Ключ провернулся в замке так легко, будто дверь сама ждала его возвращения. Дмитрий шагнул в прихожую, сбросил с плеча тяжелую спортивную сумку — после тренажерного зала всегда хотелось только одного: душ и диван. «Меня ничто не держит вне дома!» — пробормотал он, стягивая куртку.
И замер.
В углу, возле полки для обуви, стояли чужие ботинки. Мужские. Черные, дорогие, со следами недавнего дождя. Дмитрий смотрел на них секунд десять, может, пятнадцать — время вдруг стало вязким, тягучим, как мёд. Сердце билось размеренно, почти спокойно, но в голове пронеслась единственная мысль: «Вот оно».
Он не стал звать жену. Не закричал, не хлопнул дверью. Просто прошел дальше, в глубину квартиры, ступая бесшумно, словно призрак в собственном доме. Из спальни доносился приглушенный смех — женский, легкий, такой, какого он не слышал от Ксении уже месяца три, а может, и больше. А потом мужской голос, низкий, уверенный: «Ты прекрасна».
Дмитрий остановился у двери. Рука легла на ручку, но не нажала. Он стоял и слушал — этот смех, шорох ткани, тишину между фразами, в которой читалась вся их история последних месяцев. Ссоры из-за пустяков, его задержки на работе, её молчание по вечерам. И вот — итог.
Он развернулся и вышел из квартиры так же тихо, как вошел. Ботинки в прихожей смотрели на него укоризненно, как свидетели его поражения.
На улице накрапывал дождь — тот самый октябрьский, назойливый и холодный. Дмитрий шел вдоль проспекта, засунув руки в карманы, не зная, куда идти. Домой? Какой домой. К друзьям? Смешно. Рассказывать, что жена... нет, даже думать об этом было невыносимо. Он свернул к метро, потом передумал и пошел к набережной.
Там, на скамейке под голыми деревьями, он сел и достал телефон. Экран высветил десяток пропущенных — все от Ксении. Первое сообщение пришло двадцать минут назад: «Где ты?» Потом еще: «Дима, ответь». И последнее: «Ты заходил домой?»
Он усмехнулся — горько, зло. Значит, услышала. Или заметила, что дверь открывалась. Неважно. Пусть теперь сама решает, что делать с этим.
Телефон завибрировал — звонок. Ксения. Он сбросил. И еще раз. И еще.
На четвертый раз всё-таки ответил.
— Дима, — её голос дрожал, но в нём была странная решимость, — нам нужно поговорить.
— Да? — он услышал собственный голос — ровный, почти равнодушный. — О чем?
— Ты... ты был дома?
— Заходил. Забыл кое-что.
Пауза. Длинная, тяжелая.
— Дима, это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю, Ксюша? — он почувствовал, как внутри поднимается что-то горячее, обжигающее. — Что в моей квартире стоят чужие ботинки? Что из моей спальни доносится мужской голос?
— Это Артём. Мы просто...
— Просто? — он вскочил со скамейки, зашагал вдоль парапета. — Вы просто что? Пили чай? Обсуждали погоду?
— Перестань! — она повысила голос, и в этом крике было столько отчаяния, что Дмитрий невольно замолчал. — Ты сам довел! Два месяца мы не разговариваем нормально! Ты приходишь поздно, я засыпаю одна. Ты смотришь на меня, как на пустое место!
— И это оправдание? — он почти прорычал в трубку.
— Нет! Это объяснение.
Она отключилась первой.
Дмитрий вернулся домой в одиннадцать вечера. Ботинок в прихожей уже не было. Квартира встретила его стерильной тишиной — свет горел только на кухне. Ксения сидела за столом, обхватив руками чашку с чем-то горячим. Волосы растрепаны, глаза красные.
— Он ушел, — сказала она, не поднимая взгляда. — Час назад.
Дмитрий прошел к холодильнику, достал бутылку воды, сделал несколько глотков. Стоял спиной к ней, собираясь с мыслями.
— Сколько это длится? — спросил он наконец.
— Три недели.
Три недели. Он попытался вспомнить — что было три недели назад? Та ссора на кухне? Когда он наорал на неё из-за того, что она забыла оплатить интернет? Или раньше, когда она спросила, любит ли он её ещё, а он отмахнулся: «Какие глупости, Ксюш»?
