Июль 1945 года.
Надя сидела за грубо сколоченным столом, потирая ладонью о ладонь. Перед ней дымилась в миске рыбная похлебка - густая, наваристая, с кусками речной рыбы и молодой моркови, что сорвали с грядки.
И всё же Надя удивленно посмотрела на свою подругу и на чугунок, что стоял на печи.
- Люб, да зачем же ты столько наварила? - Вздохнув, с укором спросила она. - В такую духоту всё мигом скиснет. И так еды нет, от голода пухнем, а ты словно на семью большую приготовила.
Люба, сидевшая напротив, не подняла глаз, а лишь пробормотала:
- А вдруг, Надюш… Вдруг какой солдатик мимо пройдет, усталый, голодный. Или...- голос ее дрогнул. - Или Коля домой вернется, а тут горячий суп...
- Любка! - Надин голос сорвался и она посмотрела на подругу с жалостью. - Да очнись ты, милая. Очнись. Ты каждый раз, как покрепче еду варишь, словно ждешь гостя с того света. Посмотри вокруг-то хорошенько - война закончилась, все наши, кто выжил, вернулись. А от Коли год ничего нет. Уж сколько писем в военкомат писала? Отвечают, что пропал без вести. Это не просто так, Люба. Без вести - это…
Она не договорила. На языке вертелись страшные, обжигающие слова, но не хотела она их сейчас вслух произносить. Это было бы всё равно, что ударить беззащитного.
Люба покачала головой, с тоской подняв глаза на подругу.
- Может, шлет, да письма теряются? Почта-то какая…А у меня сердце чувствует, что жив он. А оно меня никогда не обманывало, ты же знаешь. Чуяло, что немцы придут, чуяло беду, когда отцов и матерей наших у колодца... - она сглотнула ком, что был в горле. - И сейчас я чувствую, что он жив.
Надя опустила глаза в свою миску. Спорить было бессмысленно. Эта вера была единственным, что держало Любу на плаву после всего, что с ними случилось.
А ведь еще четыре года назад они были счастливы и не знали, что их ждет впереди.
За год до Великой Отечественной войны восемнадцатилетняя Люба вышла замуж за Колю. И за тот мирный год, что наслаждались они семейным счастьем, не получилось у них ребеночка заделать. А в конце июня 1941 года Надя своими глазами видела, как Люба бежала за телегой с призывниками до околицы, пока не споткнулась и не упала на дорогу, продолжая махать платком.
А потом пришли немцы. Родителей их и мать Коли, да еще кое-кого из сельчан, которые не успели спастись, порешили у колодца, когда они с ружьями и с топорами к ним навстручу вышли. Люба и Надя, да другие односельчане, что в лес метнулись, едва кто-то завидел наступление, слышали выстрелы издалека. Уцелели лишь те, кто смиренно ждал освобождения, да в страхе прожили несколько месяцев.
Четыре месяца до освобождения Люба и Надя скитались по лесам, прибившись к партизанскому отряду, где они стирали, готовили, рыскали по опустевшим фольваркам в поисках хоть какой-то еды. Выжили чудом, а когда вернулись, то узнали, что дом Нади сожжен до тла, а дом Любиных родителей занят теми, чей дом тоже пострадал. Зато уцелела изба Николая.
Вот и жили теперь вместе две подруги, деля и горе, и крохи радости, и веру в то, что Николай вернется. Вместе они ждали и читали письма, но последнее пришло год назад.
- Ладно, - вздохнула Надя, беря ложку. - Ешь, а то остынет. Сердцу твоему, видно, виднее.
Она принялась за еду, стараясь жевать медленно, смакуя каждый кусок, но вкус был горьковатым от непроизнесенных слов. В избе воцарилась тягостная тишина, нарушаемая только мерным постукиванием ложек о тарелку, да назойливым жужжанием мухи.
К вечеру набежали тучи, а потом полило. Это был не дождь, а настоящая стена воды, хлеставшая по крыше и по стеклам.
Подруги уже собрались лечь спать, потушили лампадку, когда через грохот грозы прорезался отчаянный лай Жучки, что была привязана у калитки. Сторож не сторож, но коли чужак будет, так предупредит.
- Кого нелегкая принесла в такую погоду? - нахмурилась Надя, приподнимаясь на локте с топчана. - Никто же в такую грозу не ходит…
Но Люба уже не слышала её. Она вскочила с кровати как ужаленная. Не накидывая даже платок, в одной ночной рубахе и босиком, она рванула к сеням. Сердце колотилось где-то в горле, глухо и часто.
Дверь в сени была не заперта на щеколду. И она распахнулась сама, впуская внутрь Николая.
Высокого, сгорбленного, в пропитанной дождем гимнастерке и с вещмешком через плечо. Вода стекала с его коротко остриженных волос, с подбородка, с рукавов и сапог, образуя лужу на пороге.
