Глава 9. Первая ночь в золотых покоях
Золотые Ворота Дар-аль-Хилафа сомкнулись за спиной Ариб с тяжёлым, утробным стоном, который эхом отозвался в самом её сердце.
Этот звук отсёк всё: шумный рынок рабов, пыль дорог, крики водоносов и призрачную свободу нищеты. Теперь мир сузился до размеров паланкина, обитого изнутри прохладным атласом.
Носильщики-нубийцы шли идеально ровно, их мощные плечи работали как детали слаженного механизма. Ариб прильнула к резному оконцу, затянутому полупрозрачным шёлком.
Сквозь него Багдад казался туманным сновидением. Она видела, как менялись декорации: вместо кирпичных лачуг потянулись бесконечные анфилады дворцовых садов, где за высокими стенами прятались диковинные птицы и редкие цветы.
Здесь пахло иначе. Не жареным мясом и сточными канавами, а свежескошенной травой, мокрым речным песком и тонким ароматом жасмина, который окутывал всё пространство.
Тишина внутри священного круга власти была почти осязаемой. Она давила на уши, прерываемая лишь равномерным хрустом гравия под ногами стражи и далёким, монотонным звоном фонтанов.
— Ты дома, Ариб, — шептала она себе, сжимая в руках край платья. — Просто дом теперь стал золотой клеткой. Помни, чья ты дочь. Твоя кровь благороднее этих стен.
Паланкин опустился на землю с едва слышным звуком. Тень занавеси дрогнула, и в проёме возникла рука — сухая, тёмная, с массивным перстнем, изображающим печать халифа. Ариб подняла взгляд.
Перед ней возвышался Масрур. Легендарный «Великий Палач» времён Харуна ар-Рашида. Он казался древним, как сами пески пустыни. Серебро в его бороде уже не просто проглядывало — оно полностью поглотило черноту волос, а глубокие борозды на лице напоминали русла высохших рек.
Его взгляд был лишён эмоций, это был взгляд человека, видевшего слишком много крови, чтобы удивляться жизни.
Но когда он посмотрел на Ариб, в его глазах что-то шевельнулось. Узнавание.
— Ты выжила, пылинка под ногами Господа, — прохрипел он.
Голос походил на скрежет точильного камня о клинок.
— Говорили, ты сгинула в пепле пожаров, когда Бармакидов низвергли в бездну. А ты вернулась.
Ариб вышла из носилок, гордо вскинув подбородок. Она медленно расправила складки своего платья, расшитого серебряными нитями, и заставила себя смотреть прямо в эти безжизненные глаза.
— Пыль имеет свойство подниматься выше минаретов, Масрур, когда её подхватывает ветер справедливости, — ответила она, и голос её не дрогнул.
На лице евнуха проступило подобие гримасы…
— Ветер. плохой союзник. Сегодня он наполняет паруса, а завтра бросает корабль на рифы. Не забывай, где ты. Халиф приказал подготовить тебя. Но предупреждаю: он ждёт не тепла твоего тела, а остроты твоего языка. Ты приглашена как гостья для беседы. Редкая честь, за которую многие в этом гареме отдали бы правую руку. Иди же. И прикуси этот самый язык, если хочешь увидеть завтрашний рассвет. Стены Дар-аль-Хилафа жадны до чужих тайн.
Путь к купальням лежал через лабиринты коридоров, где пол был выложен яшмой и малахитом. Ариб чувствовала на себе взгляды. Невидимые глаза следили за каждым её движением из-за тяжёлых гобеленов и резных решёток «мушараби».
Внутреннее убранство хаммама поражало воображение. Это был подводный замок, высеченный из голубого мрамора и лазурита. Под высоким куполом клубился густой, тёплый пар, пахнущий розовой водой и амброй.
Служанки, молчаливые тени в полупрозрачных одеждах, окружили её. Они действовали пугающе слаженно: сняли одежду, омыли тело тёплым молоком, смешанным с настоями трав, и принялись растирать кожу маслами.
Но Ариб не чувствовала расслабления. Краем глаза она видела других обитательниц гарема. Женщины стояли группами в отдалении, кутаясь в тончайшие шелка. В их взглядах была не просто завесть. Там был холодный, расчётливый страх.