— Ты спала с ним?
Она подняла голову, посмотрела прямо:
— Да.
Слово прозвучало как выстрел. Дмитрий медленно поставил бутылку на стол. Руки не дрожали — странно, он ожидал, что будет ярость, желание что-то разбить, крушить. Но внутри была только пустота.
— Понятно, — он кивнул. — Значит, так.
— Дима, подожди...
— Что подождать? — он наконец повернулся к ней. — Ты изменила мне. В нашей квартире. В нашей спальне. Что тут ещё обсуждать?
— Ты не понимаешь! — она вскочила, чашка опрокинулась, жидкость разлилась по столу. — Я задыхалась! Каждый день просыпалась рядом с тобой и чувствовала себя одинокой! Ты меня не видишь, Дима! Я для тебя — часть интерьера!
— А он видит? — ядовито бросил Дмитрий. — Этот твой Артём?
— Да! — её голос сорвался на крик. — Видит! Он спрашивает, как прошел мой день! Он слушает, когда я говорю! Он...
— Всё, — Дмитрий поднял руку. — Достаточно. Я ухожу. Завтра заеду за вещами.
— Дима, нет...
Но он уже шел к двери.
Он поселился у Михаила — друга ещё со студенческих времён, который развелся год назад и теперь снимал однушку на окраине. Миха открыл дверь в трениках и растянутой футболке, увидел лицо Дмитрия и молча посторонился.
— Входи. Диван свободен.
Они сидели на кухне, пили пиво — Дмитрий смотрел в окно на ночной город, Михаил листал телефон, давая другу время прийти в себя.
— Изменила? — спросил Миха наконец.
— Угу.
— Сволочь.
— Не знаю, — Дмитрий покрутил бутылку в руках. — Может, я сам виноват.
— Да брось ты, — Михаил махнул рукой. — Никто не виноват в том, что жена привела любовника домой. Это её выбор.
— Мы три месяца ссорились. Я был... не знаю. Холодным, что ли.
— И что? Это повод прыгать в постель с первым встречным?
Дмитрий промолчал. В голове крутилось воспоминание — как Ксения месяц назад стояла на кухне и плакала. Он проходил мимо, собираясь на работу, и только бросил: «Что опять?» А она молчала, вытирала слёзы и отворачивалась.
— Она сказала, что задыхалась, — произнес он тихо. — Что я её не вижу.
Михаил отставил бутылку:
— И ты ей веришь?
— Не знаю. Может, так и есть.
— Димон, это классическая манипуляция. Сначала наставляют рога, потом говорят: «Это ты виноват». Я через это прошел. Катька мне то же самое пела.
Дмитрий кивнул, но слова друга не приносили облегчения. Он лег на диван в крошечной гостиной, уставился в потолок и думал о том, как они познакомились с Ксенией — семь лет назад, в книжном магазине. Она выбирала путеводитель по Италии, он стоял рядом с детективами. Столкнулись случайно, она уронила книгу, он поднял. Потом кофе, потом кино, потом всё завертелось — свадьба, съемная квартира, ипотека, рутина.
Когда именно они потеряли друг друга?
Утром Дмитрий поехал на работу — он работал инженером в строительной компании, и сейчас был аврал перед сдачей объекта. Весь день он пытался сосредоточиться на чертежах, на совещаниях, на звонках подрядчиков. Но мысли возвращались к Ксении — к её красным глазам, к тому, как она сказала: «Ты меня не видишь».
Может, правда не видел?
Вечером ему позвонила тёща — Галина Павловна, женщина строгая, но справедливая.
— Дмитрий, что происходит? Ксения звонила, рыдала в трубку.
— Она не рассказала?
— Рассказала. Но я хочу услышать твою версию.
Он вышел на улицу, прислонился к стене здания:
— Галина Павловна, я пришел домой и застал её с любовником. Какая тут может быть версия?
— Ты её любишь?
Вопрос застал врасплох. Дмитрий молчал, подбирая слова.
— Не знаю, — признался он. — Раньше любил. А сейчас... мы стали чужими.
