Надя не помнила, как оделась. В голове пульсировала одна мысль, тупая и тяжелая, как булыжник: «Показалось». Конечно, показалось. Мало ли в городе старых развалюх с проблемным стартером.
Она выскочила в подъезд, забыв шарф. Сырой ноябрьский воздух ударил в лицо мокрой тряпкой. До дома Ларисы было семь минут быстрым шагом через дворы. Надя шла, не разбирая дороги, вступая в глубокие лужи, покрытые ледяной коркой. Сапоги моментально промокли, но холода она не чувствовала.
Её гнала вперед злость. Та самая, которой ей не хватило при разговоре с мужем.
Двор элитного ЖК был огорожен забором, но калитка для пешеходов оказалась приоткрыта. Надя проскользнула внутрь. Двор был заставлен иномарками: белые, черные, серебристые хищники дремали под дождем.
Она увидела его сразу.
«Фольксваген» стоял в самом углу, стыдливо прижавшись к мусорным контейнерам, словно понимал, что ему здесь не место. Капот был теплым — капли дождя на нем испарялись, образуя легкую дымку.
Надя замерла. В салоне было темно и пусто. Значит, он поднялся.
Она знала код домофона Ларисы — «3580». Пальцы скользнули по кнопкам. Писк, щелчок. Дверь поддалась.
Лифт поднимал её на пятнадцатый этаж целую вечность. Надя смотрела на свое отражение в зеркале: мокрые волосы сосульками, потекшая тушь, безумные глаза. «Я похожа на городскую сумасшедшую», — мелькнула мысль.
Звонок в дверь Ларисы был мелодичным, похожим на пение птиц. Изнутри донесся смех. Мужской, приглушенный смех. И голос Ларисы — не тот командный тон, которым она раздавала советы Наде, а мягкий, воркующий.
Шаги. Глазок потемнел.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса. Она уже успела переодеться в домашний велюровый костюм, в руках — бокал с чем-то красным.
Увидев Надю, она даже не изменилась в лице. Только брови слегка приподнялись.
— Быстро ты, — сказала она спокойно. Не пугаясь, не оправдываясь. Просто констатировала факт.
— Где он? — хрипло спросила Надя.
Лариса отступила на шаг, пропуская её в прихожую.
— Проходи, раз пришла. Только не наследи, у меня ламинат светлый.
Надя шагнула внутрь. Из глубины квартиры, из ванной комнаты, доносился шум воды и знакомое жужжание. Шуруповерт.
— Полотенцесушитель, — пояснила Лариса, перехватив взгляд Нади. — Болтался полгода. Ни один мастер не хотел браться за такую мелочь, всем объемы подавай. А Паша за пять минут подтянул.
Из ванной вышел Паша. В домашней футболке и… в спортивных штанах, которые Надя покупала ему на прошлый день рождения. Он выглядел растерянным, держа в руках инструмент. Увидев жену, он замер.
— Надя? Что-то случилось? Ключи забыл отдать?
Надя переводила взгляд с него на подругу.
— Ты… — она задохнулась. — Ты же говорила, он неудачник. Ты говорила, он меня на дно тянет.
Лариса отпила вино и пожала плечами. Жест был таким обыденным, что Наде захотелось её ударить.
— Для тебя — неудачник, Надь. У тебя запросы какие? «Хочу на Мальдивы, хочу шубу, хочу страсти». А Паша — он для жизни. Он уютный. Гвоздь забить, машину прогреть, встретить, когда темно. Мне не нужен олигарх, мне нужен мужик в доме. А ты своим счастьем пользоваться не умела, только пилила.
— Ты его забрала… — прошептала Надя. — Как старый диван.
— Не забрала, а подобрала, — жестко поправила Лариса. Глаза её стали холодными. — Ты его выставила на улицу. В ночь. В дождь. Он мне позвонил, потому что больше ему в этом городе идти некуда. У него ни родни, ни денег на гостиницу. Ты об этом подумала, когда героя из себя строила?
Надя посмотрела на Пашу. Тот стоял, опустив глаза, и крутил в руках биту от шуруповерта. Он не пытался подойти к ней. Не пытался оправдаться. Он просто стоял в теплом, светлом коридоре чужой квартиры, где пахло вкусным ужином и дорогим кондиционером для белья.
Он уже был частью этого интерьера.
— Паш, поехали домой, — тихо сказала Надя. Это была последняя попытка. Жалкая, обреченная.
Паша поднял глаза. В них не было злости. Только усталость. Бесконечная, смертельная усталость человека, который годами пытался быть хорошим, но всё равно оставался виноватым.
— Надь, не надо, — сказал он. — Ты же сама сказала: мы разные.
Лариса демонстративно посмотрела на часы.
— Надя, тебе пора. Метро скоро закроется.
Обратный путь Надя не помнила. Дождь усилился, превратившись в ледяную крупу, которая секла лицо.
Она вошла в свою квартиру. Темнота встретила её запахом пыли и одиночества. Надя не стала включать свет. Она прошла на кухню, споткнувшись о забытый посреди коридора стул.
На столе так и лежали эклеры. Крем в них, наверное, уже подсох.
Она села на табуретку. Взгляд упал на квитанцию за квартплату, примагниченную к холодильнику. Сумма за отопление в этом месяце пришла огромная. Раньше Паша как-то молча оплачивал половину счетов со своих «шабашек», и Надя этого даже не замечала, считая само собой разумеющимся. Теперь цифры в квитанции казались хищными зубами.
В тишине квартиры что-то гулко капнуло. Раз. Другой.
Надя подняла голову. В углу, под потолком, где проходил стык плит, темнело мокрое пятно. Крыша снова потекла. Осень, дожди.
— Паш, там течет... — сказала она в пустоту, по привычке поворачивая голову.
Никто не ответил. Только холодильник равнодушно гудел, да капля звонко шлепнулась на линолеум.
Надя встала, притащила из комнаты таз. Подставила под капель. Дзынь. Дзынь.
Звук был мерзкий, но в нём была какая-то железная логика. Она хотела быть самостоятельной и сильной. Она хотела избавиться от "балласта". Она получила именно то, что просила.
Надя взяла один эклер, откусила. Сладко до приторности. По щекам текли слезы, смешиваясь со вкусом дешевого масляного крема, но она продолжала жевать, глядя, как медленно наполняется таз грязной водой.