— Это та самая певица? — долетел до неё чей-то змеиный шёпот.
— Говорят, Халиф услышал её в саду и потерял покой. Обычная рабыня с рынка, возомнившая себя госпожой.
— Пусть радуется. Буран, законная жена Мамуна, не любит конкуренции. Посмотрим, долго ли её голос будет звучать под этими сводами. Она слишком костлява, Халифу нравятся формы побогаче...
Ариб закрыла глаза, стараясь не слышать этот яд. Всплылось наставление её наставницы Марии: «Дочь моя, когда летишь выше всех, всегда дует встречный ветер. Если закроешь глаза от страха, разобьёшься. Смотри опасности в лицо».
Когда омовение закончилось, Ариб одели. Это не было нарядом наложницы. Ей принесли закрытое платье из тяжёлой белой парчи, расшитое тысячами мелких жемчужин.
Оно было целомудренным и величественным одновременно. Волосы уложили в сложную причёску, закрепив её золотыми шпильками в форме стрел.
Личные покои Халифа встретили её не блеском золота, а тишиной и запахом знаний. Это была огромная собране книг, где полки уходили в полумрак купола.
Сотни свитков, книги в кожаных переплётах с тиснением, астролябии, навигационные карты, разложенные прямо на полу.
Здесь пахло чернилами, старым пергаментом и воском — родной запах, запах детства, из времён, когда её отец ещё был в силе.
Аль-Мамун сидел за столом из чёрного дерева, на котором стояла доска для игры в шатрандж (шахматы). Он был в домашнем халате, простом, но сшитом из такой дорогой шерсти, что переливалась в свете свечей.
Халиф выглядел усталым: тени под глазами выдавали человека, на чьих плечах лежит груз огромной империи.
Услышав шаги, он поднял голову. В его взгляде не было похоти. Там был голод, но иного рода —интеллектуальный голод.
— Входи, Ариб, — голос его был глубоким и чуть хриплым. — Садись. Ты знаешь правила шатранджа? Или женщины в твоём мире предпочитают только карты и сплетни?
Ариб склонилась в глубоком поклоне и грациозно опустилась на подушку рядом с Халифом. Мой отец говорил, Повелитель, что шатрандж, это жизнь, где правила честны. Только на доске можно вернуть ферзя, если ты действительно мудр. В жизни же, павшие уходят навсегда.
Мамун замер, его пальцы на мгновение сжали фигуру из слоновой кости.
— Твой отец... Джафар ал-Бармаки? Он был величайшим игроком своего времени. И я глубоко сожалею, что партия с ним была доиграна так жестоко. Давай начнём.
Он расставил фигуры. Ариб заметила, что его руки слегка подрагивали — не от слабости, а от напряжения, которое этот человек носил в себе годами.
— Твой ход, белыми, — сказал он. — Для нашего рода Аббасидов это цвет чистоты, но и цвет скорби. Выбирай, какой смысл вложишь в этот ход.
Игра началась. Это была не просто партия. Это был разговор.
— О чём шепчутся на улицах Багдада, Ариб? — Мамун сделал резкий выпад конём. — Называют ли они меня великим реформатором? Или тираном, пролившим кровь собственного брата Амина?
Ариб передвинула пешку, не поднимая глаз.
— Они называют тебя Сильным, Повелитель. Победителей не судят. Но сила без мудрости — лишь пустой звук. Люди голодны. И я не про хлеб. Они хотят знать, зачем живут.
Халиф усмехнулся, забирая её ладью.
— Хлеб я им дам. Но я хочу дать им нечто большее. Ты слышала о «Байт аль-Хикма» (Доме Мудрости)? Я хочу собрать здесь все знания мира. Греческие трактаты, индийские вычисления, персидскую медицину. Желаю видеть, чтобы Багдад стал маяком в океане невежества. Веришь ли ты, что это возможно в мире, где люди предпочитают меч книге?
— Я верю, что истина единственный свет, который не отбрасывает тени, — ответила Ариб и плавно передвинула фигуру.
— Шах и мат, Повелитель.