— И ты готов так просто всё бросить? — в её голосе не было осуждения, только усталость. — Семь лет, Дима.
— Она изменила, — он сжал телефон. — В моем доме.
— Знаю. И это мерзко. Но... — тёща помолчала, — ты задумывался, почему она это сделала?
— Она сама сказала — я был холодным. Не уделял внимания.
— И это правда?
Дмитрий закрыл глаза. Да, правда. Последние месяцы он жил на автопилоте — работа, дом, сон. Ксения пыталась говорить, он отмахивался. Она предлагала куда-то сходить — он ссылался на усталость. Она готовила ужины — он ел, уткнувшись в телефон.
— Правда, — выдохнул он.
— Тогда подумай, Дима. Она виновата. Но и ты не святой. Может, стоит попробовать всё исправить?
— Не знаю, Галина Павловна. Не знаю.
Прошла неделя. Дмитрий жил у Михаила, ходил на работу, избегал звонков Ксении. Она писала каждый день — то длинные сообщения с извинениями, то короткие: «Прости». Он не отвечал.
А потом, в субботу, когда он возвращался с пробежки, увидел её у подъезда. Она стояла, кутаясь в пальто — похудела, осунулась. Заметив его, шагнула навстречу:
— Дима, поговори со мной. Пожалуйста.
Он хотел пройти мимо, но что-то остановило. Может, её глаза. Может, воспоминания.
— Пять минут, — сказал он.
Они сели на лавочку во дворе. Ксения молчала, подбирая слова.
— Я не прошу прощения, — начала она. — Потому что знаю — не прощу себя сама. Но хочу, чтобы ты понял... я не специально. Это случилось.
— Случилось? — он усмехнулся. — Ты случайно легла с ним в постель?
— Нет. Я сознательно пошла на это. Потому что хотела почувствовать... — она запнулась, — хотела, чтобы меня хотели.
Дмитрий молчал.
— Ты перестал меня хотеть, Дима. Мы не занимались любовью два месяца. Ты не обнимал меня. Не целовал. Я ложилась рядом, и ты даже не поворачивался.
— Я работал, устал...
— Я понимаю! — она схватила его за руку. — Но мне было больно! Я думала, ты разлюбил. Что я тебе неинтересна.
— И ты решила отомстить?
— Нет! — слёзы потекли по её щекам. — Я решила... забыться. Хотя бы на час почувствовать себя нужной.
Дмитрий высвободил руку:
— Ты нашла другого мужчину, чтобы почувствовать себя нужной. Прекрасно. А я что должен чувствовать? Радоваться?
— Ты должен понять...
— Я понял! — он встал. — Я понял, что ты предательница. Что ты уничтожила семь лет из-за одной минуты слабости. Или их было больше?
— Дима...
— Сколько раз, Ксюша?
Она молчала. И этого было достаточно.
— Всё ясно, — он развернулся.
— Дима, я люблю тебя! — крикнула она ему в спину. — Я люблю! Это была ошибка!
Он остановился, обернулся:
— Если бы я не вернулся домой в тот день — ты бы сказала?
Она опустила глаза. Ответ был очевиден.
— Вот именно, — кивнул Дмитрий и ушел.
Он вернулся к Михаилу и напился. Впервые за много лет — до беспамятства, до того состояния, когда комната плывет, а мысли путаются в клубок. Миха не останавливал, только подливал и молчал.
— Знаешь, что самое паршивое? — Дмитрий смотрел в потолок, растянувшись на полу. — Она права. Я действительно перестал её видеть.
— Это не оправдывает её.
— Не оправдывает. Но объясняет.
Михаил закурил у окна, выпуская дым в форточку:
— Ты что, собираешься её простить?
— Не знаю. Голова не варит.
— Димон, я тебе как друг говорю — не надо. Она переступила черту. Сегодня один любовник, завтра другой. Это не лечится.
Дмитрий промолчал. Внутри всё кипело — злость, боль, обида. Но ещё было что-то другое. Тоска по тому, что было раньше. По Ксении, которая смеялась над его дурацкими шутками. По утрам, когда они пили кофе на балконе. По тому дому, который теперь стал полем битвы.
В понедельник на работе его вызвал начальник — Олег Сергеевич, мужчина за пятьдесят, седой и вечно озабоченный.
