вторую долю», «денежные средства, потраченные на приобретение, являлись совместно нажитым имуществом», «исковые требования удовлетворить».
Когда закончилось, она не сразу поняла.
— Это значит — выиграли? — шёпотом спросила юриста.
— Выиграли. Половина квартиры — ваша. По даче ещё будет отдельное разбирательство, но перспективы хорошие.
Людмила вышла из здания суда на негнущихся ногах.
Геннадий стоял у крыльца, курил.
— Довольна?
— Не знаю, — честно ответила она. — Двадцать пять лет — и вот так.
— Это ты разрушила. Своим судом.
— Нет, Гена. Это ты разрушил. Семнадцать лет назад, когда решил, что я — никто.
Она пошла к остановке, не оглядываясь.
Марина ждала с цветами.
— Ну?
— Выиграли.
Дочь обняла её — крепко, как в детстве.
Они сидели на кухне, пили чай. Обычный чай, обычные чашки. Но Людмиле казалось — вкуснее не было ничего в жизни.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Продам свою долю. Куплю что-нибудь небольшое. Поближе к тебе.
— А папа?
— А папа сам разберётся. Он взрослый человек.
Марина улыбнулась.
— Ты правда изменилась.
— Нет, дочка. Просто двадцать пять лет думала о нём. Теперь буду думать о себе.
За окном цвела черёмуха. Людмила смотрела на белые гроздья и думала, что иногда, чтобы начать дышать, нужно сначала задохнуться.