Мамун замер. Его король оказался зажат между её ферзем и слоном. Он так увлёкся разговором, что просмотрел ловушку.
В комнате повисла тишина, такая густая, что слышно было, как тает воск.
Ариб почувствовала, как по спине пробежал холодок. Обыграть правителя правоверных? В его первый же вечер? Это могло стать концом её недолгой карьеры.
Она подняла глаза, готовая встретить гнев. Но Халиф... рассмеялся. Громко, искренне, сбросив маску усталости.
— Клянусь Аллахом! — воскликнул он, хлопнув ладонью по столу так, что фигуры подпрыгнули. — Ты первая за десять лет, кто не поддался мне из страха! Мои визири льстят мне, мои генералы дрожат, а ты... Ты просто загнала меня в угол и даже не попросила пощады.
Он подался вперёд, и его горячие пальцы коснулись её руки.
— Я искал наложницу, Ариб. Красивое дополнение к интерьеру. А нашёл собеседника, чей ум острее дамасской стали. Ты опасна. Твой голос крадёт души, а твой мозг — покой.
— Разве Халифу нужна кукла без души? — выдохнула тихо, не убирая руки.
— Многим моим подданным, да. Но я проклят любовью к разуму. Мне невыносимо скучно с теми, кто только соглашается.
Он поднёс её руку к губам. Ариб почувствовала жёсткость его бороды и тепло дыхания.
— Твои пальцы в мозолях от струн уда, — заметил он. — Для меня они нежнее самого дорогого шёлка. Потому что они создают музыку, которая способна усыпить моих демонов.
В ту ночь между ними не было телесной близости. Они проговорили до самого рассвета. Об Аристотеле и его логике, о движении небесных светил, о том, как перестроить разрушенные районы Багдада.
Ариб тихо пела ему древние баллады, и Халиф впервые за долгое время уснул, положив голову ей на колени. Его сон был спокойным, лишённым видений крови и предательства.
***
Утром её проводили в новые покои — роскошный павильон «Тигра», чьи окна выходили на реку. Слуги кланялись ей так низко, словно она уже была царицей.
Весть о том, что певица провела ночь с Халифом в беседе, разлетелась по дворцу быстрее пожара. Это возвысило её над всем гаремом, но Ариб понимала: теперь её спина стала идеальной мишенью.
Утомлённая, но с чувством тихой победы, она вошла в спальню. Повсюду стояли вазы с благовониями, на кровати лежал тончайший шёлк цвета слоновой кости. Она подошла к ложу, чтобы скорее лечь и уснуть.
И застыла.
Прямо в центре белоснежной подушки лежало крошечное тельце. Мёртвый соловей. Его горло было перерезано одним тонким, хирургически точным разрезом. Кровь уже успела засохнуть, превратившись в тёмное пятно на шёлке. В клюв птицы была вложена записка, свернутая в плотную трубочку.
Руки Ариб задрожали, когда она разворачивала бумагу. Там не было слов. Только искусный рисунок: сломанный уд и одна крупная капля крови.
Холод мгновенно сковал её внутренности. Победа обернулась смертельной угрозой. Она чувствовала, как из стен павильона на неё смотрит чья-то ненависть. Тысяча глаз следила за её триумфом, и теперь эти глаза требовали её падения.
Это было послание от тех, кто не желал делить Халифа с «уличной девкой». «Пой, пока можешь, соловей. Но помни: в золотых клетках горло перерезают без предупреждения».
Ариб медленно взяла мертвую птицу. Её лицо стало каменным. Страх отступил, уступая место ледяной ярости. Она подошла к окну, распахнула его и выбросила тельце в мутные воды Тигра.
— Вы хотите войны? — тихо проговорила в пустоту, обращаясь к невидимым соперницам и завистливым евнухам. — Пусть будет война. Но я не соловей. Я — ястреб.
В её глазах зажегся тот самый огонь, который помог ей выжить в день казни её семьи. Она села за стол, взяла перо и чистый лист бумаги. Она напишет новую песню. Песню, которая станет её щитом и её клинком.
Багдад просыпался под лучами палящего солнца. И вместе с ним просыпались тени Золотого Дворца, готовые к большой охоте.
😊Спасибо вам за интерес к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.