— Дмитрий, ты в порядке? Смотришь как зомби.
— Всё нормально.
— Врёшь. У тебя проблемы?
Дмитрий хотел отмахнуться, но вдруг выдал:
— С женой разошелся.
Олег Сергеевич кивнул, достал из ящика бутылку коньяка и две рюмки:
— Давай. По маленькой.
Они выпили. Начальник налил ещё.
— Я три раза был женат, — сказал он задумчиво. — Три раза разводился. И знаешь, что понял? Брак — это работа. Ежедневная, тяжёлая. Как только перестаёшь вкладываться — он рассыпается.
— Она изменила, — Дмитрий сжал рюмку. — При чём тут работа?
— При том, что если бы ты работал над отношениями, она бы не пошла к другому. Я не оправдываю её. Но задай себе вопрос — когда ты в последний раз говорил ей комплимент? Дарил цветы просто так? Интересовался её жизнью?
Дмитрий молчал. Ответ был очевиден.
— Вот видишь. А потом удивляемся, почему жёны уходят.
— Так что, простить и забыть?
— Не знаю, — Олег Сергеевич пожал плечами. — Это твой выбор. Но я скажу одно — если ещё любишь, попробуй разобраться. Если нет — отпусти и не мучайся.
Вечером Дмитрий пошел в бар — тот самый, где они с Ксенией отмечали годовщины. Сел за стойку, заказал виски. Бармен — парень лет двадцати пяти — разливал напитки и болтал с посетителями.
— Один? — спросил он у Дмитрия.
— Один.
— Бывает. Женщины?
— Откуда знаешь?
— По лицу видно, — бармен усмехнулся. — У меня тут каждый вечер такие сидят. Бросили, изменили, ушли. Вечная история.
— И что ты им советуешь?
— Ничего. Я бармен, а не психолог. Но знаешь что? Жизнь штука странная. Иногда то, что кажется концом, оказывается началом.
Дмитрий допил виски, расплатился и вышел. На улице было холодно, небо затянуто тучами. Он брел по проспекту, засунув руки в карманы, и вдруг понял — он устал. Устал злиться, обижаться, копить боль.
Может, правда пора решить?
Он приехал к квартире поздно вечером. Поднялся на четвёртый этаж, постоял у двери. За ней был свет — значит, Ксения дома. Он достал ключи, но не стал открывать. Вместо этого позвонил в дверь.
Она открыла почти сразу — в домашнем халате, с растрепанными волосами. Увидела его и замерла.
— Можно войти? — спросил Дмитрий.
Она молча отступила.
Они сели на кухне — той самой, где неделю назад всё взорвалось. Ксения поставила перед ним чай, сама не притронулась к своей чашке.
— Я думал, — начал Дмитрий медленно. — Много думал. И понял... что мы оба виноваты.
Она вздрогнула.
— Ты изменила — это факт. Это больно, противно, мерзко. Но я... — он посмотрел ей в глаза. — Я тоже предал. Когда перестал тебя замечать. Когда перестал любить.
— Дима...
— Дай договорю. Я не знаю, можно ли простить. Но знаю, что не хочу жить с этой злостью. Не хочу каждый день просыпаться и думать о том, как ты меня предала.
— Что ты хочешь сказать? — её голос дрожал.
— Я хочу попробовать. Начать сначала. Не как будто ничего не было — нет, я помню. Но... может, мы сможем построить что-то новое. Если ты тоже хочешь.
Ксения заплакала — тихо, беззвучно. Слёзы катились по щекам, капали на стол.
— Я хочу. Больше всего на свете.
Дмитрий встал, подошел к ней, обнял. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как внутри что-то подтаивает — лёд, сковывавший сердце последние дни.
— Это будет непросто, — прошептал он. — Доверие не вернётся за день.
— Я знаю. Я сделаю всё.
— И я тоже.
Они стояли так, обнявшись, посреди кухни — два человека, которые потеряли друг друга и теперь пытались найти заново. Впереди было много разговоров, слёз, работы над собой. Но, может быть, именно в этой боли и был шанс — шанс стать сильнее, ближе, честнее.
А чужая обувь... её больше не будет в их доме. Никогда.