Люба застыла, словно подкошенная, схватившись за косяк, чтобы не упасть.
А потом она вскрикнула и бросилась ему на шею, впиваясь пальцами в мокрую от дождя.
- Вернулся, родной мой, вернулся! Я знала… Знала же! Надя! Видишь? Видишь? Не зря я супу наварила!
Надя стояла у печи, сжимая в руках кружку, из которой глотала воду. Она улыбалась, глядя на вошедшего.
- Здравствуй, Коля. С возвращением.
- И тебе здравствуй, Надежда, - кивнул он, не отпуская Любу из объятий.
Они усадили его за стол, подсушили у печи гимнастерку, напоили кипятком с последней щепоткой чая. И говорили, говорили, перебивая друг друга.
- Где же ты был? Почему не писал столько времени?
- Мы прошлым летом попали в окружение и я был взят в плен. Два месяца в лагере, а потом бежали с тремя ребятами, вышли к своим… - он тяжело вздохнул. - Проверка, допросы, месяцы в фильтрационном лагере. Но, слава Богу, что всё обошлось, доказали мою невиновность, о чем есть документы. Даже вот награды вернули и отправили домой.
Он говорил о плене и проверке так, будто отчитывался, избегая подробностей. В его глазах, когда он на секунду поднимал их, были грусть и усталость.
А Люба потом рассказывала, как бежали они от немцев, как выживали в землянке, как вернулись в село и переживали эти годы.
Надя, наблюдая за ними, чувствовала, как в её душе, рядом с искренней радостью за подругу, копошится что-то тревожное. Она видела, что он стал совсем другим. Да что говорить... Они с Любой тоже изменились.
Она отодвинула свою кружку.
- Ну, вам надо наговориться, - сказала она, вставая. - А я пойду и постелю себе топчан в сенях. Тебе, Коля, отдохнуть надо, с дороги-то. Да и не только...
Люба хотела возразить, но Надя уже вышла, тихо прикрыв за собой дверь, оставив их двоих.
****
Дом старого плотника Гаврилы, куда перебралась Надя, стоял на краю деревни, почти у самого леса. Изба была добротная, срубленная на совесть, но после ухода хозяина из жизни (он тихо угас прошлой весной, не дождавшись Победы) быстро наполнилась сыростью и паутиной.
Первую ночь Надя провела, не смыкая глаз, прислушиваясь к каждому шуму, так непривычно ей было одиночество. Но вскоре она обжилась, навела порядок и уют, насколько это было возможно.
А потом через несколько дней пришел Коля с инструментами, чтобы починить то, что требовало мужской руки. Так и повелось, что Коля стал помощником для одинокой Нади. Замуж она мечтала выйти, но куда уж, теперь, когда мужиков толком нет?
Прошло несколько месяцев и в семье Соколиных радость случилась - Люба забеременела! Это было долгожданным чудом, которое так было кстати в начавшейся мирной и спокойной жизни.
Только вот им так казалось...
****
Однажды, когда Коля наваливался плечом на перекошенную дверь, чтобы выровнять её, а Надя в это время пыталась подсунуть под низ клин, их руки нечаянно коснулись. Мимолётное прикосновение, но оба они вздрогнули и отшатнулись, как от удара током. В избе вдруг стало невыносимо душно.
- Прости, - пробормотал Коля, уставившись на свои грубые, в ссадинах и старых мозолях, пальцы.
- Да это я так неловко, - Надя отвернулась, чувствуя, как по щекам разливается горячий румянец.
Но с этого дня что-то изменилось. Взгляды их начали находить друг друга чаще и улыбки были смущенными...
А Люба тем временем готовилась к рождению ребенка и, несмотря на тяжесть, сияла от счастья.
- Вот, Надюш, гляди,- улыбалась она, когда подруга заходила в гости, помогая по хозяйству. Люба протягивала крохотную вещицу, сшитую мелкими, точными стежками. - Для ребеночка моего. Как думаешь, животик-то у меня остренький? Бабка Марфа говорит, что раз остренький, значит, мальчик. А мне кажется, что девочка будет.
Надя брала в руки ткань, и в её груди что-то болезненно сжималось. Радость за подругу была искренней, но горьковатой, как полынь. Рядом с этим светящимся, полным надежды материнством её собственная жизнь казалась пустой и бесполезной.
- Похоже на то, - говорила она. - Сын - это хорошо. Будет тебе защитник. Но и дочка тоже хорошо - помощница будет по хозяйству.
Люба клала руку на живот, и улыбка её становилась еще шире.
- Он пинается, Надь! Сильный, как его отец.
- А что Коля говорит? Кого больше хочет?
- Мне кажется, ему будто всё равно, - вдруг печаль скользнула по её лицу и Люба села на лавку.
