Ноябрьский дождь не стучал, а шаркал по жестяному подоконнику, словно кто-то настойчиво пытался соскрести с него старую краску. Надя стояла посреди гостиной, глядя на раскрытый чемодан. Молния заела на повороте, выплюнув кривой зубчик. Символично. Вся их жизнь с Пашей в последнее время напоминала этот дешевый китайский пластик — тянешь, тянешь, а оно не сходится.
— Не жалей, — голос Ларисы доносился с кухни вместе с ароматом свежесваренного кофе. — Ты ему не мамка, чтобы сопли вытирать до пенсии. Тридцать пять мужику, а он все "перспективы ищет".
Лариса вошла в комнату, держа в руках Надину любимую кружку с отколотым краем. Сама Лариса выглядела, как всегда, с иголочки, даже в такую слякоть: укладка волосок к волоску, джемпер цвета пыльной розы, уверенный взгляд женщины, которая знает цену всему, включая чужих мужей.
— Он старается, Лар, — вяло возразила Надя, скорее по привычке. — В автосервисе сейчас сезонный спад, сам говорил...
— Спад у него в голове! — подруга поставила кружку на полированный стол, не заботясь о подставке. — Надь, очнись. У меня плиточник за ванную взял столько, сколько твой Паша за два месяца в дом приносит. Ты сама тянешь ипотеку, сама продукты тащишь. А он? "Надюш, я тут полочку прибил". Герой.
Надя опустилась на диван, пружины которого скрипнули, подтверждая каждое слово подруги. Лариса «обрабатывала» её полгода. Капля за каплей. Сначала были шутки про старую машину Паши, потом — удивленно приподнятая бровь, когда Надя сказала, что они снова не поедут на море. «Ну, зато он у тебя рукастый», — с ядовитым сочувствием говорила Лариса, демонстрируя фото со своего отпуска в Турции.
И правда ведь. Надя оглядела комнату. Обои в углу отошли — Паша обещал подклеить еще в мае. Плинтус в коридоре так и лежит стопочкой за шкафом. Рукастый, но безынициативный. Тюфяк.
Замок входной двери щелкнул. Надя вздрогнула. Лариса тут же подобралась, как гончая перед прыжком.
Паша вошел тихо, стараясь не шуметь ботинками. С него текло. Дешевая куртка из кожзама напиталась влагой и пахла мокрой резиной. В руках — пакет из «Пятерочки». Сквозь полупрозрачный пластик просвечивал батон, пачка молока и какой-то сверток, похожий на дешевые сосиски по акции.
— Привет, — он улыбнулся, но улыбка вышла виноватой. Увидел Ларису, кивнул ей, потом перевел взгляд на чемодан посреди комнаты.
Улыбка сползла с его лица медленно, как тающий снег на лобовом стекле.
— Это что?
— Это всё, Паш, — Надя встала. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Она репетировала эту речь три дня, но сейчас слова застряли. — Я устала. Мы... мы разные. Я хочу пожить одна.
Лариса за её спиной одобрительно хмыкнула, скрестив руки на груди. Группа поддержки.
Паша молчал. Он не стал кричать, не швырнул пакет с продуктами. Он просто аккуратно поставил его на пол, рядом с грязными ботинками. От этого спокойного жеста Наде стало тошно. Лучше бы он орал. Лучше бы разбил ту самую кружку.
— Это окончательно? — тихо спросил он. Голос был севшим, простуженным.
— Да. Вещи я почти собрала. Остальное заберешь потом.
Он прошел в комнату, не разуваясь. На паркете остались грязные мокрые следы. Надя поморщилась: опять мыть. Паша подошел к шкафу, достал с верхней полки свой ящик с инструментами — тяжелый, металлический, грохнувший ручкой в тишине.
— Я сейчас уйду. Дай мне десять минут.
— Куда ты на ночь глядя? — вырвалось у Нади. На улице хлестал ледяной дождь со снегом.
— Найду. Не переживай, — он даже не посмотрел на неё.
Сборы заняли меньше времени, чем Надя думала. Две сумки с одеждой, ящик с инструментами и старый ноутбук. Когда дверь за ним закрылась, в квартире повисла ватная, оглушающая тишина. Только холодильник на кухне привычно заурчал, включаясь в работу.
— Ну вот и всё! — громко объявила Лариса, хлопая в ладоши. — Поздравляю с началом новой жизни! Дыши полной грудью, подруга! Сбросила балласт.
Надя подошла к окну. Внизу, в желтом свете фонаря, сутулая фигура грузила сумки в старенький «Фольксваген». Машина чихнула сизым дымом и медленно выползла со двора.
— Что-то мне паршиво, Лар, — призналась Надя, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Может, останешься? Вина купим...
Лариса вдруг засуетилась. Она глянула на часы, потом на телефон, экран которого вспыхнул от сообщения.
— Ой, Надька, прости. Сегодня никак. У меня там... дела нарисовались срочные. Отчет годовой горит, шеф зверствует. Ты держись, ты сильная. Завтра созвонимся!
Подруга чмокнула её в щеку, пахнув дорогими духами, и упорхнула.
Надя осталась одна. Она бесцельно побродила по квартире. Подняла пакет, который принес Паша. Достала батон, молоко. В свертке оказались не сосиски, а эклеры. Те самые, из пекарни на углу, которые она любила, но редко покупала — дорого. Четыре штуки.
Горло перехватило спазмом. Она села на кухне, глядя на пирожные. Надо кому-то позвонить. Маме? Нет, начнет причитать.
Рука сама потянулась к телефону набрать Ларису. Ну и что, что отчет. Пять минут поговорить можно.
Гудки шли долго. Наконец, трубку сняли.
— Да, Надь? — голос Ларисы звучал странно, с одышкой, будто она бежала по лестнице.
— Лар, мне совсем плохо. Эти эклеры... Он купил эклеры.
— Выбрось их к чертям! — резко ответила подруга. — Надя, не ной. Всё, мне некогда, правда.
И тут, на заднем фоне, Надя услышала звук. Специфический, ни с чем не спутываемый звук. Это было сухое, металлическое покашливание стартера, который никак не мог схватить зажигание. «Кхе-кхе-кхе-вжиу».
Так заводилась только одна машина в мире. Старый «Фольксваген» Паши.
— Лар, ты где? — медленно спросила Надя.
— Дома я, где мне быть! Окно открыто, шум с улицы. Всё, пока!
Связь оборвалась. Надя посмотрела на погасший экран. Лариса жила в соседнем квартале, в новом ЖК с подземным паркингом. Там не слышно улицу. И уж точно там не глохнут старые машины под окнами пятнадцатого этажа.