— Светлана Петровна? — громко повторила Галя, не оборачиваясь.
В кухне что-то звякнуло — кажется, вилка упала на пол. Стул скрипнул. В сени выплыла тетка Света, вытирая губы салфеткой. Увидев риелтора, она не смутилась, только глаза забегали.
— А, Сергей Кузьмич! Ну что ж вы так рано, мы еще чай не допили.
— Вы продаете мой дом? — Галя шагнула назад, блокируя проход риелтору.
— Галя, не истери, — зашипела тетка, хватая ее за локоть. Пальцы у нее были цепкие, горячие. — Люди с деньгами приехали. Реальные покупатели, не то что твои фантазии. Сейчас задаток возьмем, долги Виталику закроем, а там разберемся. Ты же сама не понимаешь своего счастья!
Галя посмотрела на руку тетки, сжимающую ее локоть. Потом перевела взгляд на риелтора, который уже махал кому-то в темноте у калитки.
— Уходите, — сказала Галя.
— Что? — переспросил риелтор, перестав улыбаться.
— Уходите отсюда. И клиентов своих увозите. Дом не продается. Собственник я. Один.
— Светлана Петровна сказала... — начал мужчина, растерянно глядя на тетку.
— Мало ли что она сказала! — голос Гали сорвался, но тут же окреп, став жестким и сухим, как осенняя листва. — Документы у меня. Никаких доверенностей я не давала. Если вы сейчас же не уйдете, я вызываю полицию. И напишу заявление о попытке мошенничества.
Риелтор был тертый калач. Он мгновенно оценил обстановку: пьяная компания, злая хозяйка, мутные схемы.
— Понял, вопросов нет, — он развернулся и быстро зашагал к машине, бурча что-то про «сумасшедшую семейку».
Света стояла, открыв рот. Потом ее лицо пошло багровыми пятнами.
— Ты что творишь, дрянь?! — взвизгнула она, брызгая слюной. — Люди с деньгами! Три миллиона пятьсот! Мы бы тебе однушку купили в пригороде!
На шум в сени вывалились остальные. Виталик, покачиваясь, встал за спиной матери.
— Слышь, сеструха, ты берега не путай, — прогудел он, пытаясь придать голосу авторитет, но вышло жалко. — Мать старалась, договаривалась...
— Вон, — сказала Галя.
— Что? — переспросила Ира, выглядывая из-за плеча мужа.
— Вон отсюда. Все. Прямо сейчас.
Вдали громыхнуло. Первый раскат грома расколол душное небо, и по крыше застучали крупные, редкие капли.
— Ты гонишь родную тетку в ночь? — Света схватилась за сердце, картинно закатив глаза. — У меня давление! Я мать твоей матери!
— Моя мать умерла десять лет назад, — Галя прошла мимо них в кухню, где на столе в беспорядке стояли тарелки с объедками. Ее трясло, но это была не та дрожь страха, к которой она привыкла. Это была дрожь освобождения. — А когда умирала тетя Тоня, у тебя, тетя Света, была дача. У Иры — ремонт. У Виталика — запой. Никто из вас ни разу не приехал помыть ей задницу или покормить с ложки. Вы ждали. Вы, как стервятники, сидели и ждали, пока освободится жилплощадь.
Она взяла со стола недопитую бутылку наливки, которую привез Виталик, и вылила содержимое прямо в раковину. Темная густая жидкость ушла в слив, булькнув на прощание.
— Это наш дом по праву крови! — заорал Виталик, делая шаг к Гале.
Галя взяла с подставки тяжелый кухонный нож. Спокойно, без рывка. Просто переложила его поближе к себе.
— У вас пять минут, — сказала она очень тихо. — Время пошло.
Виталик остановился. Посмотрел на нож, потом на Галю. В ее глазах он не увидел ни страха, ни сомнений. Там была только пустота человека, который три года жил со смертью и больше ничего не боится.
Сборы были хаотичными и шумными. Света проклинала племянницу, обещая ей, что она «сгниет в одиночестве». Ира плакала, запихивая в сумку недоеденную колбасу и хлеб. Виталик молча курил на крыльце, зло сплевывая в клумбу с флоксами.
Когда за их старой «Ладой» захлопнулась калитка, дождь уже лил стеной. Он смывал пыль с дороги, прибивал пух, очищал воздух от липкой духоты.
Галя закрыла дверь на оба замка. Пододвинула к двери тяжелый комод — на всякий случай, хотя знала, что они не вернутся. Кишка тонка.
Она вернулась в кухню. Там все еще пахло перегаром и чужими духами. Галя распахнула окно настежь. В комнату ворвался запах мокрой травы, озона и мокрого дерева.
На столе сидела та самая муха, потирая лапки.
Галя взяла тряпку и смахнула крошки, огурцы, грязные салфетки — всё в мусорное ведро. Потом села на табурет, глядя в темноту за окном.
Тишина была оглушительной. Никто не чавкал, не учил жизни, не требовал долю. Дом скрипел половицами, словно расправлял плечи после нашествия. Где-то в углу зашуршала мышь — своя, домашняя.
— Ничего, баба Тоня, — сказала Галя в пустоту. — Крышу мы починим. Сами.
Она налила себе воды из чайника. Вода была холодной и вкусной. За одиночество пришлось заплатить родней, но Галя впервые за долгое время чувствовала, что сделка была чертовски выгодной.