Она не хотела говорить подруге, что муж в последнее время сильно изменился. Коля говорил мало, и вроде бы был рядом, но где-то глубоко внутри себя. Он выполнял всё, что требовалось от мужика по дому: рубил дрова, носил воду, чинил забор. Но он не делился своими снами, не вспоминал прошлое, не строил планов. Он просто был рядом, но не чувствовалось от него того тепла, что было раньше.
****
Работа в доме Нади близилась к концу. Оставалось наколоть последнюю поленницу и принести воды на запас.
Коля работал во дворе, раскалывая бревна, чтобы помочь подруге жены.
Она вышла на крыльцо, неся ему кружку с горячим чаем.
- Отдохни немного, Коль, устал, небось. Эх, пашешь на два дома...
- А чего поделать, Надюха, коли ты замуж не спешишь? А помогать тебе нетрудно, вы с Любой словно сестры, сколько раз ты её выручала, и теперь по дому помогаешь.
- Так не за кого замуж идти, - она пожала плечами. - Не за Степку же...
- А хоть бы и за Стёпку. Ну и что, что без ноги...
- Другая охотница до него есть. Вот Татьяна Селезнева, к примеру. Ходит к нему, харчи носит. Нет, не нужен мне Степка, здоровый муж нужен.
- А коли не будет такого?
- Значит, буду доживать свой бабий век одна, - она тяжело вздохнула и посмотрела на него, протягивая кружку.
Он воткнул топор в колоду и вытер лоб рукавом. Принял кружку и их пальцы снова встретились. На этот раз ни он, ни она не отдернули рук. Стояли так мгновение, глядя друг к другу в глаза.
- Спасибо, - хрипло сказал он.
- Тебе спасибо, - прошептала Надя. - Без тебя я бы не справилась.
В следующий миг он отшвырнул кружку и обнял её, прижав к своей груди. Она не сопротивлялась. Уткнулась лицом в жёсткую ткань его рубахи, чувствуя, как бьётся под ней его сердце.
- Не надо, Коля… Нельзя… Любка… - шептала она, но её руки сами обвили его шею.
- Знаю, - прошептал он. - Но не могу удержаться.
Затем он взял её за руку и завел в дом.
***
После того дня во дворе между Колей и Надей чаще случались тайные встречи. А Люба... Она видела, как Надя стала молчаливее, как Коля под любым предлогом идет в дом Надежды. Казалось, что будто бы так и надо. Неужто она будет мужа ревновать к близкой подруге? К той, с которой они столько бед разделили вместе. Нет, Надюша не предаст её. Наоборот, Люба теперь жалела Наденьку - у неё ни мужа, ни радости от материнства. Но всё же будто что-то очень сильно изменилось, а что - Люба понять не могла.
- Что-то ты, Коля, нервный какой, - заметила она однажды за ужином, когда он резко отодвинул тарелку, чуть не опрокинув кружку.
- Устал, - буркнул он, не глядя.
- А ты, Надюш, как будто в воду опущенная. Не заболела? - спросила она подругу, которую позвала на пирог. Это был самый настоящий пирог, как до войны. Они получили муку, и, порубив капусту, Люба решила поставить тесто и теперь на столе дымилась ароматная выпечка.
- Нет, нет, всё в порядке, - поспешно ответила Надя. - Просто сегодня тоже устала на ферме. А еще думаю о том, что приду домой, а там кроме кота никого нет.
- А ты приходи к нам почаще! - горячо воскликнула Люба, поглаживая округлившийся живот, ожидая через месяц роды. - И тебе не тоскливо, и мне повеселее.
Надя чувствовала себя предательницей. Любина искренняя забота обжигала сильнее, чем любые упреки. Она начинала понимать, что впустила в свою жизнь не просто мужчину, а беду. Только вот если разумом она это понимала, то сердцем отказывалась это принимать и не хотела думать, что будет дальше.
На следующий день Люба легла пораньше спать, из-за беременности став сонливой. А Коля вышел на крыльцо покурить, да вдруг спустился с него и вышел со двора. Дойдя до дома Нади, он постучал в окно.
- Коля, зачем ты тут? - горько спросила Надя.
- Я не могу так больше. Я между вами, как меж двух огней. Я сгореть боюсь.
- А что я могу сделать?- спросила Надя, чувствуя, как слезы наполнили её глаза.
- Отправь меня к черту. Скажи, чтобы я не приходил. Это же просто.
- Просто? Ты думаешь, я не пыталась это сказать? Но не могу, Коля. Я жду, каждую минуту жду, когда ты придешь.
Он сделал шаг к ней, потом еще один. Она не отступила, а упала в его объятия и он занес её в дом, не заперев дверь.
А через несколько минут в доме Нади раздался пронзительный крик Любы.